Все было бы хорошо, да вот беда. У нас с детьми разная служба. Мы сотрудники из разных ведомств – отсюда все неприятности.
Дом – мое дело, мое предприятие по производству быта, развития, отдыха, семейных радостей. Я его построил всею своей жизнью, я в него столько трудов вложил.
А для ребенка дом – само собой разумеющееся условие существования, как, например, для меня – вся наша планета. Хоть это было бы и правильно, но все же не многие из нас чувствуют себя хозяевами на планете.
Так и ребенок. Его мир, его «производство», отнимающее у него все его душевные силы, – его собственная жизнь, его развитие, которое приведет к тому, что он выстроит свой дом. Наш дом – наш, а его дом – в будущем. По этой причине в хорошем детском учреждении воспитание старших ребят идет лучше, чем в семье: там у детей и у воспитателей один дом, там воспитатели целиком сосредоточены на детях. Там дом для детей, а не для воспитателей.
Оттого дети неохотно сотрудничают с нами, оттого нужны особые усилия, особые умения, чтобы их к сотрудничеству привлечь. Это всегда лучше получается, если мы становимся их сотрудниками в их жизненной работе, в развитии, если всякая работа в доме представляется как необходимая всем.
Почему меня слушаются дети? Да они вовсе не слушаются меня, это со стороны так кажется! Они не слушаются и не сопротивляются – мы вместе что-то делаем, и мы вместе решаем какие-то проблемы: мою, или детскую, или общую. Я не воспитываю, не держу в голове, что из него что-то надо сделать. Он не маленький, он не большой – он человек, он другой. С каждым человеком, если я в нем заинтересован, я должен сотрудничать, у меня нет другого выхода, я не умею властвовать над людьми. Мне приходилось руководить довольно большим числом людей, но они были для меня сотрудники, а не подчиненные. И ни разу в жизни не было у меня начальника, который не был бы и сотрудником. Если с начальством нельзя было сотрудничать, я тут же с такой работы уходил. Я не терплю властвовать, я не терплю власти над собой. У людей должно быть одно начальство – дело, которое должно быть сделано лучшим образом. Так и с детьми: я им не начальник, я им не подчиненный, я не спорю и не хочу спорить с ними за власть.
Значит, всеми принятая схема «я веду – он идет» не годится?
Именно так. И сразу спадает груз с души!
Предположим, я, отец, отказался от спора за власть и стал стремиться к сотрудничеству. Я не боюсь теперь потерять авторитет, он мне не нужен и потому не заботит меня. У меня больше нет жизненной необходимости в авторитете, у меня одна необходимость – сотрудничать с ребенком. Я перестаю воспитывать – и становлюсь действительно воспитателем. Я не боюсь потерять авторитет и потому приобретаю его. Но этот авторитет не давит, у ребенка естественное уважение ко мне, как и у меня к нему. Мы не равны по опыту, но равны перед нашим общим делом, и он и я заинтересованы в нем.
Что наше общее дело? Не столько семейный быт, наше, отца с матерью, развитие, сколько его, ребенка, развитие, его нормальная жизнь.
Прежде я старался подавить любое сопротивление ребенка, теперь я не могу командовать, распоряжаться и заставлять. Он, ребенок, не подчиненный мой, а сотрудник, и мне приходится искать какие-то другие средства, чтобы побудить его к сотрудничеству, или, если я этих средств не нашел, то выполнить работу самому – тоже не страшно. Ведь у меня такой сотрудник, которого я не могу заменить на другого, на которого не могу никому пожаловаться и которого не могу заставлять. Я вынужден сотрудничать с ним и учить его сотрудничеству. Обучая ребенка подчиняться, я невольно заглушаю лучшие, активнейшие силы его души; обучая сотрудничать, я обращаюсь именно к этим лучшим силам, пробуждаю и укрепляю их. Когда воспитание – спор за власть, ребенок постоянно стремится к свободе, самостоятельности. Когда мы сотрудничаем с детьми, они чувствуют себя самостоятельными чуть ли не с трех лет, и никаких разговоров о свободе. Не то воспитание – свобода, где ребенок делает что хочет, а то, где ребенок свободно действует вместе с родителями, стремясь к одной с ними цели.
Да, у меня нет власти над ребенком; но и у ребенка нет надо мной власти, как бывает в очень многих семьях.
Прежде, в споре за власть, мы вынуждены были идти друг другу на уступки: то он мне уступает, то мне приходилось скрепя сердце терпеть. Теперь исчезла сама идея уступок, досадное чувство уступки. Сотрудничество, согласие в делах стало самой большой ценностью в семье, и нет никаких уступок. Прежде, когда мы жили в споре за власть, я не мог любить своих детей, они совсем не отвечали моим представлениям о хороших детях, я постоянно дергал их, они защищались – огрызались или замыкались. Я чувствовал, что дети не слышат, не хотят слышать меня. Я научился не делать им замечаний. Ведь не делаю я замечаний своим сотрудникам по службе! На работе, если я начну ворчать, одергивать, поправлять, меня сразу поставят на место. Сын не может меня осудить, но я не должен пользоваться этой его деликатностью. Я бы не хотел, чтобы он подшучивал надо мной, значит, я не имею права подшучивать и над ним. У нас равные права по отношению друг к другу, иначе ниточка сотрудничества оборвется. Если мне что-то не нравится в жизни сына, я говорю ему смущенно (человек не может делать замечания другому человеку без смущения), я говорю ему:
– Что-то мне не совсем понятно, что-то мне не очень нравится… Что-то неправильно получается у нас с тобой…
Всякий его недостаток – это не его недостаток и не мой, это наш общий недостаток: мы – виноваты!
