известно кем и неизвестно по какому принципу?!
Но принцип распределения хороших детей между людьми есть, его можно объяснить.
Проделаем мысленно такое упражнение. Выберем в комнате, где сейчас находимся, что-нибудь заметное – дверь, окно, зеркало. Ну хоть дверь. Представим себе, что это – правда, и подойдем к ней лицом вплотную. Так жить трудно. По правде живут праведники, но их не столь уж и много на земле. Обычно люди живут в каком-то отдалении от правды – сделаем шаг назад от двери, глядя на нее, и другой шаг, и третий, а может быть, и четвертый, и пятый – это как мы свою жизнь оцениваем. Некоторые люди живут ближе к правде, другие дальше, и все, конечно, важно для воспитания детей. Но это не главное.
Повернемся спиной к двери – к правде. Вот главное для воспитания: лицом к правде мы живем или спиной к ней. Веря в правду или не веря в нее.
Потому что детям передается не сама наша жизнь, они не могут оценить ее, а наша вера в правду, наше стремление к правде, наш дух.
Самый опасный человек для детей не тот, кто дурно живет, а тот, кто считает, что и все люди дурно живут, что правды и вовсе нет на земле. Стараясь внутренне оправдаться перед детьми, такие люди и убивают совесть в них.
Каждый раз, когда я вижу человека, открыто попирающего правду, я смотрю на него с ужасом: «Неужели он не боится за своих детей? Неужели он думает, что его дети ничего не чувствуют?»
Нравственная судьба моего ребенка зависит не от того, богат я или беден, грубоват я или мягок с ним, воспитан я сам или не воспитан – ни от чего такого судьба мальчика или девочки не зависит, она зависит лишь от одного: верю я в правду или нет.
Соберите десять или сто людей, спросите их, от чего зависит успех воспитания. Пожалуй, ни один из десяти или даже из ста не назовет причиной веру в правду. А на самом деле вера в правду, стремление к ней – последняя, глубочайшая причина, по которой вырастают хорошие или дурные дети. Когда мы верим в правду, мы стараемся поступать с детьми справедливо, у них развивается совестливость – и вырастают порядочные люди, на них можно положиться.
У вас должен появиться ребенок? Обзаводитесь пеленками и верой в правду. Будем служить нашим детям верой и правдой, верой в правду.
Но не совесть правит миром, нет!
А любовь и совесть – добро и правда.
Зло – это посягательство на человека, чем бы оно ни объяснялось. Но добро – это не отсутствие зла; чтобы подняться в область добра и великодушия, в ту область, где только и живет педагогика, надо затратить определенный труд души, приложить силу. Эта сила – любовь к людям, этот труд – труд любви.
Добро и есть любовь к людям. Чтобы по-доброму относиться к человеку, то есть возвысить его, я должен принять его таким, какой он есть. Я могу желать ему стать лучше – но для него, а не потому, что такой, какой он есть, он мне мешает, не удовлетворяет меня. Нет, я его принимаю, я его люблю, я не собираюсь его переделывать – вот в чем добро. Я не только не посягаю на него (это справедливость), но я еще и отдаю ему часть своих сил, возвышаю его достоинство. Результат доброго поступка всегда один: кто-то начинает лучше думать о себе и о людях, кто-то больше верит в правду. Делать добро – значит любовью утверждать правду. Поэтому в каждом добром поступке или отношении обязательны две составные: правда и любовь. Без любви – справедливость, а не добро; без справедливости – зло, хоть и любовь.
Все, что ниже черты правды, – зло, как бы ни казалось оно добром. Про детей иногда говорят, будто они не понимают добра – понимают! Но бывает, что добро, которое им оказывают, не содержит в себе правды, и значит, оно только притворяется добром. Если в добре нет правды – оно зло, и дети отвергают его.
Для художественной литературы вопроса нет: любовь к людям – непременное свойство каждого привлекательного героя и тем более каждого значительного писателя.
Но для педагогики здесь много сложностей. То, что очевидно для писателя или поэта, отнюдь не очевидно для практического семейного воспитания, для педагога, теоретика или практика:
– Как это – любить людей? Разве можно всех любить?
– Это что – толстовство?
– Я не люблю, не могу любить лицемеров!
– Я не могу любить людей, которые меня не любят!
– Не-ет, так нельзя! Тут вы загнули, дорогой товарищ! Всех подряд? Нельзя! Одни достойны любви, другие – нет. Вон бездельник, тунеядец, потребитель – его любить? Нет!
Причем возражения такого рода может привести и милый, добрый человек, который сам любит людей страстно.
Снова мы сталкиваемся с одним из самых трудных вопросов нравственности и воспитания. Ах, если бы и в самом деле можно было любить всех людей – как легко было бы воспитывать детей! Но любить всех невозможно. В чем же выход?
В том, чтобы учить невозможному – учить ребенка любви к людям.
Будем учить детей любви. Научатся любить людей, будет что и кого любить – они сами научатся ненавидеть тех, кто посягает на любимое и дорогое.
Но слова «любовь к людям» все-таки тревожат нас, с ними трудно согласиться, и мы сами не понимаем, отчего же это?
