— И
— долой платье,
И меня
— в лобик…
Задремал
Утром,
Так устал
За ночь…
Вдруг меня
Будто
Кто-то
Хвать
За нос!
Рвут меня
Когти,
Крики:
— Встань,
соня!
Я тебе,
Котик,
Покажу
Соню!!
Али я не я
Окати меня
Алым зноем губ.
Али я тебе
Да совсем не люб?
Как теперя я
Что-то сам не свой.
Хошь в носу ширяй,
Хошь в окошко вой.
Эх, печаль-тоска,
Нутрянная боль!
Шебуршит мысля:
В деревеньку, что ль?
У меня Москва
Да в печенках вся.
И чего я в ей
Ошиваюся?..
Иссушила кровь
Маета моя.
И не тута я,
И не тама я…
Стал кумекать я:
Аль пойти в собес?
А намедни мне
Голос был с небес:
— Боря, свет ты наш,
Бог тебя спаси,
И на кой ты бес
Стилизуисси?!..
Поездка
Давай, любимая, начнём,
Как говорится, всё сначала…
Пусть по Каляевской везёт
Нас вновь троллейбус двадцать третий…
За наш проезд, за нас двоих
Я в кассу брошу две монетки.
И вспыхнет свет в глазах твоих,
Как солнышко на мокрой ветке.
Я столько раз звонил тебе,
Ты на звонки не отвечала.
Давай войдем в троллейбус «б»
И всё начнем с тобой сначала!..
Сияет солнце в синеве,
Копеек горсть ладонь ласкает.
Беру четыре (две и две)
И в щёлку кассы опускаю.
Тень грусти на лице моём
Ты взглядом жалобным поймала.
Да, если едем мы вдвоём,
То одного билета мало.
Постой-ка… Три копейки есть,
Ещё одна… Всего — четыре.
Прекрасно, что мужская честь
Ещё жива в подлунном мире!
А я — мужчина и поэт!
На небе ни единой тучки.
Держи, любимая, билет.
Я знаю, ты отдашь с получки…
Люби меня и будь со мной,
Поездка снова нас связала.
Как? У тебя был проездной?!
Ну что ж ты сразу не сказала…
О пользе скандалов
Что делать со стихами о любви,
Закончившейся пошленьким скандалом?
Не перечитывая, разорви,
Отдай на растерзание шакалам.
Ни разу малодушно не винил
Я жизнь свою за горькие уроки…
Я был влюблён и как-то сочинил
Избраннице лирические строки..
Скользнула по лицу любимой тень,
И вспыхнул взгляд, такой обычно кроткий…
Последнее, что видел я в тот день,
Был чёрный диск чугунной сковородки.
Скандал? Увы! Но я привык страдать,
Поэтам ли робеть перед скандалом!
А как же со стихами быть? Отдать
На растерзанье критикам-шакалам?
Насмешек не боюсь, я не такой;
Быть может притвориться альтруистом,
Свои стихи своею же рукой
Взять и швырнуть гиенам-пародистам?
Но я мудрей и дальновидней был,
Я сохранил их! И в тайник не спрятал.
Не разорвал, не сжёг, не утопил,
Не обольщайтесь — я их напечатал!
Пенелопа
Её улыбка неземная
Звучит, как исповедь моя…
И Афродита это знает
И не уходит от меня.
Хоть о себе писать не ловко,
Но я не даром реалист;
Ко мне пристала Пенелопа
Как, извиняюсь, банный лист.
Она такая неземная,
И ясный взгляд, и чистый лоб.
И я, конечно, это знаю:
Что я, не знаю Пенелоп?!
Я долго думал: в чём причина
Моих успехов и побед?
Наверно, я такой мужчина,
Каких и в Греции-то нет….
До этого была Даная…
За мной ходила целый год.
И Афродита это знает,
Но от меня не отстает.
Шла бы ты домой, Пенелопа!
Та и эта
Так шагаешь по свету
Через всю красоту.
Полюбил бы и эту,
Полюбил бы и ту.
