рства справедливости, любви и правды среди человечества, личность дает себе самое действительное, самое полное, самое совершенное нравственное самовоспитание, которое ее подымает до беспредельной высоты нравственной личности и окружает светлым ореолом истинного величия, героизма и благородства. Только здесь, только на этом пути личность все более и более обновляется, расширяя и углубляя содержание своей жизни до пределов возможного и делая это содержание все более и более ценным.
Все это так, скажут нам, но все это доступно только немногим личностям, сильным душой, верящим в жизнь, не отчаявшимся в своих силах. А что делать тем многим молодым, которые, подобно Татьяне в «Мещанах» Горького, устали жить, которые говорят, что им «негде, нечем, незачем жить», которые чувствуют себя слабыми и ничтожными, у которых в груди незаметно для них «выросла пустота», которых пошлость, мелочи, теснота, мещанская атмосфера жизни незаметно, потихоньку раздавили. Эти люди и хотели бы смотреть на жизнь весело и бодро, но не могут, у них нет веры в сердце, они не способны жить мечтами. Всякие мысли о будущей идеальной жизни они, подобно Татьяне, назовут «сказками». По их мнению, жизнь «течет тихо, однообразно, как большая мутная река», она «всегда была такая, как и теперь... мутная, тесная... и всегда будет такая...» Что делать этим бедным, слабым, раздавленным торжествующим «мещанством»? Они сами спасти себя не могут и предоставленные самим себе они окончательно задохнутся в атмосфере мещанской пошлости или кончат жизнь свою самоубийством... Здесь бесполезно говорить о нравственном самовоспитании, потому что иссякли всякие силы для подобного самовоспитания. Здесь нужно нравственное воспитание, и прежде всего необходимо этих людей исторгнуть из той среды, которая задушила все их лучшие силы, которая подорвала в них всякую веру в будущее...
Татьяну и ей подобных могут спасти люди такие, например, как Нил, выведенный в тех же «Мещанах». Этот не принадлежит к категории тех людей, которые, «стоя на пороге жизни, уже полумертвы», которые «не живут, а так как-то слоняются около жизни и по неизвестной причине стонут, да жалуются и не делают никаких усилий, чтобы выйти из того положения, в котором находятся». Нилу нравится жить, он находит, «что жить на земле» — это большое удовольствие. «Ездить на скверных паровозах осенними ночами, — говорит он, — под дождем и ветром... или зимою... в метель, когда вокруг тебя нет пространства, все на земле закрыто тьмой, завалено снегом, — утомительно ездить в такую пору, трудно... опасно, если хочешь, — и все же в этом есть своя прелесть! Все-таки есть! В одном не вижу ничего приятного, — в том, что мною и другими честными людьми командуют свиньи, дураки, воры... Но, жизнь не вся за ними! Они пройдут, исчезнут, как исчезают нарывы на здоровом теле. Нет такого расписания движения, которое бы не изменялось». На брошенные ему в виде возражения слова «посмотрим, как тебе ответит жизнь», он восклицает: «я заставлю ее ответить так, как захочу. Ты не стращай меня. Я ближе и лучше тебя знаю, что жизнь тяжела, что порою она омерзительно жестока, что разнузданная, грубая сила жмет и давит человека, я знаю это — и это мне не нравится, возмущает меня. Я этого порядка не хочу. Я знаю, что жизнь — дело серьезное, но не устроенное... что она потребует для своего устройства все силы и способности мои. Я знаю и то, что я — не богатырь, а просто честный, здоровый человек, и все-таки говорю: ничего! Наша возьмет! И на все средства души моей удовлетворю мое желание вмешаться в самую гущу жизни... месить ее и так, и этак, тому — помешать, этому — помочь... вот в чем радость жизни!». Только среди людей, подобных Нилу, и при более внимательном и вдумчивом отношении к себе с их стороны и личности, подобные Татьяне, могли бы возродиться к светлой, новой жизни, полной кипучего и бодрого труда над несовершенствами общественного быта и неутомимой работы над своим собственным нравственным самовоспитанием. Но их надо спасти, а не оттолкнуть, их надо вытащить из болота, из которого сами себя они вытащить не в состоянии, им надо протянуть руку помощи и незаметно для них втянуть в общую широкую работу нравственного обновления человечества, которая кипит в разных уголках и закоулках жизни, которая происходит в различных поприщах и областях ее и которая требует такого большого количества сил и так много работников. И тогда они сделают еще более могучею великую рать связанных в одно солидарное целое мужественных, стойких борцов за светлое будущее человечества. И только тогда соединенными усилиями всего этого множества людей удастся, наконец, создать тот колокол, о котором мечтал колокольный литейщик Гейнрих в «Потонувшем колоколе» Г. Гауптмана, колокол, в звуке громовых труб которого потонут звоны всех колоколов
И в ликованьи гулком возрастая,
Он миру возвестит рожденье дня.