Вместо «я воспитываю – он сопротивляется», вместо «я воспитываю – он терпит» приходит совместный труд души, основанный на общении.
Воспитание как сотрудничество с детьми вовсе никакое не открытие, это естественное воспитание, и мы чувствуем дух сотрудничества в каждой дружной семье. Собственно говоря, это и есть коллективное воспитание, ибо коллектив – совместная работа и совместная духовная жизнь какого-то множества людей, будь хоть два человека, мать и сын. Одни родители легко достигают сотрудничества с детьми, о них говорят «прирожденные воспитатели»; другим добиться его сложнее; третьим неимоверно сложно, потому что они сами к сотрудничеству не способны, сами воспитывались в споре за власть. Но если поставить себе целью добиться сотрудничества, то каждый может достичь его в той или иной степени.
В этом и ценность сотрудничества, что мне, воспитателю, не надо держать в голове сто разных целей, двести восхитительных качеств ребенка. Мне нужно только одно, чтобы совместная работа и деятельность доставляли ему удовольствие, были бы его потребностью. Само это стремление так сильно влияет на ребенка, обладает такой воспитательной мощью, что все другие средства воспитания становятся просто ненужными.
Важно заметить, что сотрудничества достичь легче, чем каких-либо других отношений из всех тех, к каким нас обычно призывают.
Я делаю только одно: с самого рождения ребенка потихоньку втягиваю его во все домашние дела и заботы и жду отклика. Если его сегодня нет, если нет ответного движения – что ж, завтра будет. Когда воспитание идет как спор за власть и ради далеких идеалов, все усилия воспитателя направлены на ребенка. Я – воспитатель, все знаю, все умею, я умный и правильный человек, а ребенок – глуп, своеволен и дерзок. В педагогике сотрудничества мне приходится направлять силы и на ребенка, и на самого себя. Я озабочен не тем, каковы достоинства и недостатки моего сына, а тем, как идет работа в семье, как мы все вместе налаживаем семейную жизнь, – вот мои заботы. Воспитание становится скрытым, незаметным, уходит в подтекст. Нет «объектов», нет «субъектов», никто никого не воспитывает в общепринятом смысле слова. Мы вместе работаем, старший и младший, и я действительно могу уважать ребенка, потому что уважать – это значит принимать в работу, в разговоры, считать себе равным. Там, где стремятся к сотрудничеству, ребенку и в голову не приходит, что родители живут только для него. Дети, воспитанные в контакте, в общении, со стороны обычно кажутся очень послушными детьми. Но они не послушные, нет, они слышат взрослых, слышат сверстников, каждого человека слышат.
Создается психологический комфорт в семье, а он, этот комфорт, во сто раз дороже бытового.
Когда кто-нибудь спрашивает, что ему делать с его трудным ребенком, можно ответить:
– А ничего не надо с ним делать, подумайте о цели. Ничего не меняйте в своем характере, не выдумывайте какие-то небывалые мероприятия, которые в один день превратят вашего ребенка в ангелоподобное существо, чудо послушания… Попробуйте переменить цель вашего общения с ребенком. Если цель – быстренько довести ребенка до идеального состояния, то мы его загубим. Поставим цель прийти к сотрудничеству, и тогда, быть может, ребенок сам приобщится к идеалу.
Заметим, что в слове «сотрудник» хороший корень: труд. Труд и должен быть основной формой воспитания – духовный труд, душевный, умственный и физический.
Все душевные силы, все духовные способы употребим на то, чтобы втянуть ребенка в увлекательную жизнь вместе с родителями – не ожидая от него совершенства, но думая о его душе, о его чувстве безопасности, о необходимости развиваться. Все силы любви соберем, отбросив страхи, приготовясь нести ответ за ребенка и перед людьми, и перед ним самим по формуле мужественных людей: «Поступай как должно, и пусть будет, что будет».
Возможно, при слове «сотрудничество» читателю представилась идиллическая картина: есть в доме помощник. Он и полы вымоет, и обед приготовит – что скажу, то и сделает.
Конечно, все не так. Чтобы ребенок вырос сотрудником, его надо учить этому примерно лет восемнадцать – от рождения. Учить – значит относиться к нему особым образом, искренне видеть в нем не подчиненного помощника, а сотрудника, без которого не справиться.
Сотрудничать – значит «разделять труд». Но чтобы ребенок научился разделять человеческий труд, брать на себя долю побольше, мы должны