встретили бродников или где-то в области Дона, или на берегах Азовского моря при его устье. Очевидно, бродники должны были находиться тут же и в 1147 г.
Другие, имеющиеся у нас документы нисколько не противоречат нашему выводу[641]. Они только указывают, что бродники жили где-то в соседстве с половцами. Таково письмо папы Григория к гранскому епископу, писанное в 1227 г., в котором говорится: «мы удостаиваем дать тебе наше полномочие в землях Кумании и Бродинии, соседней с ней, на обращение которых есть надежда, по которому ты имеешь власть проповедовать, крестить» и т. д.[642] В документе 1231 г.: «…Кумании и областях бродников»[643]. Но является вопрос: каким образом Гранской епископии могло поручаться распространение христианства в области бродников, если они жили далеко от ее пределов? Но дело в том, что в Гранской епископии жило действительно много половцев. В силу этого гранскому епископу поручалось специально заведовать миссией у половцев. Он назывался «легатом апостольского престола в областях половецких»[644][645]. Папы знали только, что бродники где-то соседят с половцами, а так как миссия у последних поручалась гранскому епископу, то и бродники были отнесены туда же, отданы в его распоряжение для просветления их истинами католической религии. Но это нисколько не значит, что бродники не были христианами. Мы видели, что Плоскыня целовал крест, стало быть, был православный, ибо русские никогда бы не позволили этого сделать язычнику. Мы имеем факты, что русские водили кочевников «в роту половецкую».
Итак, из всего сказанного мы можем заключить, что бродники жили в восточной части степи, на Подонье и по берегам Азовского моря; что они исповедовали православие; что они участвовали вместе с половцами в военных предприятиях, что и приобрело им известность. Уже из того факта, что бродники делают нападение на Венгрию и нет в наших летописях ни одного упоминания о их набегах на Русь, что летопись не преминула бы выставить, – уже из этого обстоятельства видно, что между ними и Русью существовало какое-то этнографическое родство. Присутствие их на стороне татар в Калкской битве является исключением. Но оказывается, что бродники принимали участие в набегах не на одну Венгрию. Мы видим их с половцами и на Дунае. И вот известие об этом факте вполне подтверждает наше мнение о национальности бродников. Никита Акоминат в своем слове 1190 г. между прочим говорит следующее: «Куманы, народ доселе не порабощенный, негостеприимный и весьма воинственный и те бродники, презирающие смерть, ветве русских, и они, народ повинующийся богу войны, соединившись с варварами, живущими на Гемосе (на Балканах – болгары), склонились при их поражении и погибли». Это свидетельство неопровержимо доказывает, что бродники были русской национальности: оратор по своему положению слышал рассказы об этих событиях от самих участников, которые причислили бродников к русским на основании их языка. Весьма возможно, что под влиянием различных причин происходило удаление из Русской земли людей, которым тесно в ней было. Припомним факты о смешанном населении Тмуторакани, о полухристианском населении городков в Подонье, о встречах в этих местностях, сообщаемых Рубруквисом, сопоставим все это с приведенными нами известиями и будем вправе, кажется, сделать вывод, что бродники есть община, выработавшаяся из остатков подонского оседлого населения под влиянием исторических и этнографических условий, в которые это население было поставлено. Эта община могла получать подкрепление свежими силами из Руси, что служило причиной сохранения ее славянского типа и давало возможность отстоять свою независимость от кочевников. Это был прототип казачества, и прав покойный М. А. Максимович, искавший начала Запорожья в Тмуторакани[646].
