На эти две точки психики, на представление о мире и представление о себе, мы можем действовать непосредственно. Способности с трудом поддаются развитию, ценности не всегда удается передать, душа и дух запрятаны глубоко в недрах личности, а представление о мире – вот оно, в «наружном слое». Поначалу оно почти целиком зависит от родителей. Ведь в первое время весь мир ребенка – это его мама, папа, бабушка, дедушка – семья.
Не из мира, а из своего представления о мире черпает ребенок материал для развития.
Если в глазах ребенка и мир кажется справедливым, и он сам представляется себе достойным человеком, то он вырастает сильным и уверенным в себе. Это лучшие люди – те, для которых и мир достаточно хорош, чтобы за него бороться, и сами они достаточно хороши, чтобы чувствовать себя нужными людьми. При других вариантах, указывают психологи, начинаются затруднения. Если «мир хорош, а я плох», человек всю жизнь словно дитя, он обижается там, где надо действовать, и постоянно стремится доказать себе и людям, что он тоже хорош. Сочетание «мир плохой, и я плохой» делает человека несчастным. А сочетание «мир плохой, а я хороший» может породить преступника. С таким человеком никогда не договоришься: все доказательства заранее отвергаются, потому что все мы, с точки зрения такого человека, принадлежим к дурному миру. Известные формулы психического, умственного, нравственного, духовного здоровья звучат так: «Ты хорош, но не лучше других», «Ты хорош, и мир хорош».
Вот это и есть умный взгляд на мир и на себя. Сухомлинский эту же самую мысль выразил в таких сильных словах: «Помните, мать и отец, воспитатель и ученый-педагог, что… единственная реальная движущая сила воспитания – стремление быть хорошим. Ни на что другое опираться нам нет возможности, все другое – пустопорожняя болтовня».
Понимаете? Не так обстоит дело, что одна педагогическая вера правильна, а другая ложна; нет, надо сказать жестче: стремление быть хорошим, то есть стремление быть правдивым, добрым и красивым, то есть духовность, – это единственное, на что мы можем рассчитывать, воспитывая детей, а все остальное – пустопорожняя болтовня.
Ну что же делать, коли это так?
Если выбирать самое короткое, самое поэтичное и самое точное определение человека, то воспользуемся пушкинскими строчками:
Ты, коему судьба дала
И смелый ум, и дух высокий…
Из многих качеств ума Пушкин больше всего ценил смелость его. Смелый – тот, кто смеет, не боится. Трусость, овладевая человеком, проникает и в сердце, и в ум, подавляет и мысль, и желание, и становится он, иногда с детства, как те ханские жены в «Бахчисарайском фонтане», о которых сказано:
Нет, жены робкие Гирея,
Ни думать, ни желать не смея,
Цветут в унылой тишине…
«Ни думать, ни желать не смея…» – не про наших ли с вами детей это сказано? Нет?
Ум и желание, ум и чувство, ум и воля сведены в один узел, они не поддаются воспитанию по отдельности. Спрашивают: «Что делать? Мой такой безвольный!» Все мечтают о волевых детях. Словно в воспитании, как в медицине, есть на каждую болезнь свое лекарство: одно от сердца, другое от головы («Дайте мне, пожалуйста, что-нибудь от головы», – просят в аптеке).
Мы говорим о чувстве: это сила желания.
А воля?
Мы часто поступаем «помимо своего желания», «вопреки своему желанию», «против своей воли», «подчиняясь чужой воле». Или так мы еще говорим: «Усилием воли заставил себя…» Как будто два действующих лица в каждом из нас, как будто желание – мое, а воля всегда чуждая мне, с моим желанием не совпадающая.
И вместе с тем в сказке сказано: «По щучьему веленью, по моему хотенью…». «Щучье веленье» – это сознательное желание, «мое хотенье» – это безотчетное желание. Можно сказать, что сердечное желание – мускулы, а воля – их напряжение.
Желания возникают и пропадают, а воли складываются, вычитаются, соединяются, умножаются – совсем как физические силы. Родители могут прибавить свою волю к воле ребенка, а могут вычесть свою волю из детской – и, бывает, ничего не остается. Подавленное существо, не смеет ни думать, ни желать…
Чувство – сила желания, воля – напряжение желания. Добавим, что желание растет с уверенностью человека в себе и в своем представлении о мире – уверенностью, которая дается умственным постижением себя и мира, знанием, опытом. Тогда можно составить такую формулу, объединяющую ум, сердце и волю: воля – это чувство, умноженное на уверенность.
Из формулы вытекает несколько интересных следствий, решительно всем известных; но в этой книжке вообще нет ничего такого, чего не знали бы все, кто умеет воспитывать детей. Я хочу лишь показать непреложность всем известных истин, показать, что нарушение естественных законов воспитания неминуемо ведет к дурным результатам.
Прежде всего из формулы видно: нельзя, чтобы чувство или уверенность равнялись нулю, – тогда волевое усилие невозможно.
