Мири и Анри подошли поближе и уставились на темный и поцарапанный во многих местах переплет. Хозяин открыл его. На первой странице, под затейливо выписанным названием, темнело пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказалось экслибрисом.
– Чей это знак? – спросила Мири.
– Это знак библиотеки Легерлихтов. «Лабиринт Иерихона» принадлежал им последние двести лет. Многие коллекционеры имеют экслибрисы. Что-то вроде герба. Бывает, что знак меняется, вот, например, Легерлихты позже заменили символическое изображение крепости на собственный герб. Такие детали, кстати, служат дополнительными ориентирами для датировки перемещения книг. Впрочем, в данном случае все очевидно. – Он указал на сделанную чернилами надпись под экслибрисом. Здесь же вложен был тонкий папиросной бумаги лист с переводом с немецкого на русский.
«Книга сия куплена мной в году 1814 в Париже у старьевщика, который так и не признался, как она к нему попала. Думается, какой-нибудь ученый или коллекционер лишился своего сокровища в годы войны. Сие труд исторический и древний, пусть служит семейству для поучения и хранится как ценность. Подпись: барон Генрих фон Легерлихт», – прочитала Мири. – Предусмотрительный был барон, – пробормотала она. – Знал, во что деньги вкладывать.
– Думаю, вы ошибаетесь. В то время книги не имели такой цены, – заметил Яромильский.
– Вот я и говорю, предусмотрительный был человек.
Помещик закрыл книгу, и молодые люди уставились на него в недоумении.
– Вы не покажете нам остальное?
– А там больше ничего нет.
– В смысле?
– Есть текст и несколько иллюстраций. Ни одной лишней или дополнительной надписи в книге нет. Единственная сделана рукой барона.
Мири и Анри переглянулись. Цепляясь за соломинку, девушка попросила разрешения взглянуть на иллюстрации. Не выказав ни нетерпения, ни недовольства, Яромильский одно за другим открывал заложенные папиросной бумагой места в толстенном томе и ждал, пока Мири их сперва разглядывала, а потом фотографировала. Сфотографировала она и запись барона фон Легерлихта.
После завершения этого процесса как-то сразу стало очевидно, что визит их подошел к концу, а потому Мири и Анри поблагодарили помещика Яромильского и откланялись.
Виктор ждал их, сидя в машине. Когда они выбрались на шоссе, Мири нехотя стала рассказывать о результатах поездки. Потом спросила, покормили ли его.
– Да, – кивнул он. – Вкусно. – Помолчав, спросил вдруг: – А чем вы напугали помещика?
– С чего вы взяли? – быстро спросил Анри.
– Через час где-то после вашего приезда они выставили дополнительную охрану по периметру. Патрули с собаками. Собаки серьезные, да и ребята профессионалы.
– Мы рассказали ему про «Мудрость Сиона», и как они охотятся за книгой, – пробормотала Мири. – Мы не могли не сказать, понимаешь? У него жена и пятеро детей.
– Двое его, трое приемных, – отозвался Виктор.
– Откуда знаешь?
– Горничная болтливая.
– Какая разница – его или приемные? – сердито воскликнул Анри.
– Никакой, – пожал плечами водитель. – Это я к слову.
– Слежки за нами нет? – спросила Мири.
– Нет.
Весь вечер Мири и Андрей просидели над фотографиями, так и этак пытаясь отыскать в них скрытый смысл. Однако так ничего и не придумали. А через два дня в новостях промелькнула заметка о том, что российский предприниматель и меценат Яромильский Николай Павлович пожертвовал собранию редких книг Русского музея ценную инкунабулу. Раритет будет выставлен в одном из залов музея.
– Ай да Яромильский! – пробормотал Андрей. – Нашел, как избавиться от опасной книги. В музее до нее трудно добраться.
– М-да, – Мири печатала письмо Эмилю и потому была рассеяна.
– Мы вот добрались – а толку-то?
Анри разглядывал сделанную бароном фон Легерлихтом надпись.
– А может, это шифр?
– Может, – вяло отозвалась Мириам. – Но вряд ли мы его расшифруем.
– Почему?
– У нас нет ключа.
– Археологи же расшифровали иероглифы, – не унимался молодой человек.
– Вот и займись.
– А что такой недостаток энтузиазма? Эй, Мири. Ты чего?
– Ничего… – она вскочила, принялась мерить шагами комнату. Потом схватила куртку. – Мне надо пройтись.
– Ты с ума сошла? – Андрей преградил ей дорогу к двери. – Забыла, что Виктор сказал? Из дома поодиночке не выходить. Одиннадцать часов вечера! Даже если нас не пасут «Мудрецы», тебя с удовольствием ограбит местная шпана.
Мири швырнула куртку на пол и, всхлипывая, убежала в ванную. Молодой человек пожал плечами и вернулся к компьютеру. Черт их разберет, этих женщин.
А Мириам села на край ванной и уставилась на искаженное отражение своего лица в серебристом хромированном кране. Она поняла, где находится вход в лабиринт. Пока Андрей пытался расшифровать запись барона, она нашла время разглядеть экслибрис. И осознала вдруг, что рисунок представляет собой ладонь, на которой покоится символическое изображение города-крепости. Высокие стены, мощные укрепленные башни. В центре – цитадель, на фронтоне которой нарисован знак ключа. А чуть в стороне от цитадели – домик с крестом на крыше и кривоватой колокольней. Крепость-ключ Дувр. Схематический рисунок довольно точно воспроизводил план подлинной крепости. Но ведь если ответ – Дувр и все дело в экслибрисе, то почему искать надо было именно эту книгу? Ах да, Яромильский же сказал, что потом экслибрис сменился!
