над землей, словно он был птицей. Юноша взмыл ввысь, поднявшись над деревьями и оглядываясь вокруг. Вот змеей уходит вдаль лента дороги, по которой они ехали. А вот едет по ней обоз из двух телег с охраной. Где-то в лесной чаще прячется в свое логово волчья семья, перепуганная доносящимися с опушки криками.
Любопытство заставило дух юноши лететь туда, откуда были слышны вопли. Спустившись пониже, он заметил пламя костра и танцующую рядом с ним фигуру. А неподалеку от него корчился на земле человек, издавая нечленораздельные крики. Кого же он ему напоминал?
— Это… это я? — жуткая догадка осенила Печатника.
И он снова взмыл вверх, уносясь подальше от этого места, скользя над лесом так быстро, как это было возможно в его нынешнем состоянии. Он несся над лесом, потом над полями пшеницы, перелетел через реку, оставил под собою рыбацкую деревушку и повис над перекрестком, на котором выясняли отношение двое, устроив поединок на мечах.
К сожалению, досмотреть сражение до конца ему не позволили: что-то словно ухватило его поперек пояса и с силой потащило назад. Такой поворот событий не устраивал Айвена, и он попытался сопротивляться, но безуспешно, и уже несколько мгновений спустя он снова оказался в своем истерзанном ядом теле.
И они с Хныгой были здесь не одни. Гостей оказалось трое — все трое мужчины, примерно одного роста, одинакового сложения и одеты все трое были в холщовые коричневые рубахи да чуть более темного цвета штаны с башмаками, словно близнецы братья. Вот только лица… Один оказался черноволосым и смуглым, и явно родился в Хеоне. Он держал юношу за руку, и от этой руки по его телу разливалось приятное тепло.
— Тихо, не дергайся, — произнес второй, с волосами цвет меда и густыми усами, — Сигмур у нас целитель. Твой слуга сказал, что тебя укусила змея?
Печатник повернулся к гоблину. Тот смиренно стоял в сторонке, опустив взгляд, и усиленно изображал из себя саму услужливость и послушание. Слуга, как же! Но вслух он ответил утвердительно:
— Да, змея…
— Я облегчу вашу боль, — отозвался хеонец, крепко сжав его ладонь, — расслабьтесь.
Третий был молчалив. Его голова была гладко выбрита, и он настороженно оглядывался по сторонам, не забывая уделять внимание и Айвену с Хныгой.
— Наша телега и лошади вон там, на дороге, — снова заговорил усатый. — Думаю, что вам лучше отправиться с нами. Мало ли, что тут в лесу может встретиться, а у вас воинов — один лежачий, да мартышка зеленая.
При словах о мартышке, гоблина заскрипел зубами так, что даже Айвен услышал. Хвала чернявому, боль отступила, хотя он чувствовал яд в своей крови. Голова кружилась после воздействия чудодейственного гоблинского дыма, а все звуки были приглушены. Хвала богам, Хныга не стал возражать и демонстрировать свой скверный характер. Он послушно схватил Каббра за поводья и повел его к дороге.
— Ну, взяли! — скомандовал усатый, и подхватил лежащего юношу за ноги.
Лысый без каких-либо видимых усилий поднял Айвена за плечи, и вдвоем они потащили его в сторону телеги.
Там их дожидался четвертый. Тот же рост, то же телосложение, вот только одет он был в просторный балахон, лицо его было скрыто под низко надвинутым капюшоном, а руки обтянуты тонкими кожаными перчатками.
— Эй, Рауг, придержи лошадей, чтобы не понесли, — окликнул его рыжий.
— Что с ним? — голос человека в маске оказался неожиданно мелодичным и довольно высоким, и больше был похож на женский.
— Змея ужалила, совсем плох был, когда мы его нашли. Как только дух не испустил?
"Как раз духа моего там и не было, когда вы пришли", — подумал юноша.
Печатника к телеге они подтащили довольно небрежно, но тот вообще мало что чувствовал. Взвалив его на телегу, усатый и лысый — который, кстати, до сих пор не издал не звука — повернулись к лесу, где показались Хныга с харуком.
— Эй, зеленый, давай сюда! — махнул рукой усатый. Похоже, именно он был за главного в этой странной четверки таких похожих и таких разных людей, — Это слуга несчастного юноши, — пояснил он незнакомцу в маске.
— Он… не умеет… верхом, — едва выдавил из себя Айвен, и тут же скорчился от боли, прорвавшейся через устроенный хеонцем заслон.
— Значит с тобой поедет, а коня к телеге подвяжем, — принял решение главный.
В путь они отправились, как только усатый убедился, что юноша устроился удобно, а гоблин не собирается спрыгивать с телеги. Остальные трое слушались его беспрекословно. Тот, что в маске, был у них за возницу, и правил лошадьми, а целитель сидел возле Айвена, держа его за руку.
Хныга первое время сидел смирно с другой стороны телеги, но потом осмелел, и подполз к Печатнику.
— Человек, — обратился он к черноволосому, — надо хозяин целебный гриб давать.
— Чего? — не понял тот.
— Хныга рот свой хозяин открыть, и туда целебный гриб пихать, — жестами, словно деревенскому дурачку, принялся объяснять зеленокожий.
— Какой еще такой гриб? У тебя есть лекарство?
— Сильно хороший лекарство, — кивнул гоблин и вытащил из кармана гриб.
— Мухомор? Наверное, ты не очень любишь своего хозяина, зеленая обезьяна.
