Мы учим детей общаться, сотрудничать, а не подчинять себе других.
Глава 3Воспитание сотворчеством
Соподчинение, сообщничество, сотрудничество… Но есть и более высокий тип отношений между людьми, между родителями и детьми – сотворчество. Счастливейшее состояние духа! Мы не всегда вольны выбирать тип отношений с детьми, но пусть общение перерастает в сотрудничество, а сотрудничество – в сотворчество.
В совместном коллективном творчестве между детьми и взрослыми само собою устанавливается подлинное равенство, идет духовное общение. Но можно ли такие отношения установить в семье, где практически нет коллектива?
Не знаю.
В решающий момент я вынужден сказать: не знаю, не видал.
Как я развиваюсь вместе с сыном? Где, в чем хоть малый элемент совместного созидания? Если я помогу рисующему мальчику, то я просто подскажу ему. А в чем совместное наше напряжение духа?
Но все же прикинем, представим себе какие-то практические действия в семейном сотворчестве. Выберем в качестве первого шага область любознательности, область воображения, область эстетики.
Вспомним, что любознательность – ядро всех познавательных способностей ребенка. От нее зависит и память, и творческая сила. От нее же зависит и интерес к людям.
Любознательность – глаза, направленные в мир. Чем острее зрение, тем больше и улов, тем богаче человек. С любознательным ребенком интереснее, его все любят. Поэтому, как бы мы ни уставали, будем хвалить ребенка за всякий интерес, за всякий вопрос, за всякую попытку исследовать мир, даже если это исследование дорого нам обходится.
Ребенок в возрасте «почемучки» задает в день чуть ли сотни вопросов (кто-то насчитал более четырехсот). Многие из них малоценны: пятилетний просто хочет привлечь внимание. Вопросы тоже могут быть механическими, так что наше раздражение понятно и простительно. Надоедает. Но будем на страже, не пропустим среди пустяковых вопросов – ценный. Тут нужно определенное напряжение, внимание.
Вот фразы, которые стоит почаще произносить в присутствии детей: «Как интересно! А я и не знал, что… Оказывается, что…» Если у нас родились дети, мы должны развивать свой интерес к миру.
Но будем бояться нового порока – «кроссвордных знаний», «кроссвордной любознательности». Люди, ничего не зная глубоко, с изумительной ловкостью, в считаные минуты решают самые сложные кроссворды, и им кажется, будто они все знают.
Каким бы малоценным с нашей точки зрения занятием ни увлеклись сын или дочь, заметим, что все-таки увлеклись, все-таки хоть что-то они стремятся знать. Заставим и себя оценить это увлечение, вложить в него частицу души. Гораздо хуже, когда приходится вздыхать: «Моего ничего не интересует…»
Но и эту фразу оставим при себе, никогда не будем корить ребенка за нелюбознательность – это опасно. Наоборот, постараемся внушить ему, что его все интересует, будем без конца удивляться его острому глазу, быстрому уму, тогда, быть может, нам и вправду удастся раскачать тяжелый маховик нелюбознательности.
Если десятилетний за все хватается и все бросает, он ищет свой интерес, ищет такое дело, которое у него пойдет; не будем корить его, сдержимся, постараемся быть терпеливыми педагогами. Конечно, мальчик, который разбрасывается, отстанет от тех, кто занимается одним видом спорта или в одном техническом кружке с шести лет; но мы же не чемпиона растим.
Особенно трудно подростку. Куда бы ни пришел – всюду новичок, всюду отстал от сверстников. Поэтому, если есть возможность, постараемся пристроить сына или дочь к какому-то занятию до десяти-одиннадцати лет; а подростка оставим в покое. Переждем!
Нам часто будет казаться: если ребенка не интересует то, что интересует нас, значит, его ничего не интересует. Опасное заблуждение. Интересы ребенка могут сильно отличаться от наших, и мы должны потрудиться душой, чтобы признать их.
Так хочется посмотреть на занятия и интересы ребенка с точки зрения будущей профессии. Один отец сломал голубятню, сказав сыну: «Голуби тебя не прокормят». Это верно, не прокормят; но мы не можем знать, какие ценнейшие качества личности развивает даже малоценное занятие.
Сознательно увлечь ребенка очень трудно. Прикинем, кого мы можем привлечь на помощь – кого из родных, знакомых, нельзя ли хоть на время отдать ребенка в чужие люди, отослать в гости, чтобы там с ним ходили на рыбалку, на охоту, отдать в помощники и подмастерья – вдруг он где-нибудь встретит свой интерес?
Не стоит торопить ребенка с выбором профессии. Когда же время выбора подойдет, не позволим чужим людям приставать к сыну с вопросами: «Ты кем хочешь стать?» Мы и представить себе не можем, как мы все надоедаем детям! О будущей профессии разговариваем так же осторожно, как о первой любви: это интимнейшее дело.
А интерес к людям? А воображение? Почаще будем разговаривать с детьми о людях – об их судьбах, делах и поступках, и, разумеется, только доброжелательно, с удивлением, состраданием, любованием. Оказывается, это и нам трудно – вот тут-то и приходится переделывать, творить нового себя. Каждый встречный человек должен интересовать нас и нашего ребенка. Вместе отыщем, что можно хорошего сказать о нем.
