[724], и пелись песни, прославлявшие их героев, их знаменитых ханов, старого Шаруканя и Буса[725], и Боняка, и его сына Севенча Боняковича[726], и знаменитого Кончака[727]. И сильно действовали эти песни старины на тюрка, возбуждали его на новые подвиги, воспламеняли его любовь к свободным безграничным степям.
Тяжело иногда приходилось половцам, и тогда-то песни имели ободряющее влияние. Сильно стеснил половцев Мономах своими походами, и вот от этой тяжелой эпохи для тюрков сохранились воспоминания о загадочных ханах Отроке и Сырчане. Загнал Владимир Отрока в Обезы (на Кавказ), а Сырчан остался у Дона и рыбой только поддерживал свою жизнь. Остался у него только один певец (гудец) по имени Орев. И посылает его Сырчан в Обезы сказать Отроку: «Воротись, брат, пойди в свою землю: умер Владимир!» И наказывает он Ореву: пой, ты, ему песни половецкие, а если их слушать не будет, траву дай понюхать, евшан. Но захотел хан возвратиться и слушать не хотел. И Орев дал траву ему нюхать. Понюхал Отрок и заплакал. «Лучше костями в земле своей лечь, чем славному быть на чужбине», – сказал он и в степи свои возвратился. От него и родился Кончак, ходивший пешком, носивший котел за плечами[728]. Этот отрывок целиком вошел в нашу летопись и заимствован ею из народных уст. Благодаря близким сношениям Руси с половцами, песни половецкие переходили и к русским.
Мы уже видели, как радушно принимали половцы русских князей, которые в своих домашних невзгодах искали себе приюта в их кочевьях. Вообще постоянная борьба нисколько не уничтожала дружественных отношений между двумя народами. Торговля не прекращалась. Интересный факт сообщает нам летопись. В 1184 г. двинулся Кончак на Русь. Русские князья пошли ему навстречу, перешли Сулу. «Едущим же им и устретоста гости идущь противу себе ис половець, и поведаша им, яко половци стоять на Хороле»[729]. Из этого известия видно, что гости-купцы проехали мимо половцев, ибо знали, где они; что половцы не тронули гостей, хотя шли воевать на Русскую землю. Следовательно, эти кочевники совершенно отделяли войну и торговлю и, сознавая ее выгоды, ничем не препятствовали ей.
Это сообщение нашей летописи стоит в полном согласии с известием арабского писателя Ибн-эль-Атира, который утверждает, что при половцах велась обширная торговля, и только нашествие татар 1223 г. на некоторое время нарушило ее. «Когда пришли татары, – говорит он, – дорога нарушилась, и не получалось никаких товаров, ни чернобурых лисиц, ни бобров, ни белок, что отправлялось из тех стран; когда же татары ушли, то дорога снова открылась, и стали отправлять товары по-прежнему[730]. Отсюда можно сделать заключение, что иностранцы, являвшиеся для торговли, были принимаемы радушно. Интересное сообщение делает по этому поводу Эль-Бекри о печенегах: когда к ним являются иностранцы, или бежавшие из плена в Константинополе, или другие, то они дают им на выбор: или остаться у них на равных правах и, если желают, выбрать себе жену, или предлагают проводить их на место жительства[731].
Постоянные военные предприятия, а вместе с ними и опасности заставляют искать себе верных друзей. Для взаимной помощи заключались побратимства. Они заключались не только среди степняков но, вероятно, побратимами являлись степняк и иностранец, какой-нибудь гость, бравший себе проводников из половцев. Особенно часто должны были случаться побратимства между половцами и русскими. Вот как совершался самый обряд заключения побратимства. Половец прокалывал себе палец иглой и выступавшую кровь дает сосать тому, кого он избирает себе в постоянные спутники и друзья, после чего сосавший кровь своего товарища становится для него как бы собственной его кровью и телом. Иногда употреблялся и другой обряд. Желающие вступить в побратимство наполняли напитком медный сосуд, имеющий подобие человеческого лица, пили из него оба, собирающийся в путь и его спутник, и после этого уже никогда не изменяли друг другу[732].
О религии наших кочевников мы ничего не можем сказать. Дошедшие до нас известия весьма отрывочны, и нет прочных оснований верить им. Абульфеда рассказывает, что половцы занимались астрологией и верили во влияние небесных светил на человека; что они обожали звезды[733][734]. Никита Хониат утверждает, что половцы приносили пленников в жертву своим богам. Приведенный же арабский питатель говорит, что печенеги сжигают своих мертвых и пленных нностранцев[735]. А Рубруквис сообщает, что половцы хоронили своих мертвецов, насыпали над прахом курган и на нем ставили статую лицом к востоку, держащую у пояса чашу; богатым делают пирамиды, т. е. остроконечные дома; а иногда он видел большие башни из обожженного кирпича; в некоторых местах каменные дома, хотя камней здесь и нет[736]. Есть известие, что князья погребались с несколькими живыми рабами и лошадьми[737].