И только тогда, когда отдельная личность будет стоять на твердом фундаменте солидарного союза с другими людьми, все расширяющегося, становящегося все теснее и глубже и одушевленного самыми высокими нравственными задачами, только тогда она в состоянии будет сказать и оправдать на деле слова, сказанные, но, к сожалению, не доказанные Гейнрихом, и именно потому, что он был одинок в своей борьбе, в своей работе и жизни:
И если тина, яростно вскипевши,
Всей силой тьмы накинется свирепо,
Чтоб загасить огонь моей души, —
Я знаю, что хочу и что могу я.
Я много колокольных форм разбил,
Еще однажды я взметну свой молот,
И колокол, который будет сделан
Искусством низкой черни — из тщеславья,
Из желчи, злобы, из всего дурного,
Быть может, чтобы глупость пела в нем, —
Тот колокол я мастерским ударом
Разрушу, и исчезнет он, как пыль31.
Прежде чем окончить настоящую статью, мы считали бы полезным остановиться еще хотя бы в общих чертах на одном очень характерном явлении современной жизни. Если семидесятые и восьмидесятые годы характеризовались тем, что было названо «болезнью совести», то как отличительную черту нашего времени можно отметить то, что лучше всего назвать «болезнью чести» (см. по этому поводу соч. Глеба Успенского, изд. Павленкова, 1889 г., вступительную статью о нем Н. Михайловского, стр. XXXIII и т. д.). Героями тогдашнего времени являлись «кающиеся дворяне», люди с сознанием своего долга и своей великой ответственности перед народом, на переднем плане стояло пробуждение чувства своей греховности, своей виновности перед народом и обществом, сознание того «свиного элемента», в который большинство глубоко погрязло, и желание во что бы то ни стало освободиться от него, очиститься, отречься от всяких удобств жизни, наложить на себя жертвы, подвергнуть себя всевозможным лишениям. Теперь декорации совершенно переменились, на сцену жизни выступил новый тип, представитель «оскорбленной чести», который смотрит на самого себя как на «вещественное доказательство совершенного обществом преступления», которого тоже тяготит и давит «свиной элемент» и который требует для себя во что бы то ни стало условий «истинного человеческого существования». Униженное человеческое достоинство, личность, оскорбленная в своих лучших стремлениях, — вот главная тема современных беллетристических произведений. Эта тема, например, красною нитью проходит в произведениях М. Горького, все герои которого являются главным образом представителями оскорбленной чести. Она сквозит и в других лучших беллетристических и иных литературных произведениях переживаемого нами времени. Контраст особенно разительный, если сравнить героев Горького с главными действующими лицами произведений, например, Глеба Успенского, где «болезнь совести» играет первенствующую роль. Но это обострение «чувства чести» с тем большею настойчивостью выдвигает на первый план вопрос о нравственном самовоспитании. Если честь современного человека так поругана внешним порядком вещей, если строй общественной жизни на каждом шагу над нею издевается и ее попирает и унижает, то прежде чем и пока будет достигнуто изменение этого внешнего уклада жизни, в руках личности находится одно великое средство, при помощи которого она может восстановить эту попранную честь. Это — нравственное самовоспитание, это работа над своим духовным облагораживанием. Как бы внешний порядок вещей ни унижал нас, — стремясь изменить его, предъявляя к нему, или, вернее, к его защитникам, те или другие требования и добиваясь их удовлетворения, — мы должны вместе с тем путем неутомимой работы над самими собою, не переставая, продолжать возвышаться духовно и нравственно, не покладая рук, воспитывать в себе новую нравственную личность и мы должны содействовать всеми силами воспитанию подобной личности в тех, кому условия жизни не позволяют приняться за самовоспитание.
Нравственное воспитание и свобода32
Что вопрос о нравственном воспитании является бесспорно самым важным во всей области воспитания — против этого едва ли кто будет спорить. Тем более настоятельной является надобность разобраться в этом вопросе, так как ни в одной области не существует в этом отношении такой путаницы, как именно в вопросе о нравственном воспитании. В настоящей статье я хочу высказать только несколько мыслей о том направлении, в каком следует искать его решения, если становиться на точку зрения идей, охватываемых понятием «свободное воспитание» и последовательно развивать эти идеи до их последнего логического конца.
Перед нами стоит такая проблема в области нравственного воспитания, которую мы должны решить или, по крайней мере, приблизиться к ее решению: какими целями следует задаваться в деле нравственного воспитания, если и нравственное воспитание, подобно всем другим сторонам воспитания, должно быть запечатлено характером свободы и должно отбросить все формы принуждения и насилия, как бы скрыты и замаскированы они ни были. Ни в какой другой области, как в области нравственного воспитания, не возникает, быть может, в такой сильной степени опасность опутать ребенка «цепями невидимого рабства». И ни в какой другой области те приемы воспитания, которые обычно практикуются, не являются столь очевидно бросающимся в глаза насилием над душою ребенка и ведут не к «освобождению ребенка» от тяготящих на нем цепей всякого рода, а к его закрепощению под новые цепи.