Оттого-то зло не так легко победить: оно нацелено на уничтожение. И лишь очень сильное желание добра, желание отстоять дорогое, восстановить справедливость рождает такую ответную силу, какая недоступна злу, всегда основанному на страхе, – именно поэтому добро в конечном счете берет верх. Чем сильнее умеют любить наши дети, тем реже будут сжиматься у них кулаки, но тем сильнее, а не слабее они будут. И при этом они никогда не озлобятся, не войдут во вкус уничтожения. Любовь и теоретически, и практически сильнее зла.
Заболел десятидневный мальчик, только что из родильного дома. Пришла женщина-врач, осмотрела его, прописала лекарство и, уходя, сказала:
– Радуйте ребенка, больше радуйте его!
Радуйте ребенка! Мы говорим о любви к детям, мы хотим, чтобы они выросли любящими людьми; но как рождается любовь в сердце ребенка, откуда она берется?
Представьте себе, что вы достаете из почтового ящика письмо и видите, что оно от любимой. Та радость, которую вы чувствуете в это мгновение, и есть любовь. (Кстати, это считается лучшей проверкой своего чувства: что мы испытываем, получив письмо от такого-то человека?) Или вы ждете вечером любимую, и вот она показалась в конце переулочка!
Любовь – радость или, по крайней мере, желание радости. Когда человек испытывает радость, он начинает любить жизнь, и сердце его просыпается, и он способен любить человека. Радость жизни – любовь к жизни – любовь к человеку – вот как развивается способность любить.
Радостью избаловать невозможно. Задари маленького игрушками, он перестанет радоваться им. Не так-то это и легко – обрадовать ребенка, развеселить, рассмешить. Я видал родителей, которым и в голову не приходит, что они обязаны радовать своих детей, как обязаны они кормить их, одевать и отправлять в школу.
Но вспомним: в сказках Несмеяна – беда, несчастье, даже если она царевна. Полцарства отдает царь, чтобы рассмешить ее, потому что нельзя девочке расти без радости, это несчастье.
Полцарства! А мы, бывает, и пальцем не пошевельнем, чтобы порадовать ребенка лакомством, неожиданным подарком, поездкой в гости. Мы протягиваем яблоко мальчику и не скажем, что оно красивое или вкусное, а приговариваем, что оно полезное, что в нем много витаминов…
Ах эти витамины! Детям нужно яблоко не потому, что оно полезное, а потому, что вкусное, красивое, протянутое ему с любовью.
И не уставайте радоваться успехам ребенка. Сложил пирамидку, нарисовал, помог маме накрыть на стол, быстро собрался в школу – все радость. Не просто похвала, не просто одобрение, а именно радость, зажигающая радость в сердце ребенка.
В последнее время стали особенно настаивать на том, что родители должны любить детей, что только тот, кто знал в детстве любовь, и сам научится любить. Разумеется, родители должны любить своих детей, без этого невозможно воспитание – хотя бы потому, что лишь любовь может дать терпение.
Неприятность заключается в другом: наша любовь к детям отнюдь не всегда рождает ответное чувство. Любовь, как и все действительно ценное в жизни, не обменивается. Любить невозможно из чувства благодарности, любовь не подчиняется соглашениям «я тебе – ты мне», «я тебя люблю – и ты меня люби». И сколько мир стоит, столько будет на свете несчастная, безответная любовь.
Между тем для воспитания важно не столько быть любимым, сколько любить. В воспитании любимые не в счет, счет только на любящих. Мама любит ребенка? Но кто при этом воспитывается? Мама! А не ребенок. Примерно то же происходит в театре, когда молодая девушка обожает артиста. Она от этой своей любви становится богаче душой, но любимый ею артист – нет, с ним ничего не происходит.
Обычная картина: мама любит, папа любит, а сын растет эгоистом и любит только себя, то есть не знает чувства любви. Говорят: «слепая любовь», говорят: «неблагодарный сын», высчитывают, сколько ему покупают и сколько на него тратят (как будто любовь измеряется затратами) – но ведь это все слова и слова, а суть в том, что любящие мама и папа не могут, не умеют дать ребенку единственное, что ему нужно и что не имеет никакого отношения к затратам: они не могут дать ему возможности полюбить их, не могут завоевать его любовь.
Фраза «надо любить детей» хороша, да не очень точна. В ней все три слова не совсем правильны. Не стоит соединять слова «надо» и «любить». И не столько детей своих надо любить для хорошего их воспитания, сколько людей – и своих детей в частности. И не столько нужна детям наша любовь, сколько нужна им возможность любить кого-то…
Даже любовь мужчины и женщины лишь тогда бывает прочной, когда они вдвоем любят третье – своих детей или у них общая работа, общая идея, общий какой-то интерес в жизни. Любовь с трудом держится, если люди замыкаются друг на друге. Любить – отдавать, покровительствовать, заботиться, защищать, охранять. Оттого и растет душой любящий – от чувства своей силы. Он отдает не так, как отдают слабые или мягкие люди, он отдает обогащаясь, испытывая радость. Любящим не долг движет, не совесть, не правила приличия и даже не сострадание, не участие, а именно любовь. Что может любовь – того ни долг, ни совесть, ни закон, ни мораль не могут.