Ничего мы не можем сказать и об их семейном быте. Из нашей летописи узнаем, что браки у них могли совершаться в довольно близком родстве. Так можно было жениться на мачехе и ятрови[738].
Нельзя сомневаться в том, что постоянные близкие сношения с соседними народами давали возможность проникать к нашим кочевникам различным религиям и исповеданиям, которые приобретали последователей.
Оставим черных клобуков. Очевидно, живя на Поросье, составляя часть юрьевской епархии, они находились под неусыпными попечениями духовенства, старавшегося просветить их. Мы не будем говорить о тех случаях, когда печенеги или половцы принимали христианство в силу чисто политических причин. Можно предполагать, что и у себя в степи некоторые из степняков делались христианами. Попытки к распространению среди них христианской религии мы видим в начале XI в. со стороны католических миссионеров. Один из них, Брунон, о котором мы уже упоминали, пробыл у печенегов пять месяцев. Если верить его письму, печенеги обещали будто бы быть христианами, если русский князь не будет их трогать; в противном случае грозили отречься от этой веры. Брунон возвратился к князю и передал ему условия печенегов. Князь будто бы согласился и дал печенегам в заложники своего сына, который и был вместе с новопоставленным епископом помещен в центре земли печенежской[739]. О дальнейшей судьбе этого епископства мы ничего не знаем.
Но нет никакого основания предполагать, чтобы русское духовенство не действовало и со своей стороны. Впрочем, этот вопрос покрыт мраком: нет никаких данных ни за, ни против. Что были случаи крещения половцев, видно из кириковых вопрошаний. Там между прочим находим такое правило: «Молитвы оглашенные творити: болгарину, половчину, чюдину, преди крещения 40 дний поста, ис церкви исходити от оглашенных»[740]. Может быть, пример Игоря Святославича, имевшего в кочевьях половецких священника, совершавшего службы, не был единственный. Припомним родственные связи половецких ханов с русскими князьями. Весьма возможно, что благодаря таким близким отношениям среди половцев находились желающие принять христианство и действительно принимали. Ипатьевская летопись говорит, что великий князь половецкий Бастий крестился в 1223 г., явившись просить помощи у русских против татар[741]. Если Бастий действовал тут под влиянием страха, то у нас есть примеры принятия христианства другими ханами, когда не действовали подобные побуждения. Так, по известию Никоновской летописи, в 1132 г. в Рязани принял христианство князь половецкий Амурат, в 1168 г. в Киеве – князь Айдар[742]. Как ни опасно доверяться этому источнику, но в сопоставлении с раньше приведенными фактами его сообщения приобретают вероятность.
Мы не знаем, в силу ли подражательности или по своему христианскому исповеданию некоторые ханы носили христианские имена. Встречаются, например, Данило Кобякович, Юрий Кончакович, Глеб Тириевич, Роман Кзич. Но попадаются с христианскими именами и простые тюрки, не княжеских родов. Таков Василий, явившийся из степей в 1147 г. на помощь Святославу Ольговичу[743].
Интересна легенда «о пленном половчине», показывающая, как отражались религиозные верования русских на половцах. Был у одного киевлянина пленный половец. Содержался он в оковах. Долго хозяин ждал выкупа, наконец, предложил половцу выпустить его с тем, что он заплатит ему выкуп, возвратившись в свои кочевья. Поручителем за себя кочевник согласился взять св. Николая. Освободившись из плена, степняк забыл об обещании. Однажды ему явился св. Николай и напомнил о своем поручительстве, пригрозив бедой. Но это напоминание прошло бесследно. Поехал однажды половец в поле. Вдруг явился святой угодник, стащил его с коня и тряся сказал: «Не говорил ли я тебе, окаянный: повези выкуп тому христианину, так как ты дан мне на поруки, а ты скоро забыл мои слова; еще раз тебе говорю: пожалей сам себя, повези выкуп! если забудешь, увидишь, что тебе от меня будет!»
Несколько дней спустя был съезд князей и вельмож половецких. Приехал и наш половец. Вдруг среди собрания невидимая сила стащила его с коня и начала бить, причем слышался голос: «Говорил я тебе, окаянный, повези выкуп!» «Страшно же бяше, братие, видити мучение его: овогда бо бе главою потчен о земле, овогда же от земля восхыщен и о землю разражен, иногда же бяше глава его междю ног его, и ктому невидимо аки батоги бияше его сила божиа, единако глаголюще: “повези на собе искуп христианину оному”»! Устрашенный половец, оправившись от наказания, взял два табуна лошадей и направился в Киев. Он сначала пришел в церковь и пожертвовал небольшое стадо в ее пользу; потом внес выкуп своему хозяину