У матери несчастье, вырос сын тунеядец. Она убивается: «Я виновата, я ни в чем ему не отказывала!» Она покупала ребенку дорогие игрушки и красивую одежду, «все ему давала, чего ни попросит». И все жалеют маму, говорят: «Верно… Слишком мы на них тратимся!..»
Но все, что можно оценить, измерить в рублях, часах, квадратных метрах или других единицах, все это, быть может, и важно для развития ума и пяти чувств ребенка, но к воспитанию, то есть к развитию духа, отношения не имеет. Дух – это бесконечное, не измеримое ни в каких единицах. Когда мы объясняем дурное поведение выросшего сына тем, что мы сильно на него тратились, мы отчасти похожи на людей, охотно сознающихся в небольшой вине, чтобы скрыть серьезную. Наша истинная вина перед детьми – в полудуховном, в бездуховном отношении к ним. Конечно, легче признаться в материальной расточительности, чем в духовной скаредности.
В век науки мы все хотим делать по-научному. На все случаи жизни мы требуем научных рекомендаций! Но если кому-нибудь нужна рекомендация, как по науке вытирать нос ребенку, то вот она: с научной точки зрения духовный человек может вытирать ребенку нос как ему заблагорассудится, а бездуховный – не подходи к маленькому. Пусть ходит с мокрым носом.
Нет духа – ничего не сделаешь, ни на один педагогический вопрос правдиво не ответишь. Да ведь и всех вопросов о детях не множество, как нам кажется, а всего лишь три: как воспитать стремление к правде, то есть совестливость; как воспитать стремление к добру, то есть любовь к людям; и как воспитать стремление к красивому в поступках.
Спрашиваю: но как же быть тем родителям, у которых нет этих стремлений к высокому? Как им воспитывать детей?
Ответ звучит ужасно, я понимаю, но надо быть честными… никак! Что бы такие люди ни предпринимали, у них ничего не выйдет, дети будут становиться все хуже и хуже, и единственное спасение – какие-то другие воспитатели. Воспитание детей – это укрепление духа духом, а иного воспитания просто нет, ни хорошего, ни плохого. Так – получается, а так – не получается, вот и всё.
Но что же эта девочка, семнадцатилетняя Ира Л., – почему она убила?
Убила из-за платья, убила из-за денег, убила потому, что хотела выглядеть красивой, – все это понятно. Но почему она смогла убить? Почему не сработало великое «не могу»?
Мы не знаем подробностей ее воспитания, но объяснение может быть лишь одно: ужасающая, полная бездуховность. Она могла любить одного, но не знала любви ко всем, той любви, которая одна только заставляет нас охранять и спасать чужую жизнь, а не отнимать ее. Не будем ужасаться мелочности повода – красивое платье. А если человек поднял бы руку на другого ради значительного какого-то дела, – скажем, ради строительства плотины, которая нужна многим людям? Его преступление было бы так же безобразно. Платье ли, плотина ли, мелкое ли, крупное – добивайся своей цели за свой счет!
Требования нравственности ограничивают нас, указывают нижний предел доступных средств, заставляют отказываться от целей, если они недостижимы без посягательства на другого.
Требования духа открывают простор, указывают цели: добро, красота, правда.
Нравственность – нижняя граница, а верхней границы нет, вверх – бесконечное духовное устремление.
Всего этого девушка не получила. Внешнюю порядочность – да, волю к достижению цели – да, образование – да, но духа любви и правды – нет. Тяжелый укор ее воспитателям. Прежде чем девочка пошла убивать, был убит ее дух. Прежде чем она стала убийцей, она убила свою душу, свои лучшие стремления.
Одна деталь, проскользнувшая в журнальном материале. Когда девочка попросила 170 рублей у родителей, они… Что они ответили?
Может быть, вздохнули, сказали: «Ну что ты, ну где ж у нас такие деньги?» Пожалели девочку? Забеспокоились – а не собрать ли нужную сумму? Погоревали вместе с дочкой?
Нет, они подняли ее на смех. А что, если в семье и во всем царили такие отношения: совпадающие с нормами морали, но безлюбовные?
А наша героиня? В месте заключения она, как явствует из справки, выполняет норму швеи-мотористки на сто один процент, участвует в выпуске стенной газеты, выписывает журналы мод и готовится через десять лет, после отбытия наказания, поступить в институт.
…Криком кричу, душой изнываю, ненавижу свой ум за бессилие, свой труд – за слабость, но все-таки – ну давайте же сдвинемся с места, давайте же задумаемся, что же мы делаем не так, давайте признаем, что привычное воспитание далеко не всегда срабатывает, давайте искать, искать, искать надежные пути, давайте учиться воспитывать душу человеческую и дух. Ну нельзя же, чтобы девушка-медалистка ножом убивала подругу за платье!
Только дух и достойные условия жизни, вместе взятые, составляют достоинство человека.
Но в воспитании детей все зависит от того, что все-таки пересиливает в нашей душе, какие стремления, какие желания: конечные или бесконечные.