Мири встала, открыла воду и принялась наполнять ванну. Налила ароматного масла, разделась, мельком глянула на себя в зеркало. Ведьма, да и только: глаза горят, голая, волосы растрепаны, а на груди сверкает распластавший крылья золотой дракон. Она завернула волосы и с наслаждением погрузилась в теплую пенную воду. Ну, допустим, можно попробовать попасть в пещеры под крепостью. Но как найти путь? По легенде, его должна указывать Путеводная звезда.
1689 год
– Ну что, преставился? – в комнату заглянул тощий востроносый дьячок. – Мне псалтырь читать али как?
– Выйди и жди, пока позовут, – не оборачиваясь, буркнул Матвей Иванович. Дьячок прикрыл дверь, но купец слышал, как он сопит и возится за дверью. Матвею Ивановичу хотелось еще немного побыть со своим другом. Он только что закрыл ему глаза, и жаль было, что так недолго длилась их дружба. Однако за те два года, что чужеземец прожил в его доме, мир стал для Матвея Ивановича шире и ярче. Жан Тавернье красочно рассказывал о Париже, откуда был родом, о европейских дворах, где побывал, об Индии – волшебной, сказочной стране, где птицы как цветы, а цветы как драгоценности. Матвей и сам бывал в Голландии, торговыми путями ходил в Курляндию, но так далеко от дома не забирался. Женившись, и вовсе осел в Москве, вел дела через приказчиков, лелеял жену, красавицу свою Лизавету. Прошлый год Лизавета разрешилась первенцем и вот опять на сносях. Матвею хотелось, чтобы она родила девочку, он уж думал, какие сережки купит дочке и как станет баловать.
Лизавета Жана побаивалась, но перечить мужу не посмела, и иностранец, которого рекомендовал купец Мешков как честного негоцианта, остановился в их доме. Он надеялся вернуться в Париж, но приболел в дороге. Тем временем дошли слухи, что в Париже чума, и Жан испугался ехать во Францию. Думал о Голландии. Потом вдруг стал говорить, что лучше бы ему вернуться в Индию. Там тепло, там красивые женщины и птицы поют как в раю. Лекарь, которого Матвей позвал из Немецкой слободы, долго щупал Жана, выстукивал грудь и бока, спрашивал, как тот ест и что чувствует до еды и после еды. Как часто бывает озноб иль жар. Прописал какие-то травки да поститься, но, уходя и принимая от Матвея плату, покачал головой и сказал:
– Через полгода помрет, самое позднее.
– Но как же… – ахнул Матвей.
– Жар сухой, изнутри горит. Я уж видал такое. Узлы на шее опухли… Куда он там все собирается? В Индию? Не пускайте, в дороге быстрее помрет.
И Матвей уговорил Жана, который с приходом лета снова засобирался было в дорогу, подождать, чтобы окрепнуть. Жан, чтобы не скучать днями, стал записывать свои путешествия. Память у него ослабела, и подчас он путался с датами и подробностями, но кое-что помнил удивительно точно.
И вот за окном март, но метет так, словно и не весна вовсе, а друг Жан умер. И ведь надо же, как жил чудно, так и скончался, едва успев переложить на его, Матвея, плечи заботу немалую.
Исповедовавшись и безо всякого почтения выпроводив священника, Жан Тавернье позвал Матвея и, схватив его за руку, зашептал:
– Друг мой, за доброту твою не хочу отплатить злом… Оставляю тебе что имею, – он указал на стол. Матвей узнал кожаный мешочек, который Тавернье прежде носил на шее, не снимая.
– Там камни драгоценные, – Матвей дернулся было, но Жан сжал руку. – Не за дружбу плачу, она бесценна, и счастлив я, что привел мне Господь встретить тебя, ты стал как брат… Но это не просто камни. Каждый из них несет в себе проклятие или благословение. Так сложилось, что я находил их или они меня находили. Но кто-то должен и дальше за ними присматривать. Не обессудь, друг мой, тебе ноша сия достается. Надумаешь продавать – разбей сперва, тогда свойства их чудесные пропадут. И будут просто камни, что деньги, ничьи… Не разбивай лишь тот, что в перстне. Имя его – Путеводная звезда. Он нужен, чтобы люди могли найти дорогу, путь к Золотому городу. Я ведь рассказывал тебе про Золотой город? Там спрятано счастье для всех людей, сколько их ни есть в нашем мире…
Когда Мири вышла из ванной, Андрей не спал. Он по-прежнему разглядывал фотографии книжных иллюстраций на ноутбуке. Мири с истинно сестринской нежностью взглянула на его светловолосую голову и ссутуленную спину, улыбнулась снисходительно… и поймала в зеркале внимательный взгляд голубых глаз. Братец несколько секунд смотрел внимательно, потом разогнулся и, обернувшись, уставился ей в лицо.
– Что? – спросила Мири, понимая, что лицо выдало ее. Ах, как обидно!