Особенно постараемся обращать внимание и привлекать внимание детей к людям малозаметным, «маленьким». Приучимся жить в ожидании чуда – чуда встречи с необыкновенным человеком в любом обличье, будем ждать чуда вместе с детьми.
«У всех можно чему-нибудь научиться!» – так говорим мы детям. Нет человека ниже меня, у каждого можно чему-нибудь научиться, каждый человек – мой учитель. Но даже мне, старшему, трудно поверить в это. Но нам поможет сотворчество с детьми.
Любознательность толкает меня к человеку, воображение помогает понять его. Каждый человек – другой, не такой, как я; тем больше нужно воображения, чтобы почувствовать его душу. Почаще будем говорить детям: «Давай поставим себя на его место…» – но не тогда, когда мы упрекаем детей. Представим себе состояние другого человека, чтобы вместе простить его.
Дети всё умеют! Я не умею скакать на лошади, а трехлетний сын – умеет. Он скачет на палке. Побоимся отвлечь детей, когда они скачут, торгуют в магазине, воюют, тушат пожар, лечат. Кто-то рассказывает в воспоминаниях о своем детстве: он играет в лавку, мимо проходит мама и целует мальчика. «Ну мама, – говорит он недовольно, – ну разве когда ты входишь в лавку, ты целуешь лавочника?» Не целуйте лавочников, не мешайте пожарникам тушить пожар и не отнимайте у ребенка стул, если этот стул – паровоз.
Люди не равны между собой, а дети равны всем людям. Я – это только я, а он, маленький, – он король, он и принц, он космонавт, он индеец, он папа. Если в мою комнату вошел король, то я обращусь к нему не иначе как «Ваше величество!».
В хорошей семье должен быть такой порядок: все должны вовремя приходить к столу. Уважительной причиной для опозданий можно считать лишь одно: зачитался или заигрался. Заигрался! А в иных семьях мальчика или девочку еще бы и наказали: «Тебе бы все играть и играть…» Или: «Не наиграешься…»
Сухомлинский говорил: в сказках о том, что на Солнце живут два кузнеца и потому оно раскаленное, для ребенка больше правды, чем в сведениях о физическом строении светила. В сказке, в поэзии больше правды, чем в истине. Никогда не станем разоблачать детские выдумки и фантазии. Если хотите, то ведь и будущий заработок сына зависит от того, насколько он умеет фантазировать, потому что на каждой стоящей работе требуется воображение. Постараемся укрепить тот вид фантазии, который сильнее у ребенка, не слишком стремясь к гармоническому развитию. Упор на то, что есть у ребенка, а не на то, чего у него нет.
Когда нам кажется, будто у нашего ребенка совершенно нет воображения, это обычно означает, что у него нет того воображения, которое свойственно нам. У него оно какое-то другое, и надо терпеливо искать его, чтобы развить.
Стоит помнить, что школьная программа относительно условна, она связана традицией и недостатком учебного времени. Почему в ней есть литература, а нет истории музыки? Разве музыка менее значительна, чем литература? Почему нет в школе геологии? Бухгалтерии? Истории кино? Философии? Но ограниченность школьной программы, вполне оправданная, не должна стать ограниченностью детей. Не стоит думать, будто интересы, связанные с программой (и приносящие отметки), важнее непрограммных интересов. У них одинаковая ценность.
Почаще играем с детьми воображаемыми предметами. Мы вдвоем месим тесто на столе, раскатываем его, мажем повидлом, ставим в духовку, вынимаем, режем на части, едим и хвалим!
«Хочу все знать» – это замечательно. Но еще дороже – «хочу представлять», «хочу придумать». Знания ребенок получает в школе, в книгах, с телеэкрана. Но кто, кроме нас, подтолкнет его к мечте, фантазии, к преображению?
Один мальчик, когда ему говорили, что он врунишка, отвечал: «Я не вру, я фантазирую!» Отличать ложь от фантазии не всегда легко. Если нам говорят, что окно разбил ветер, колдун, незнакомец в черной шляпе – это одно; если говорят, что окно разбил соседский мальчик Женя – это другое…
Прекрасно, когда мальчик выучил уроки и получил «пять». А не выучил уроки, но получил «пять»? Ловкач или молодец? Не будем торопиться с осуждением. Выучить все уроки можно лишь в школе; в жизни все уроки не выучишь. Если ребенок привыкнет отвечать лишь тогда, когда он знает урок назубок, – он пропал. Надо быть и находчивым, надо быть и сообразительным, – творческим и неунывающим человеком!
Во всяком творчестве две стороны: изобретение и оценка. У мастера фантазия и смекалка, но у него и вкус, какое-то внутреннее мерило – оно заставляет его не удовлетворяться слабой работой, искать новое, отбрасывать банальное и уродливое. Изобретение дается любознательностью и воображением, оценка – вкусом, который дается нам от природы и развивается в соприкосновении с красивым.