Можно показать, в каком соотношении находятся достаток, духовность и воспитание.
Пока достаток семьи еще в новинку для нее и непрочен, пока мы все как новоселы, которые вешают занавески и кухонные полки, а детям кричат: «Марш во двор, не путайся под ногами!» – то и дети растут как трава, и малыша, поцарапавшего новый шкаф, разве что не убьют. Вещи дороже детей. Материальные заботы сильнее духовных, и дух ребенка зависит от каких-то других обстоятельств – от товарищей, от школы, от знакомых во дворе.
Но идет время, люди обживаются, привыкают к вещам, и постепенно в их сознании дети поднимаются до уровня вещей – в чем виден и прогресс. Не надо этого бояться. На наших глазах нужда в хорошем воспитании детей выходит в число первых социальных потребностей, и к детям начинают относиться с той же ревностью, как и к прочим элементам престижности. Отношение к детям принимает полудуховный характер. Малолетний обидчик, ударивший сына, вызывает такую же ярость, как и злоумышленник, поцарапавший автомобиль. Сын – моя собственность, точно такая же, как сервант, холодильник, люстра и другие вещи. И родители бросаются на защиту сына, скандалят во дворе и кричат на учительницу в школе не ради него самого, а потому что – мое! Не тронь мое! Это довольно опасная стадия развития, потому что сами родители, люди вполне добропорядочные, иногда не замечают, что дети для них, их успехи и даже их судьба – лишь одно из средств для осуществления материально-престижных целей. Вполне естественно, что ребенок не выдерживает такой нагрузки, он не может быть элементом семейного благополучия, ему неуютно в неживом вещном ряду, и он это благополучие нарушает, если и не вовсе разрушает. Он сопротивляется – он не вещь, не средство для достижения престижных родительских целей.
А так как он испорчен полудуховным воспитанием, то и протест его принимает уродливую форму лени, безделья, презрения к родителям, ко всем взрослым. Это случается не только в семьях, где родителей одолевает страсть к наживе, нет, это может произойти и в обыкновенной, по средствам живущей семье, если материальные заботы ее так велики, что останавливают духовное развитие, вызывают нелюбовь к людям, зависть, душевный непокой. Одних отравляют свои вещи, других – чужие.
Вот простой закон семейного воспитания: всякий прирост материального благосостояния должен сопровождаться таким же духовным приростом, иначе дети начинают голодать среди изобилия, им не хватает духовной пищи.
Материальное благосостояние само по себе не портит ребенка, иначе лучшие дети вырастали бы в нищете, а это не так. Материальное благосостояние вообще не имеет отношения к результатам воспитания. Все, что можно измерить, повторюсь, в метрах (жилье), в рублях, потраченных на детей, в часах, отведенных им родителями, – все это важно для обучения, развития, приобретения культурных навыков, но к воспитанию нравственности и духовности отношения не имеет, если, конечно, родители способны оставаться духовными людьми при всех обстоятельствах. Говорят: «А как же мы в войну росли – голодные, холодные? Учились без учебников, занимались при коптилках». Это кажется загадкой: условия были тяжелые, а результаты воспитания хорошие. Но загадки нет. В тяжелое для страны время повсюду царил дух самоотверженности, сознание общего долга, деятельное стремление к правде – стремление к победе; этот дух и воспитывал детей. Когда мы говорим о высоком духе народа, это означает, что в нем сильны высшие стремления; наоборот, в годы упадка нравственности падает дух – люди меньше стремятся к правде и добру, перестают отличать красивое от некрасивого.
Излюбленная тема разговоров «дети и вещи» лишь затуманивает наше педагогическое сознание. Действительно вечная тема для обсуждения – «дети и духовность». Так называемый «вещизм» – не желание хороших вещей (кто их не желает?), а бездуховность.
Все очень просто, математически просто: «больше – больше». Материальный достаток необходим именно потому, что он создает лучшие возможности для духовного развития. Если же достаток появляется, но не несет с собой духовного развития, он становится отравой, как спитой чай. В нашей семье появился достаток? Подумаем, как соответственно увеличить духовный потенциал семьи, помня, что духовность не в посещении музеев и театров, а в собственных стремлениях к правдивому, доброму, красивому. Больше материального – больше духовного, иначе детям придется трудно.
Но заметим, что процесс одухотворения идет. Поскольку дети все-таки не мебель, то, включенные в ряд серьезных семейных забот, они сами начинают оказывать одухотворяющее влияние. Не сразу и, может быть, не в одно поколение, а все-таки постепенно полудуховное воспитание становится правдосообразным, духовным. Дети растут не «как трава», а составляют в семье центр духовности.
Рождение ребенка позволяет родителям испытать высший духовный подъем – всех люблю, всех простил, отрешился от мелких забот. Воспитание детей позволяет в самой высокой степени ощутить стремление к правде, добру, красоте. Если бы не дети, мир давно бы погиб, и не оттого, что прервалась бы цепь рождений, нет, раньше – от бездуховности. Дети пробуждают наш дух и поддерживают его.