— Хныга любит свой хозяин. Хозяин Хныгу палкой совсем мало-мало бить. Тухлый мясо почти совсем не кормить. И только иногда заставляй спать в собачий будка, — бросился на защиту своего "хозяина" гоблин, окончательно вживаясь в роль слуги.
— Эй, — обратился целитель к юноше, — этот зеленый тебя собрался мухоморами травить, раз уж змеиный яд тебя не взял.
Айвен скосил глаза на жреца. Хныга едва заметно ему подмигнул и снова смиренно опустил глаза.
— Пусть… делает… — прошептал юноша, — Оставь нас…
Хмыкнув, хеонец пожал плечами и отполз на другой конец телеги. Гоблин подполз поближе и сунул кусок гриба Печатнику в рот, и тот принялся жевать.
— Плюй! Плюй гадость быстро-быстро! — зашептал гоблин.
Айвен послушно выплюнул кусочки мухомора.
— Ты же сказал… лекарство?
— Хныга хотел обмануть человек с черный голова. Не надо жевать.
— И зачем все это… представление? Кстати, напомни потом… про тухлое мясо… и собачью будку… Хорошая идея…
— Хныга видел, — зашептал гоблин ему прямо на ухо, — Видел знак!
— Какой еще… знак? — силы стремительно покидали юношу, а вот боль наоборот — начала возвращаться.
— Знак на шее у человек с усами!
— Увы… мне было несколько… затруднительно смотреть ему на… шею…
— Эти человеки — жрецы Врага!.. — в глазах гоблина плескался страх.
Глава 11. Жрецы и пророки.
Не всякий бог стоит щедрых даров.
Но и не всякий дар стоит иного бога!
Пхумос Калеотес, жрец Собакоголового.
Отыскать площадь, на которой пророчествовала загадочная статуя, оказалось проще простого: основной поток людей двигался в одном направлении, и многочисленные шепотки и разговоры были именно об этом удивительном феномене.
И здесь действительно было людно. Посмотреть и послушать каменного пророка пришли люди всех возрастов, профессий и материального благосостояния: от босоногих уличных сорванцов до знатных дам и кавалеров. Несмотря на это, до драк и столкновений дело не доходило, и два десятка стражников, занимавшиеся обеспечением порядка, или скучали или гоняли карманников, которые насмехались над ними, то растворяясь в толпе, то снова появляясь на виду.
Рассветная площадь была круглой, и по всей окружности ее украшали многочисленные статуи, изображавшие великих героев прошлого. Разумеется, героически павших в бою и нуждающихся в увековечивании их памяти в веках — при жизни такой чести мог удостоиться либо король, либо безумец, бросивший вызов магу-трансформатору, да и то лишь до той поры, пока заклинание Окаменения не поразит его внутренние органы.
Лицами все статуи были обращены на восток, оправдывая название площади. Каждое утро подставляли они свои каменные и бронзовые лица солнцу, а все остальное время — мерзким птицам.
Все, кроме одной. Вокруг этой статуи не было ни единой души в радиусе десятка шагов, и смотрела она строго на запад. Это был памятник Иглану Копьеносцу — его Мэт узнал по двум коротким копьям в руках. И он разговаривал. Не обращаясь ни к кому конкретно и глядя прямо перед собой, статуя говорила. В отличие от того же Ирра, губы которого кое-как двигались на шарнирах, имитируя произнесение слов, лицо "пророка" было совершенно неподвижным, каменным, а голос исходил откуда-то изнутри, словно звуки издавала сама статуя всей поверхностью.
И люди его слушали. Кто-то с недоверием, кто-то с надеждой, а на лицах иных так и вовсе был благоговейный страх.
— И ПРИДЕТ ВРЕМЯ. КАЖДОГО СПРОСЯТ КТО ТЫ, — тяжелые и четко проговариваемые слова, казалось, преодолевали любые барьеры, — И ЛУШИМ ОТВЕТОМ СТАНЕТ МОЛЧАНИЕ. ПОТОМУ ЧТО ДЕЛО СКАЖЕТ БОЛЬШЕ ЧЕМ ЛЮБОЕ СЛОВО.
И дальше в таком духе. Люди все прибывали, но многие и уходили. То ли вспомнив о своих повседневных делах, то ли уже не в первый раз слышали эту проповедь. И с каждым новым "откровением" статуи ухмылка геоманта становилась все шире.
— То есть вот эти прописные истины он выдает за пророчества? И люди верят? — в голосе его звучало презрение.
— Ирр так не думает.
— Разумеется.
— Ирр не думает, что статуя считает себя пророком. Он просто говорит. Люди сам назвали его.
— Хм. Определенное зерно истины в этом есть. Нам нужно узнать, кто ее оживил.
— Люди не позволят. Они хотят слушать пророка.
— Верно. Настоящего пророка. А ты нам на что, а? — геомант хитро подмигнул и, закрыв глаза, присел…
* * *
Время шло, пыльная лента дороги стелилась под колеса телеги, а Айвену лучше так и не становилось. Боль не уходила, и совершенно измотавшийся юноша порою терял сознание. Хеонец с гоблином не отходили от него ни на шаг, но ничего не могли поделать.
Когда после очередного приступа юноша снова потерял сознание, он провалился не в привычную тьму, а словно уснул, и оказался на обрыве. Он тут же оглох от грохота водопада и промок до нитки из-за водяной пыли, висевшей вокруг густым облаком. Место определенно было ему знакомо — и этот выступ, и водопад, бурлящий под ногами.