Педагогика вся как детектив.
Шестилетний Матвей проходил мимо чужой квартиры, увидел, что в двери торчит ключ, повернул его, запер дверь, а ключ унес во двор и зарыл в снегу – скандал вышел ужасный. Хорошо, что признался мальчик, и хорошо, что отыскал ключ – он зарыл его так, что и век бы не найти.
– Ну почему ты это сделал? Ну разве ты не понимаешь? – пристаю я к Матвею, негодуя.
Но он не может объяснить! И никакой мальчик не может объяснить, почему он взял чужое, ударил товарища, ущипнул, толкнул, обозвал, почему он не стал делать уроков, показал соседке по парте язык – откуда он знает почему? И какие мудрецы ответили бы на эти наши любознательные «почему»?
Почти вся жизнь ребенка из одних только «вдруг» и состоит. Отрицать это бессмысленно, и пока мы обходим этот факт, воспитание остается бессильным. Повторяя без конца: «не понимают, надо разъяснить, надо научить, надо приучить, надо потребовать, надо, чтобы понял, надо заставить, надо контролировать» – прибегая к этим привычным педагогическим оборотам речи, мысли и действия, мы незаметно для себя проскакиваем мимо чего-то очень серьезного.
Все люди знают, что в школе надо хорошо учиться, а на работе – работать, но у всех людей тем не менее бывают вдруг желания. Это факт; но отчего в некоторых душах вдруг рождаются лишь добрые и честные намерения, а в некоторых так же вдруг – бессовестные, злые, а то и преступные? Как оно там устроено в душе, что один, воспитанный и образованный человек, может убить, а другой, невоспитанный и необразованный, убить не может?
Вот вопрос вопросов.
Если вопрос вопросов, если загадка загадок, то и ответ надо искать в тайная тайных человеческой души.
Желания ведь не случайно делят на осознанные и неосознанные, и если я в выходной день вдруг решил поехать в гости, то что это – мысль или желание? Очевидно, что желания, как и мысли, рождаются на той же кухне, куда сознанию входа нет.
А теперь начинается самое интересное.
Принято думать, будто на глубинной этой кухне, как бы ее ни называли – «подсознание», «сверхсознание», – рождаются, среди других, и низменные, животные, эгоистичные желания биологического толка, что они поступают в наше воспитанное обществом сознание, которое сортирует их и все вредное, антиобщественное подавляет. Так, считают, получается нормальное, принимаемое обществом поведение. Воспитанная мысль подавляет невоспитуемое желание. Руководствуясь этой схемой, всё воспитание сводят к работе над сознанием: «чтобы знал, чтобы понимал…» – или к работе над подсознанием: «чтобы привык».
При этом считается, что подавленные наши дурные желания живут в искореженном виде и иной раз выплескиваются в виде «таинственных комплексов», ведущих к преступлениям или к неврозам.
Такова схема, и многие, даже и не задумываясь, даже и не читая Фрейда и его последователей, верят в нее – и на ней держится вся педагогика сдерживания, обуздания и самообуздания. Тут есть своя логика. Если бы дело обстояло именно таким образом (дурные влечения – сдерживающий разум), то и в самом деле надо было бы растить детей, постоянно читая им нотации, в ежовых рукавицах их держать, приучать к самообузданию и самоконтролю.
Однако, судя по всему, дело обстоит каким-то другим образом. Педагогика обуздания дает очень слабые и нестойкие результаты. Подавленные желания то и дело вырываются, как пар из котла, дают вспышки неуправляемого поведения или психические расстройства, и все воспитание приобретает случайный характер: воспитываем, воспитываем, а что получится – неизвестно. И нет никакой гарантии, что наш воспитанник или даже наша воспитанница не возьмут завтра в одну руку нож. А в другую – кляп… Кто его знает? Комплексы!
Нет, все это не так. На самом деле огромному, подавляющему большинству нормальных людей и не приходится бороться с запретными желаниями. Дурное, как говорится, «и не приходит им в голову». У большинства людей ничего не придавлено и не подавлено, но рождается только человеческое, а преступное, античеловеческое родиться и не может.
Как же это получается, если только мы имеем дело с людьми, а не с ангелами?
Мы должны предположить единственное: есть что-то в душе человека, что противостоит инстинктам в самый момент их пробуждения. Но что, если не мысль, не сознание, не вбитый воспитанием запрет?
Сделаем отступление, поговорим, казалось бы, на другую тему.
Как только начинаешь задумываться о семейном воспитании, возникает соблазн составить какой-то минимум качеств, необходимых воспитанному человеку, – такой список, чтобы не прибавить и не убавить. Задача эта не так сложна, как кажется сначала, некоторые качества очевидны. У воспитанного человека должна быть совесть; и должен он любить людей; и должен стремиться к красоте, и, конечно, ему нужна воля. Что еще? Подумав и посоветовавшись с друзьями-педагогами, я включил в список-минимум слово «творчество». Творческий момент обязателен для нравственного человека, иначе он не развивается и чаще всего становится мещанином.
