– Ой, как плохо, – прошептала я. – Папа ужасно сердится, даже когда я нечаянно что-нибудь разобью. А как увидит зеркало, сразу поймет, что я нарочно щетку бросила.
Я раскачивалась взад-вперед. Снизу доносился раздраженный папин голос. Наверное, он все еще кричал, какая у него безобразная, неудачная дочка.
– Ненавижу его. Я не виновата, что уродина! Он мой папа, он должен меня любить, как бы я ни выглядела. Был бы он добрый и смешной, как папа Роны! Ох, как я хотела поменяться с ней местами!
Алджернон Алоцвет чуть-чуть наклонил голову, как будто кивнул. Наверное, он тоже хотел поскорее вернуться к Роне, а не торчать тут со мной.
Глава 8
На следующее утро папа опять уехал играть в гольф. Как только за ним захлопнулась дверь, мама выскочила из кровати и босиком выбежала на лестничную площадку.
– Красавица, солнышко, ты не спишь? Можно теперь я к тебе приду уютно полежать?
– Нет, мама, не входи!
– Нельзя? Почему? Что случилось? – Мама открыла дверь. – Хочешь еще поспать?
– Да. Нет… Ох, мама! – всхлипнула я.
Мама включила свет. Я посмотрела на зеркало – вдруг оно за ночь по волшебству стало целым? Трещина выглядела еще ужаснее, чем вчера.
Мама так и вздрогнула и прикрыла рот рукой.
– Господи! Разбить зеркало – семь лет невезения! Как это вышло?
– Мама, не сердись! – умоляла я.
– Ты что?! Когда это я на тебя сердилась? – Мама подошла к кровати и крепко меня обняла. – Ты, наверное, задела его? Не бойся, я понимаю, что это случайно получилось.
– Нет, мам, нарочно! – очень тихо сказала я.
– Нарочно? – изумленно переспросила мама.
– Я бросила в него щетку… То есть в меня, в мое отражение.
– О боже, – сказала мама и заплакала.
– Мама, прости! Я заплачу€ за него из своих карманных денег! Пожалуйста, не плачь!
– Я не из-за зеркала плачу, а из-за того, что папа поступил по-свински, расстроил тебя. Наговорил глупых гадостей. Солнышко, ты очень хорошенькая! Твои волосы в своем естественном виде такие мягкие, блестящие, и глаза у тебя красивые, и щечки розовые, и кожа чудесная, такая нежная! Не огорчайся из-за папы, моя маленькая!
– Ты сама из-за него огорчаешься.
– Да, правда… Ничего, я постараюсь давать ему отпор! Знаю, он нервничает, у него неприятности на работе, но нельзя же это вымещать на нас!
Мама посмотрела на зеркало, провела пальцем вдоль трещины.
– Можно его как-нибудь починить? – спросила я.
– Не говори ерунду, – сказала мама.
– Что же делать?
– Очень просто – купим другое зеркало, а это потихоньку вынесем на помойку.
– Мама, оно же сотни фунтов стоит! А у меня от денег на подарок для Роны осталось всего семь фунтов.
– Глупенькая, это я куплю новое зеркало!
– Мама, у тебя совсем нет денег!
Папа не хотел, чтобы мама работала, даже в его фирме. Он говорил, у нее теперь одна работа: содержать в порядке наш счастливый дом. И денег ей не давал. Если нужно сделать какие-нибудь покупки, мама каждый раз должна была просить, чтобы он их оплатил. Папа даже не разрешил ей завести собственную кредитную карточку.
Мама задумчиво прикусила ноготь.
– Что-нибудь продам, – решила она. – Пару колечек или, может быть, ожерелье.
– Мам, так нечестно, это же я разбила зеркало! Давай я продам свои украшения?
У меня были золотая цепочка с настоящим бриллиантиком, еще серебряный браслет, бусы из бирюзы и маленькое золотое колечко с моими инициалами.
– Вряд ли за твои украшения много дадут, а у меня их масса. Я уже продавала одну-две вещички в том, знаешь, ювелирном магазине около рынка. Очень нужно было.
– Ох, мам!
Я знала, что эти деньги мама потратила на меня. Иногда по субботам она возила меня в Лондон, в разные художественные галереи. Папе мы не говорили – он терпеть не мог живопись. Кричал, что все эти шедевры старых мастеров – сплошь религиозная нудятина, а современное искусство – чушь и жульничество. Маме, по-моему, тоже в галереях было скучновато. Она часто зевала и потирала поясницу, но героически шла вперед в своих туфлях на каблучках. И открытки мне покупала с моими любимыми картинами, а я их наклеивала в альбомы. У меня собралась целая мини-галерея – можно смотреть, когда захочется.
– Вот вырасту, стану художницей и накуплю тебе много-много всего! – сказала я.
– Считается, что все талантливые художники живут впроголодь на чердаках, – ответила мама. – Вот и мы с тобой будем сидеть на хлебе и воде! Кстати, вспомнила – хочешь сегодня заняться готовкой?
– Готовкой? – Я даже глаза вытаращила.
– Да, а что? Хочу испечь печенье. Ты сможешь взять его с собой в школу, угостишь девочек.
Я вдруг сообразила, к чему она ведет.
– Чтобы они начали звать меня Печенькой?
– Почему не попробовать?
– Ой, мама, ты такая хорошая! Только… – Я запнулась. – Ты умеешь печь печенье?