Заставляя сына-школьника сесть за уроки, мы упрекаем его: «Безвольный! У тебя нет силы воли!» На самом деле у него нет не воли, а веры, уверенности в том, что его усилия к чему-нибудь приведут. Волевое усилие в этом случае практически невозможно – хоть кричи, хоть бей, хоть сам плачь, хоть доведи до слез ребенка. Надо увеличить его веру в результат, в успех – уговорами или помощью. Иногда родители заманивают ребенка посулами: «Получишь хорошие отметки, куплю велосипед». Ожидаемым результатом становятся не знания и даже не отметки, а подарок. Но если сын верит родителям и если он отстает не безнадежно, то он может и позаниматься, отчего бы и нет? Однако и в этом случае решающим является уверенность, вера в то, что его не обманут. Примерно того же добиваются родители, когда они угрожают суровыми наказаниями за плохие отметки – ребенок садится за книги, чтобы избежать наказания, в этом результат, в который он верит. Так, собственно, учит школа: она наказывает за невыученные уроки плохими отметками. Когда их ставят справедливо, ребенок уверен в том, что за невыученный урок он получит плохую отметку, за выученный – хорошую, и он способен на волевое усилие. Когда же он не верит в справедливость отметок («Учи не учи, все равно больше тройки не поставят»), то он перестает заниматься – и не потому, что он лентяй, а потому, что это противно человеческой природе: уверенность, равная нулю, уничтожает возможность волевого усилия.
Чтобы ум и умственные способности развивались, ребенок должен верить в успех своих занятий или хотя бы в справедливость учителя.
Но та же формула подсказывает и другой путь: чувство, интерес к учению. Если у ребенка не хватает воли, мы стараемся вызвать интерес, и чем больше он будет, тем легче садиться за уроки. На вопрос о том, как победить лень, Макаренко отвечал, что это можно сделать лишь постепенным развитием интереса. В раннем подростковом возрасте, примерно в четвертых-седьмых классах, дети могут учиться только по интересу, и ничем другим учиться их не заставишь. Но как раз в это время интересы их находятся обычно очень далеко от учения…
Когда есть интерес, воля растет как бы сама собой, так что ее трудно назвать волей. Это самый верный способ учиться: учение с интересом, с любовью к науке. Я описал его в книжке для детей «Учение с увлечением». Это же и самый верный способ работать: работа с увлечением. И самый надежный способ жить: жизнь с увлечением…
Мы часто восхищаемся трудоспособностью великих людей, нам ставят их в пример: вот, мол, человек всю жизнь отдал искусству, науке, борьбе. Гении действительно великие труженики, но, как правило, им не приходится заставлять себя, у них великая любовь к своему делу, страстная увлеченность. Природные дарования дают им возможность добиваться исключительного успеха, отсюда их великая вера в результат, уверенность в себе, отсюда – интерес и воля. В формуле сердца все три составляющие (воля, чувство, вера) вырастают до огромных размеров, и мы говорим – гениальная трудоспособность.
Повернем ту же формулу по-другому, и мы увидим, что чувство обратно пропорционально уверенности – вере и надежде. Когда желание сильно, а надежды исполнения его мало, чувство возрастает. Так слишком страстный болельщик, до последней минуты надеявшийся на победу любимой команды, вдруг, при финальном свистке, мгновенно и окончательно теряет надежду, чувство его возрастает до бесконечности, а так как именно чувство связано с сердечной деятельностью («сердце сильно бьется»), то человек дома, у телевизора, получает инфаркт. Так не раз погибали люди. Мгновенное крушение всех надежд, неожиданное известие о потере любимого вызывают сильнейшую вспышку чувства, шок – они и в самом деле смертельно опасны для человека.
По этой причине мы должны, воспитывая ребенка, как можно больше питать его сердце калорийной духовной пищей – верой и надеждами. Чем больше верит ребенок в родителей, учителей, чем надежнее его жизнь, тем меньше, при одних и тех же нормальных чувствах, напряжение в сети, меньше чисто волевых усилий приходится употреблять ребенку, чтобы справиться со своими чувствами, и он растет спокойным человеком, способным и на сильное чувство, и на решительное волевое усилие.
Внутренний мир ребенка скорее похож на аккумулятор, который может и разрядиться, – и тогда напряжение садится, воли нет, одни только чувства, да к тому же и отрицательные. Психика расшатана, ребенок становится дерзким, дерганым, диким. Тут-то родители и бросаются к педагогам: «Что делать с ребенком?» – и слышат в ответ, что надо лучше смотреть за ним, не оставлять без наказания его дикие выходки, внушать ему, что такое хорошо и что такое плохо, и учить обуздывать свои чувства… Нелепость!
Но из той же формулы вытекает, что когда у человека безграничная вера в себя, в успех, то он почти и не нуждается в чувстве. Интересом становится исполнение желания, а люди вокруг, а мир сами по себе никакого чувства не вызывают. Происходит как бы короткое замыкание, то есть воля становится равной уверенности.