Итак: совестливость, любовь к людям, стремление к красоте, воля и творчество. Легко увидеть, что всякое другое достойное качество непременно будет у человека, обладающего этими пятью свойствами. Трудолюбие? Но совестливый человек обязательно будет трудолюбив. Ум? Но творчество и красота предполагают ум. И так далее.
Однако в этом списке-минимуме не нравится какая-то произвольность. Почему пять качеств, а не четыре, не десять? И отчего же эти качества не выделены в сознании людей? Так не бывает. В психологии ничего нельзя изобрести, ей миллионы лет; в психологии можно лишь понять что-то, давно известное людям.
Я стал разбирать каждое слово в списке и однажды увидел, что совесть – это стремление к правде. А любовь к людям – это добро. Правда, добро… Стремление к красоте… Правда, добро, красота – но ведь это же давным-давно принятое соединение трех великих понятий: правды (истины), добра, красоты.
А воля? А творчество? И вдруг сложилось: творческая воля. Творческая воля к добру, правде и красоте – вот этот короткий список лучших и обязательных качеств. Но как он называется?
Должно было пройти еще немало времени, прежде чем открылось общераспространенное его наименование.
…Я пишу, читатель, о том, что известно и давно было известно культурным людям, о чем говорили все великие писатели и философы. Но темен! Темны мы! И до самых основных истин, которые я должен бы знать со школьных лет, приходится докапываться самому.
Обидно. Не мое это дело. Да я и сам с подозрением отношусь к доморощенной этике; лучше бы прочитать о ней в книгах, встретить ее в философском венце… Вот и выходит: одни скажут, что все эти построения бездоказательны, а другие – что их и не надо доказывать, они банальны, всем известны, ломится человек в открытые двери. Что поделать? Будем мужественны.
Итак, творческая воля к правде, добру и красоте. Но воля – это желание. Теперь недалеко и до ответа о том, что же противостоит дурным инстинктам человека в самый момент их проявления.
Разгадка заключается в том, что все желания человека можно разделить не только на высокие и низкие, «животные» или «общественные», но и так: на конечные и бесконечные.
Бесконечные не в том смысле, что они уходят куда-то ввысь, в надземное, а в самом простом значении – им нет конца, их нельзя удовлетворить.
Конечные желания, осознанные или безотчетные, в принципе могут исполниться к такому-то дню или хотя бы в мечте: это желание получить, сделать, сделаться, найти, стать, узнать, приобрести. И если вы, читатель, хотите стать губернатором острова в Тихом океане, то кто знает? Может, вас и назначат на этот пост такого-то числа такого-то года. А во сне – хоть сегодня. А в мечте – хоть сейчас.
Но есть желания бесконечные, обычно их называют стремлениями.
Бесконечно стремление к добру.
Неутолима жажда правды.
Ненасытен голод по красоте.
Никогда, ни в какой день никто не скажет: «Все, достаточно, теперь можно обойтись без добра и красоты». Правда (истина), добро и красота определяют наш труд и все наши поступки.
Что делает человек? – Истинное или ложное.
Для чего он делает? – Для добра или для зла.
Как он делает? – Красиво или некрасиво.
Что, для чего, как… Предмет, цель и качество. Истина (правда), добро и красота. Тремя этими понятиями можно довольно точно оценить любое дело, любой поступок, любую идею, любое произведение рук человеческих. Ни человечество в целом, ни человек в отдельности не могли бы существовать, действовать, общаться, развиваться, если бы не было представлений о правде, добре и красоте и если бы не было у людей внутренней тяги к ним, творческой воли.
Осталось одно – осталось найти слово. Если эти понятия играют такую важную роль в жизни, в психике, в личности человека, то отчего же мы не упоминаем их на каждом шагу? Может быть, они скрыты под другим, более распространенным названием?
Конечно. На арену выходит главное действующее лицо педагогики. Вы знаете его имя, читатель?
Как всегда, обратимся за словом, за именем, за точной мыслью к Пушкину.
Пушкин пишет о графе Нулине:
Желаньем пламенным томим…
О Мазепе в «Полтаве», когда Мария вдруг исчезла:
Нездешней мукою томим…
О Пророке:
Духовной жаждою томим…
Физическое желание – одно, душевное мучение – другое, но есть еще и духовная жажда. Что это такое?
Мы постоянно говорим: «духовное богатство», «духовные потребности», «духовные запросы», «духовные ориентиры», но, странным образом, никто не объясняет, что же значит в этих выражениях «дух». А, скажем, в «Педагогической энциклопедии» или в «Словаре по этике» и понятия-то нет такого – дух. Духовная жизнь – есть, а духа – нет. Прилагательное без существительного.
В самом деле, спросите десятиклассников, спросите их учителей, и все как один ответят, что духовная жизнь – это значит ходить в театры, читать книги, посещать музеи. В лучшем случае скажут, что быть духовным человеком – значит думать о смысле жизни, как Пьер Безухов из «Войны и мира».