– Конечно, умею! То есть… Вряд ли это так уж трудно. Помнишь, как мы с тобой пекли кексики?
Я помнила. Кексики мы делали из готовой смеси, и все равно получилось ужасно. Мы добавили слишком много яиц – думали, так будет вкуснее. И поставили противень в духовку на самый верх, чтобы кексы подрумянились. А они сгорели до черноты, но внутри остались жидкими. Мы все равно их намазали сверху глазурью, я все съела и сказала – очень вкусно. Может быть, зря?
– Мам, а у тебя есть готовая смесь для печенья?
– По-моему, такой не бывает. Придется все делать самим, – ответила мама.
Сначала мы позавтракали кукурузными хлопьями с молоком, а потом закатали рукава и взялись за печенье. Мама нашла в дальнем углу шкафа старый пакет муки – еще с тех пор, когда мы в детском саду лепили фигурки из смеси муки с водой. Мама разбила в муку яйцо и добавила чуть-чуть молока. Мы долго месили тесто. В конце концов получились два больших кома. Мы их обминали, пока они не сделались круглыми и ровными.
Я сказала:
– Такие симпатичные! Надо их чем-то раскатать!
Скалки у нас не было. Мама взяла вместо нее бутылку вина. Формочек для вырезания тоже не было, но мама отвинтила крышку от банки с вареньем и стала вырезать из тонко раскатанного теста кружочки.
– А я сделаю человечков! – объявила я.
– Таких, как пряничный человечек? – спросила мама.
– Вроде того.
Я сделала из теста фигурку женщины – очень аккуратно вырезала юбку, а к бледным ножкам прилепила туфельки на каблуках. Оторвала несколько кусочков теста и раскатала их в длинные тонкие колбаски, пальцами закрутила в виде кудряшек и приделала к голове женщины. Булавкой процарапала на лице большие глаза, маленький носик и улыбающийся рот. Я и сама улыбалась, бережно укладывая ее на противень.
Потом сделала еще одну фигурку – поменьше ростом и почти квадратную. Слепила ей платье из теста и пышную прическу. Глаза получились косыми, нос пупырем, а рот печально скривился. Я подумала, да и обрезала ей волосы – пусть будет короткая мальчишеская стрижка. Стало даже лучше. Я отлепила нарядное платье и сделала штаны из теста. Она прямо похорошела. Я чуть-чуть подправила рот, и девочка заулыбалась.
Мама подошла посмотреть на готовые фигурки.
– Красавица, как здорово! Это я? А это кто? Какой-то мальчик? Ой, нет, это ты с короткими волосами! Такая лапочка!
Я сказала:
– Хочу короткую стрижку! Как ты думаешь, папа очень рассердится, если я подстригусь?
Мама только головой затрясла:
– Даже не думай!
Я подвинула девочку из теста поближе к ее маме и начала лепить из теста мужчину.
– Это папа? – спросила мама.
Я не ответила.
Сначала я сделала туловище, потом прикрепила к нему руки и ноги. Булавкой нарисовала на рубашке клеточки, а на длинные ноги надела удобные джинсы. Целую вечность процарапывала булавкой лицо – все старалась придать ему доброе, ласковое выражение. Конечно, это был не папа.
Я начала лепить еще одну фигурку, толстенькую, на четырех лапках, с длинными висячими ушами. Потом осторожно подняла ее и положила на грудь человечку в клетчатой рубашке. Он обхватил ее обеими руками.
Мой противень был заполнен. Я погладила милых человечков из теста. Мне было совестно, что я сажаю их в горячую духовку.
– Надеюсь, вам не будет больно, – по-глупому прошептала я. – Постараюсь, чтобы вы не пригорели!
Мама поставила над моим свой противень с простыми круглыми печеньицами, и мы закрыли дверцу духовки.
– Тра-ла! – сказала мама. – Здравствуй, Печенька-дочка!
– Привет, Печенька-мама, – ответила я.
Мама включила радио – там передавали какую-то поп-музыку, и мы пустились в пляс в пижамах. Мы танцевали не так изящно, как Скай, а бешено скакали по комнате, отбивая такт ложками по краю стола. Когда музыка смолкла, мы без сил повалились на стулья.
– Печеньем пахнет! – У меня даже кончик носа зашевелился, как у Лили. – Думаешь, уже готово?
– Мы его только-только печься поставили! Пойдем пока, оденемся и умоемся.
Я умылась и оделась в рекордные сроки, потому что боялась, вдруг мама неправильно рассчитала время. Я решила на всякий случай заглянуть в духовку. Совсем чуть-чуть приоткрыла дверцу, чтобы не выпустить оттуда жар. Заглянула – и открыла дверцу во всю ширь, уставившись на противни.
– Мама! – закричала я. – Ужас какой!
Мама прибежала в кухню в одном белье.
– Ты обожглась? Разбила что-нибудь? Красавица, что случилось?
– Посмотри на печенье! – завопила я.
Мамины аккуратные печеньица распухли и слиплись в одну громадную кривую лепешку. И мои чудесные человечки тоже распухли, превратились в карикатурных уродцев. Сэм стал жутким толстяком – круглая башка и громадное пузо. Лили раздулась в громадный шар. Крошечная мама сделалась великаншей, и кудряшки у нее покорежились – будто змеи извиваются на голове.
Я вышла хуже всех – совсем квадратная, в широченных штанах, из-за короткой стрижки похожа на мужчину. И не просто на какого-нибудь там мужчину. Я была точь-в-точь похожа на папу.