Да потому что способность любить людей – высшая человеческая способность, выше ее ничего нет. Никакой нормальный человек при обычных обстоятельствах не скажет о себе:
– Я люблю людей!
Это невозможно. Хотя в обычной жизни, просто на улице, легко услышать разговор прохожих:
– Нет, с ним нельзя работать… Он какой-то… Он людей не любит…
Способность любить людей мы считаем обязательным свойством любого человека – и мы же отвергаем ее, когда речь заходит о нас самих. Это больное место в совести каждого. Мы все втайне знаем, что человек должен любить людей, но мы не идеальные люди, и мир не устроен идеально, нам трудно любить всех, и мы сердимся: «Всех любить невозможно!»
Конечно же, на свете есть люди, которых и людьми-то не назовешь, не то что любить их, и в этом наше общее мучение. Духовный человек страдает при каждой встрече со злом, с бесчестным, с дурным – нарушается гармония мира. Это именно страдание, тоска по любви, по добру.
Но чтобы она была, эта тоска, чтобы была эта тяга к добру, чтобы ребенок, вырастая, мог уходить в поле великодушия, мы должны с детства пробуждать в нем стремление к добру – любовь ко всем людям. Из воспитания ничего не получается, если нет сердечной тяги к людям, любви. Философы говорят, что это непременное условие нравственности: стремление увидеть доброе даже и в злом. Ведь все мы различаемся по отношению к людям: стремимся ли увидеть в них доброе или торопимся осудить?
Именно любовь к людям – не разделение людей на чистых и нечистых, это сердечное движение навстречу людям, близким и далеким, заступничество за людей.
Да, это не всегда легко – любить людей. А уголь в шахте добывать легко? А работать в грохоте ткацкого цеха легко? Почему же мы, привычные к физическому и умственному труду, не хотим дать себе труда духовного, ленимся в самом важном деле человеческого бытия? Если с детства не воспитывается любовь к людям, то на всякое наше «так нельзя» подросток рано или поздно спросит: «Почему?» – «Да потому, что люди пострадают от этого!» – «Ну и что?» – спросит он, ухмыльнувшись, или удивится, глядя на нас честно-невинными глазами: «Ну и что? А мне какое дело? Пусть сами о себе и заботятся».
Пробить эту броню будет невозможно.
Присмотримся, прислушаемся – растет маленький человек и слышит: тот плох, потому что глуп или груб. Тот пьяница. Тот злой. Тот жадный. С тем не водись и с этим не водись. Все говорят о любви к людям, а на поверку оказывается, что любить-то и некого – все вокруг дурные, за что же их любить?
Пришли гости в дом, их принимают, угощают, а ушли – перемывают им косточки.
Зазвали нужных людей, улыбаются, заглядывают в глаза, а потом вздыхают, подсчитывают расходы и говорят о гостях с насмешкой.
Так что же – не звать? И мало ли кто приходит в дом?
Но коль скоро мы хотим воспитать хороших детей, то ведь надо же чем-то и поступиться. Пока в доме дети, то хотя бы ради них не имеем мы права принимать ни одного человека, о котором мы не можем не говорить дурно. В нашем доме должны быть только хорошие люди, в нашем доме о людях говорят только хорошо.
Почти невыполнимое правило. Но, повторю, потому-то и вырастают у нас плохие дети, что трудно его выполнить.
Если ребенку с детства не внушают: «Не осуждай!», он не станет добрым, и в конце концов родители первыми попадут в число тех, кого любить не стоит. Сегодня мы осуждаем соседа Николая Петровича, а завтра или через пять лет этот урок будет воспринят до конца, и выросший сын начнет без жалости осуждать нас самих, а мы будем воздевать руки: «Бессердечный, как об отце говорит! Отца родного не жалеет!»
Не жалеет. Это мы научили его не жалеть отца родного в тот самый момент, когда не жалели соседа Николая Петровича со всеми его грехами.
Кто торопится обвинить другого, кто всегда ищет виноватых, тому не дело важно и даже не жизнь его собственная важна – ему важно оправдаться и обвинить. Жаждет справедливости? Но какая же справедливость, если все вокруг виноваты?
Но вот перед нами совсем дурной человек, и так трудно удержаться от осуждения… Что ж, скажем детям: «Не думайте, будто хоть какой-нибудь человек до конца понятен, не наклеивайте на людей ярлыки. Человек – тайна, эту тайну надо сохранять и уважать. Вам кажется, вы понимаете человека? Значит, вы его не очень любите, у вас нет интереса к нему, и нужно сделать усилие, чтобы этот интерес появился. Все нелюбимое – понятно, все любимое – таинственно».
Быть может, мы не способны испытать чувство любви к людям. Что ж, будем хотя бы милосердны.
Когда в доме дети, мы стараемся почаще хвалить людей, удивляться: «Прекрасный человек! Какие красивые люди!» Пусть мальчик-подросток подшучивает: «Мама, у тебя все добрые и красивые». Завтра он и сам увидит людей красивыми, добрыми, интересными.