Обратимся теперь на запад. Все то, что мы говорили относительно поселения славян Подонья, все в такой же силе относится и к населенно уличей и тиверцев от Днепра до Дуная: население выселялось, смешивало свою культуру с кочевнической, принимало в себя тюркский элемент, вело борьбу с кочевниками и под влиянием всех этих условий выработалось в особый тип военной общины. По нашей летописи мы можем констатировать существование поселений уличей и тиверцев в довольно позднее время. «И суть их городи и до сего дне», – говорит летописец[647]. Является вопрос, к какому времени относится эта краткая, но важная заметка? Составилась наша летопись в XII в., но интересующее нас известие могло быть более ранней записью, вошедшей потом в летописный свод. Если она относится к XII в., то можно допустить, что летописец имел здесь в виду остатки поселений этих племен, сохранившиеся по берегам Черного моря, от Днепра до Дуная. В X в. мы находим в устье Днепра Белобережье. Что это было не только название местности, но и поселения, видно из смысла известий. «И да не имеют Русь власти зимовати в устьи Днепра, Белобережа…»[648] – гласит договор русских с греками 914 г. «Иста (Святослав) зимовать в Белобережьи; не бе в них брашна и бысть глад велик, яко по полугривне голова коняча»[649]. Очевидно, что это были поселения, в которых по их географическому положению могли останавливаться ехавшие из Руси в Грецию и обратно.
Вполне согласно с этим фактом существование в этой местности города Ольшья. Хотя летопись первый раз упоминает о нем лишь в 1084 г., но зная обычай летописца говорить обо всем при случае, должно считать этот город гораздо более древним. Это был торговый город, куда приезжали греческие купцы[650]. Далее по берегу Черного моря мы видим Белгород и Черноград. О существовании первого говорит Константин Багрянородный. Упоминается о нем в числе русских городов и в нашей летописи[651]. Он, по предположению господина Бруна, стоял на месте древнего Тираса, переименованного антами в Белый город. Он был уступлен им императором Юстинианом в 545 г. с тем, чтобы они защищали границы империи[652]. Нахлынувшие затем тюрки перевели его славянское название на свой язык Ак по-половецки, а следовательно, и по-печенежски, значит белый; kermen – город. Получилось название Ak-kermen, существующее и теперь[653].
Описание местоположения этого города мы находим у арабского географа Абульфеды. «Аккерман, – говорит он, – город страны болгар и турков… Он невелик и находится на берегу Черного моря, к западу от Сару-Кермана. Между этими городами около пятнадцати дней пути. Аккерман находится в равнине, его жители состоят из магометан и неверных[654]. Невдалеке от города река Днестр, впадает в море; эта река по величине подходит к Оронту в Гамате»[655]. А вот как он рассказывает о Сару-Кермане: «Сару-Керман – небольшой город страны булгар и турок; он находится к востоку от Аккермана, но не так значителен. Напротив него по другую сторону моря лежит Синоп»[656]. Таким образом, он вполне различает эти два города. Вероятно, Саракерман не что иное, как Кара-керман, что значит Черный-город[657]. Этим именем называется по-турецки Очаков[658]. Можно бы принять его за Черный-город, тем более, что он приблизительно находится действительно против Синопа.
В числе русских городов, перечисляемых нашей летописью, находится и город Черн где-то в этой же местности[659]. Этот город существовал еще в X в. До нас дошел один документ, известный под именем записки греческого или готского топарха. Этот топарх по каким-то политическим делам ездил к русскому князю. На обратном пути он двигался сначала по левому берегу Днепра, затем переправился на правый. «Совершив переправу беспрепятственно и прибыв в селение Борион, – рассказывает путешественник, – мы занялись едой и уходом за лошадьми… Проведя здесь такую часть дня, сколько требовалось для восстановления своих сил, мы стали сбираться в путь, чтобы идти по направлению к Маврокастрону»…[660]
Где совершалась сама переправа, сказать трудно, но так как топарх переехал на правую сторону, то, очевидно, путь его направлялся на юго-запад, а не на юго-восток. Маврокастрон на греческом языке также значит Черный-город. Стало быть, путешественник направлялся именно к тому Черному городу – Каракерману, который стоит на устье Буга и назван у арабского географа Сара-Керман[661].
Итак, в X в. мы видим на территории уличей и тиверцев города: Олешье, Белгород и Черный-город. Но в это столетие существовали еще и селения в этой местности. Таково селение Борион, где топарху пришлось довольно долго просидеть, пережидая, пока уймутся начавшиеся зимние вьюги. «И вот мы вышли, – рассказывает он, – торжественно провожаемые туземцами, причем все они рукоплескали мне одобрительно и смотрели на меня каждый как на близкого себе и напутствовали наилучшими пожеланиями». Они дали ему проводников, которые, однако же, скоро возвратились назад