Много женщин на свете,
Жизнь моя в суете…
То мне нравятся эти,
То мне нравятся те.
Я шагаю по свету,
Обгоняя мечту,
Вспоминаю про эту,
Забывая про ту.
Как и должно поэту,
На пути, на лету,
Забываю про эту,
Вспоминая про ту.
Многократно воспета
Мною их красота!
Впрочем, кажется, эта
Все же лучше, чем та.
Не внимая совету,
Я лелею мечту,
Как, имея и эту,
Сохранить бы и ту!
Так шагаю по свету
Со своей маятой.
А оглянешься — нету!
Нет ни этой, ни той…
Стоеросовый дубок
Днём весенним, таким жаворонистым,
Я на счастье пожалован был…
Колоколило небо высокое…
Раззелёным дубком стоеросовым
Возле деда я выстоял год.
Лягушатило пруд захудалистый,
Булькотела гармонь у ворот.
По деревне, с утра напивалистый,
Дотемна гулеванил народ.
В луже хрюкало свинство щетинисто,
Стадо вымисто перло с лугов.
Пастушок загинал матерщинисто,
Аж испужно шатало коров.
Я седалил у тына развалисто
И стихи горлопанил им вслед.
На меня близоручил мигалисто
Мой родной глухоманистый дед.
— Хорошо! — бормотал он гундосово,
Ощербатя беззубистый рот.
— Только оченно уж стоеросово,
Да иначе и быть не могёт…
Обзор
С детских лет и мне завет завещан
Скромности. Его я берегу…
Но я видел раздеванье женщин
На крутом рассветном берегу.
Бесконечной скромностью увенчан,
В размышленьях проводящий дни,
Наблюдал я раздеванье женщин,
Не нарочно — боже сохрани!
Небосвод безбрежен был и ясен,
Вжавшись в землю я лежал за пнём,
Притаившись. Был обзор прекрасен,
Слава богу, дело было днём.
Весь сосредоточен, как дневальный,
Я сумел подметить, что хотел:
Эллипсообразны и овальны
Впадины и выпуклости тел!
Искупались… Волосы намокли.
Высохли. Оделись. Я лежу.
Хорошо, что с детства без бинокля
Я гулять на речку не хожу!
Посвящение Ларисе Васильевой…
Я оставляю это дело
Верней, безделицу — стихи.
Вот только пародист в убытке,
А он с меня не сводит глаз…
Но он утешится, неверный,
С другим, а может быть, с другой…
Увы, сатиры нет без риска,
С годами множатся грехи…
Ужель Васильева Лариса
Перестает писать стихи!..
Неужто буду я в убытке
И пробил мой последний час?…
И впрямь ее творений слитки
Дороже золота подчас.
Прощай, созданье дорогое,
Мы были вместе столько лет!
С другим, тем более с другою
Вовек я не утешусь. Нет,
Я жить могу и дальше смело,
Мне не пристала роль скупца:
Того, что ты создать успела,
С лихвой мне хватит до конца!
Душа в теле…
Как возможно с гордою душой
Целоваться на четвертый вечер
И в любви признаться на восьмой?!
Пусть любовь начнется. Но не с тела,
А с души, вы слышите, — с души!
Девушка со взглядом яснозвездным,
День настанет и в твоей судьбе.
Где-то, как-то, рано или поздно
Подойдет мужчина и к тебе.
Вздрогнет сердце сладко и тревожно.
Так чудесны девичьи мечты!
Восемь дней гуляйте с ним — и можно
На девятый перейти на «ты».
Можно день, допустим, на тридцатый
За руку себя позволить взять.
И примерно на шестидесятый
В щеку разрешить поцеловать.
После этого не увлекаться,
Не сводить с мужчины строгих глаз.
В губы — не взасос! — Поцеловаться
В день подачи заявленья в загс.
Дальше важно жарких слов не слышать,
Мол, да ладно… Ну теперь чего ж…
Ты скажи: — покеда не запишуть,
И не думай! Погоди… Не трожь!..
Лишь потом, отметив это дело,
Весело, с родными, вот теперь