[93] руками мнёт кислые кожи, и запах нестерпимый бьёт в ноздри даже здесь, в стороне. Чуть проехал мимо усмаря, как в другом дворе увидел кучу свежих стружек — тут липой пахнет, а в тени от солнца под навесом сложены желтобокие кади — знать, бондарь живёт на этом подворье. А там, за бондарем, кравец[94] вывесил свои изделия: белого льна ноговицы, да длиннополые платна, да расшитые красной ниткой шёлковые халаты в немалую цену. Разминулся Янко, едучи по Подолу, и с телегой гончара. Понуро опущена голова у мастера — знать, плохо торг шёл, с товаром назад возвращается. Причина понятна — торговые мужи из других земель не едут купить изделия киевлян, печенеги дорогу перекрыли. А товар отменный, вон как тонко звенят корчаги. И горшки один краше другого, славно высушены и красно[95] расписаны.
Крутым Боричевым увозом поднялся Янко на Гору Кия, первооснову Киева. Давным-давно здесь, по рассказам старейшины Воика, славянский князь Кий поставил город вместе с братьями Щеком и Хоривом, да славная сестра Лыбедь жила с ними. Теперь древний князь Кий и не признал бы этих мест! Средь многих стран возвеличился город, названный его именем. И отстроился Киев новыми теремами со многими светлыми горницами, с боковыми и висячими переходами да с богатыми клетями во дворах за крепкими заборами — частоколами. Ставятся уже и каменные терема, тому пример показал князь Владимир: старый терем княгини Ольги и князя Святослава за ветхостью разобрал, каменный отстроил, с мраморными колоннами у входа.
Рядом с княжьим теремом высится церковь Святой Богородицы. А возле неё — чёрные из меди кони. Привёз этих четырёх коней князь Владимир после удачного похода на Корсунь. Почувствовали тогда гордые византийцы силу русского войска! На равных заговорила с ними Русь, принудила уважать себя. Взял тогда князь Владимир в жёны сестру императора Василия — прекрасную гречанку Анну, а Корсунь вернул Византии как вено за невесту. Отец Янка, кузнец Михайло, был в том походе ратником, а потом помогал князю тех коней ставить на Горе — память грекам о Корсуни, чтоб вспоминали, приезжая в Киев по делам и с торгом.
Проехал Янко мимо церкви и мимо груды ещё не убранных разновеликих камней, лежащих близ входа в церковь, приблизился к каменному крыльцу, где стояла стража, прячась в тени толстых колонн.
Янко соскочил с коня и отогнал прочь шумную ватагу детей — увязались от самого Подола, норовя связанного печенега дёрнуть за чёрные волосы обнажённой головы. Притянул вороного к коновязи, привязал повод за кованое кольцо. Тут же два рослых дружинника встали рядом, смотрят на Янка и на печенега.
— Кто ты и откуда? — спросил старший.
— Из Белгорода гонцом, — ответил Янко и назвал себя.
— Так, — старший пощипал себя за курчавую русую бороду, словно сомневаясь в истинности его слов. Ещё раз посмотрел на печенега, который повис руками и ногами ниже конского живота. Вновь спросил:
— А этот ворог откуда у тебя?
— В пути силой взял. Пусть воевода Волчий Хвост спрос ему учинит о силе Тимаря.
— То дело. Эй, гридни! — крикнул страж в прохладное нутро терема. Оттуда мигом выбежали четыре дружинника, сверкая начищенной воинской снастью.
— Имайте печенега да волоките в темницкую, где прочие тати[96] сидят. Там его и спросят, — старший стражник снова повернулся к Янку: — Не гневись, воин, но меч и нож оставь здесь. Без того в терем князя не могу впустить.
«Своих опасаются, — подумал Янко, вздохнул с огорчением. — Эх, княже, княже, бояре ли тебя так путают, сам ли страшишься кровной мести с той поры, как ввёл на Руси новый закон и татей, в устрашение иным, стал карать смертию?»
Безоружный, Янко молча проследовал за стражем по сумрачному прохладному переходу на верхнее жило[97]. Поднялись по крутой деревянной лестнице. У входа в палату Янко увидел иную стражу: в дорогом, узорами украшенном снаряжении, в шёлковых ноговицах да в добротных черевьях. Не простолюдины охраняют палаты князя Владимира, а дети бояр, старшей дружины.
— Из Белгорода к князю Владимиру гонец! — возвестил страж и ушёл вниз, на своё место. Янка ввели в палату, и два гридня встали за спиной. Ещё один ушёл позвать киевского воеводу Волчьего Хвоста.
Воевода появился скоро. Тяжело ступая немощными от старости ногами по выстланным в покоях коврам, он вошёл через дальнюю широкую дверь. Стараясь не гнуть спину, подошёл к Янку, светлыми зоркими глазами вгляделся в лицо Янка из-под всклокоченных седых бровей. Нахмурился.
— Худая весть? — только и спросил воевода. Янко в двух словах сказал о тяжком времени, наступившем для осаждённого печенегами Белгорода. Просил допустить до князя Владимира.
— Иди за мной. Князь Владимир уже оповещён о гонце воеводы Радка.
Прошли через этот зал и очутились в боковой просторной горнице. Князь был один, — высок, с непокрытой головой, волосы выбелены ранней не по годам сединой густо. На плечах накинуто тёплое недорогое корзно — в каменных палатах и летом прохладно. Князь перед их приходом читал книгу в тяжёлом кожаном переплёте.