Если любовь – покровительство и заступничество, то мы можем развивать это чувство в детях, поддерживая всякую их привязанность к старой кукле, к щенку, котенку, к каким-то их камушкам и стеклышкам. Все, что любит ребенок, мне так же важно и дорого. У мальчишки в карманах не «дрянь всякая», а то, что он любит. Почаще будем говорить: «Я знаю, ты это любишь», – идет ли речь о горбушке, о компоте, о рубашке; и почаще будем говорить о том, что нам нравится в нашем доме и вокруг дома, и почаще будем радовать детей неожиданным удовольствием, помня, что радость – первая ступенька к любви.
Мы все мечтаем, чтобы вырос ребенок, способный сочувствовать – особенно сочувствовать родителям. Мальчик может быть тонко чувствующим человеком, любящая душа растет, но если он не жалеет родителей, то сразу же начинается:
– Эгоист! Бесчувственный!
Но нельзя воспитать одну лишь способность сочувствовать. Чтобы ребенок мог сочувствовать, его надо учить многообразным чувствам: чувству Родины, чувству родного слова, чувству юмора, чувству красивого, чувству цвета – и нравственному чувству, и чувству правды.
– Неужели ты не понимаешь, что я устала? – раздраженно говорит мама, вернувшись с работы.
Две ошибки: нужно, чтобы мальчик не понял, а почувствовал ее усталость – это во-первых; упреком сочувствие не вызовешь – это во-вторых. Лучше посидеть тихонько, не сердясь, но и не сразу отвечая на просьбу сына, – может быть, в нем проснется сочувствие и он увидит маму усталой, а может быть, оно проснется через год, через два – что же делать?
А главное, мы сами должны сочувствовать ребенку. Торжественным языком говоря, сочувствие есть воспитательный акт, одно из главных педагогических действий.
– Что мне делать? – спрашивает мама.
– Посочувствуйте ребенку.
– И все?
– Сердечное движение бывает дороже любых мер.
Когда мы что-то говорим ребенку, мы добиваемся ответа, хоть и не всегда: «Мой на всё молчит», – сказала мне мама пятнадцатилетнего мальчика. Но и молчит – не значит «не чувствует». Нам кажется, будто ничего и не произошло. Однако воспитание сердца почти все идет на бессловесном уровне. Чувство отличается от мысли тем, что его нельзя передать непосредственно. Для сообщения мысли есть орудия – слова, речь, а чувство безорудийно, невидимо, неслышимо – и все-таки оно есть, и все-таки именно оно движет людьми. Попробуем себя в искусстве воспитывать молча – одними только взглядами, легкой улыбкой, вздохом, покачиванием головы, насмешливым выражением лица. Язык чувств – мимика, интонация, смех, слезы, язык чувств – музыка. А не слова.
Чуть наш ребенок подрастет, все начинают интересоваться:
– Ты кого больше любишь? Папу? Или маму? Я зна-аю, он маму больше любит! Угадал?
Мальчик таращит глаза, ему непонятна глупость взрослых. Но это не глупость. Не глупая игра, если она веками продолжается. Смысл ее прост: люби. Умей любить. Люби отца с матерью.
Способность любить – высшее достоинство ребенка, и вопрос «Ты кого больше любишь?» задают точно с той же интонацией, с какой позже будут спрашивать об отметках в школе, а еще позже – о делах на работе.
Труд жизни начинается с труда души – с любви. Потом пойдет школьный труд ума. Потом – труд души, ума и рук вместе. Но ни ум, ни руки не работают как следует, если не трудится душа.
Чувство, то есть сильное желание-да, – от сочувствия. А откуда зло? Желание разрушать? Попробуем понять, как оно рождается в душе ребенка. Конечно, можно было бы выбрать вопрос и полегче, потому что проблема добра и зла – вечная человеческая проблема. Еще блаженный Августин, сомневаясь во всесилии Бога, стоял над детской колыбелькой, всматривался в младенца и недоумевал: откуда в нем-то зло? Так он пишет в знаменитой своей «Исповеди». И задолго до Августина был создан библейский миф о древе познания добра и зла…
Мифы мифами, споры спорами, но что же нам делать? Мы должны воспитывать детей, мы должны понимать их. Мы встречаемся со злыми чувствами, с жадностью, завистью, агрессивностью, неблагодарностью, грубостью. Откуда они в душе нашего маленького ребеночка? А что, если мы, не зная механизма происхождения дурных чувств, сами укореняем их в душе подобно тому, как прежде врачи не мыли руки перед операциями и сами заражали больных смертельными инфекциями, удивляясь потом, откуда эта напасть?
Посмотрим, как ребенок учится говорить. Ведь язык гораздо сложнее, чем те моральные заповеди, которые мы внушаем детям. Однако малыши за три-четыре года осваивают его почти без вмешательства родителей, без наказаний и поощрений.
В определенное время у ребенка появляется потребность произнести слово; он лепечет, потом лопочет, потом «экает», потом говорит «мама» или «победа». Когда маленький Матвей съедал свою кашу до конца, мама поднимала его руки, как судья на ринге, и весело кричала: «Победа! Победа!» И мальчик выучился кричать «победа», когда съест кашу, а уж потом освоил все другие слова. Навстречу детской потребности говорить идут взрослые, разговаривающие с ребенком или между собой. Если бы не было внутренней нужды или если бы ребенок не слышал речи взрослых, то он не стал бы говорить.