Янко склонился перед князем, рукой коснулся ковра.
— Подойди ближе, гонец, — велел князь, и его глухой голос отразился от стен, увешанных старинным и новым оружием русичей. Тяжело ступая по ковру зелёными сафьяновыми сапогами, князь прошёл к столу у дальней стены, сел на лавку у раскрытого слюдяного оконца. Янко сделал несколько шагов к князю.
— Сказали мне, откуда ты. Говори, что наказал передать воевода Радко? И каково у вас в Белгороде? Все ли живы? Давно жду вестей от белгородцев.
Князь Владимир спрашивал тихо, словно беспрестанно мучался неведомой болью.
Янко ответил, что близок день, когда ратники Белгорода от голода не в силах будут поднять мечи и натянуть тетивы луков. Грудные дети скоро начнут умирать, лишившись материнского молока от бескормицы.
Князь Владимир вскинулся, телом вперёд подался:
— Но в клетях моих довольно запасов было!
— Из тех клетей кормили дружинников своих и тех, которые прибыли в Белгород с Вешняком. Дружинникам корм ещё есть на некоторое время. Но в Белгороде много разного люда, пришлых со степи и иных. Они бежали от печенегов, не взяв с собой ничего, окромя голодных ртов. Ратаи порезали коней и говяду, покормились какое-то время конями заставы, тех коней осталось мало. Воевода просит помощи, княже.
Князь медленно отвернулся к окну, но Янко успел заметить, как набухли желваки на обветренных скулах князя. Тяжёлая книга, которую он держал на коленях, соскользнула на ковёр и раскрылась в том месте, где заложено перо белого гуся.
— Дважды я посылал гонцов в Белгород, и оба раза их брали печенеги да мёртвыми бросали к стенам Киева. То чудо, что ты прошёл. Да в последнее время заметно поубавилось в окрестностях печенежских отрядов. Не думают ли находники на стены Белгорода подняться, чтобы взять город на щит?
Янко рассказал князю о сече над Росью и о Славиче, о битвах под стенами города.
— В Киеве я видел совсем малую дружину, — тихо, не зная, говорить ли дальше, сказал Янко: боялся услышать страшное для себя, для белгородцев. Но всё же не утерпел, спросил — Один ты пришёл из северных земель, княже, али с войском?
Князь Владимир не ответил, посмотрел в окно на синеву предвечернего неба и на редкие облака там, за широким Днепром. Спросил:
— Скажи мне, гонец, кто ты?
— Я сын кузнеца Михайлы, дружинник заставы Славича, зовусь Янком.
Князь Владимир встал и подошёл совсем близко. Янко поднял голову, глянул в глаза князю, и жалость холодными пальцами стиснула ему сердце. «Сколь морщин у князя!» — отметил про себя Янко.
Князь тихо произнёс:
— Знаю Михайлу и старейшину Воика помню, о том ему скажи, как вернёшься в дом родителя своего. Воеводе Радку передай моё княжее слово: надеюсь на ваше мужество, белгородцы. Велю воеводе стоять, пока северные рати не подойдут под Киев! Тогда и гряну всей силой земли Русской на печенегов!
Последние слова князь произнёс резко, и Янко увидел, как трудно дались они князю.
Воевода Волчий Хвост сообщил князю:
— Гонец полон привёз с собой, печенежского конника.
— Выкуп надобно дать за того печенега, — князь вернулся к столу, открыл расписной ларец, подозвал Янка к себе.
— Возьми. По теперешней нужде великой сгодятся, — и протянул ладонь с десятком серебряных монет. Янко принял дар с поклоном — на монетах выбит княжий лик и по кругу написано: «Владимир на Столе».
— А теперь иди, Янко. Ночь отдохни с гриднями да подкормись перед дорогой. По рани тебя проводят заставой, сколь возможно будет, в сторону Белгорода. Остерегись в пути, чтобы и твою голову печенеги не кинули в киевский ров.
Когда Янко был уже у порога, князь Владимир повторил:
— Стойте крепко, белгородцы! Вы — щит земли Русской!
Опомнился Янко, только выйдя на свежий воздух, когда почувствовал на левой щеке ласковое солнце. Вот и свиделся он с князем Владимиром!..
Подошёл старший дружинник из наружной стражи, участливо спросил обескураженного Янка:
— Ну, обещал князь помочь Белгороду?
Янко с трудом сдерживал накатившиеся на глаза слёзы: если ему суждено будет вернуться, что скажет он людям Белгорода?
Дружинник понял всё, сокрушённо выдохнул и повёл Янка в гридницкую — кормить и в обратный путь снаряжать.
Рыбе ли прятаться от дождя? Князю ли Владимиру страшиться ещё одной сечи? Сколько их было с той поры, как сел он на столе отца своего Святослава, и столько лет отдал собиранию земли Русской вокруг Киева!
Старый воевода Волчий Хвост и в мыслях не допускал, что князь Владимир выказывает робость, сидя в Киеве за высокими стенами в час, когда лютые вороги жгут окрестные селения. Против несметного печенежского войска нужна крепкая дружина. Сила ратная собирается, но она ещё далеко… А вновь кинуться, вооружась одной лишь яростью, — повторить осраму прошлого лета. Вот подоспеет рать новгородская…