моркалась и продолжила: – Утром звонила жена Лисицина, из рекламы... ну этого, с выбритыми висками, говорит, что мужа забрали в больницу, приступ у него какой-то... я связалась со «скорой помощью», оказалось – в дурку его забрали. Передозировка. Представляешь? Ройтман перед отъездом сказал, что сейчас «скорая» собирает уродов, подсевших на эту новую зеленую пыль... слышал? В НИИ на Слободской, менты говорят, стрельба даже была, несколько человек, из своих, институтских, пытались в хранилище прорваться, к порошку, охраннику голову проломили – пришлось стрелять на поражение... еще Натали звонила, в нашем городском бомонде засуетились эти наркоманы, скупают эту дрянь, до драки, до крови доходит... этой ночью, говорит, началось... прикинь... хорошо, что я не пошла никуда, дома сидела, а сейчас пришла на работу, сразу все навалилось, смотрю в Сети – не только у нас в городе бедлам начался, по всей Европе, и в Азии – везде. Даже в Мексике вон...
Если Дашу не перебивать, то рано или поздно можно было узнать обо всем происходящем в мире и его окрестностях. Единственная проблема – Даша не могла и не собиралась учиться фильтровать информацию.
Ей, похоже, нравилось передавать новости, которые, на ее невзыскательный вкус, все были одинаково важны и интересны.
– Даша,– позвал Касеев, подождал с полминуты и позвал громче: – Дарья!
– Ментов на улицах полно, в Берлине вроде даже стреляют, а в Париже... Что? Ты что-то сказал, Женя?
– Запиши – в районе Внешней границы Третьей Территории погиб батальон. До единого человека. Если кто-то есть свободный – пусть ломятся туда. Ты найди мне информацию по майору Ильину...
– Имя-отчество? – деловито уточнила Даша.
– Не знаю. Майор Ильин, командир батальона в районе Третьей Территории... Что их там – миллионы таких комбатов?
– Хорошо-хорошо,– не стала спорить Даша.
Выискивать информацию ей тоже нравилось. Из нее мог бы получиться гениальный журналист, сказал однажды Ройтман, если бы она не была полной и окончательной дурой.
Даша, кстати, при этом высказывании присутствовала и не обиделась.
– Все,– сказал Касеев,– мне нужно собираться.
– Пока, я с тобой свяжусь, если что... ой! – воскликнула Даша.– Я же забыла!
– Что еще?
– Забыла тебе передать... та дама, вчерашняя безутешная мать, полчаса назад для тебя пригнала кино. Минут пять всего. Сказала, чтобы ты обязательно до отъезда просмотрел... Ты же с ней сегодня встретишься?
– Встретишься,– подтвердил Касеев.
– Так ты с ней аккуратнее. У нее та-акие глаза были! Словно она нанюхалась какого-то дерьма с самого утра... Может, этой самой зеленой дряни... Я тебе кинушку прямо на мобилу сейчас сбрасываю... а скажи – ты сам не пробовал эту зелень?.. Не, я не сошла с ума, просто интересно, что все так на нее повелись...
Касеев не выдержал.
Нарушая все свои правила и принципы, он в течение трех с половиной минут матом изложил девушке свое видение умственных способностей собеседницы.
Зашедший с балкона в комнату Пфайфер остолбенел, потом показал большой палец и пошел на кухню.
– ...И Богу молись, что до сих пор не вляпалась в это дерьмо! – закончил Касеев.
– Не хочешь отвечать – не отвечай,– сказала Даша и выключила телефон.
Касеев тяжело вздохнул, обнаружил, что стоит посреди комнаты, и сел на ближайший стул.
Дуреха, не соображает, как ей повезло. Просто не понимает.
И еще это кино от Быстровой. Что там накопала неукротимая дама?
Касеев открыл кадр, сброшенный Дашей.
Перрон. Дождь. Изображение прыгает и трясется, будто снимавший бежит, пытаясь построить кадр на ходу. Картинка плоская, без глубины и объема.
Телефон, понял Касеев. Незабываемое любительское кино.
Какая-то суета возле вагона электрички. Вроде даже кого бьют. Потом поезд тронулся, снимавший протиснулся сквозь толпу, и стало видно, как некто в плаще поверх милицейской формы бьет человека.
Касеев остановил кадр. Отмотал назад и запустил на малой скорости. Человек в форме – Николаев Артем Лукич.
Твою мать, прошептал Касеев.
Человек, которого участковый бьет,– девушка. Упала и замерла. Изображение увеличилось, снимавшего очень заинтересовали закатившиеся глаза несчастной...
Обрыв кадра. Стык.
Девушка уже пришла в себя, сидит на скамейке, вытирает платочком кровь на щеке.
Голос за кадром:
– Что там случилось?
– Этот мерзавец... самец... Он...– Девушка снова провела платком по щеке, больше размазывая кровь, чем стирая.– Я ничего и сообразить не успела. Вначале космополет в вагоне набросился на женщину... кажется, беременную. Люди вступились, попытались его задержать, но он... он выскочил на перрон, мы побежали за ним... нужно же таких наказывать... мерзавцев... лунатиков продажных... а там – этот мент... милиционер... я попросила, чтобы он вмешался... мент... милиционер вначале даже попытался задержать космополета, а тот на него посмотрел и говорит... типа... разгони их, говорит... защищай меня... и мент... милиционер вдруг замер так, словно парализованный, а потом... потом бросился на нас и стал избивать... а космополет повернулся к местным ребятам, кстати, «землянам» и тоже приказал им... я потеряла сознание и... я так испугалась... я так...
Конец кадра.
Забавно, подумал Касеев. Подумал и произнес это слово вслух: «Забавно». Это значит, что не только Лукичу уготовано сегодня стать козлом отпущения.
Быстрова думала, что кадр, заботливо подкинутый ей кем-то, поможет глубже втоптать участкового. А ведь это наоборот – оправдание для него. Не сам он теперь действует, а под воздействием пособников инопланетных агрессоров.
Если бы Касеев совсем скурвился и потерял совесть, какой убойный материал можно было бы из этого сделать.
И сделают. И даже в очередь станут, чтобы получить право на созидание патриотического шедевра...
Значит, если мент, простите, милиционер, и мальчишки – наверняка те самые, с которыми Николаев оборонял здание СИА,– выполняют приказы космополетов, то и все остальные могут попасть под воздействие... и тогда мы все станем рабами...
Вот ведь суки... И эта деваха, и шустрый самодеятельный оператор, и, чем черт не шутит, космополет этот – все это не зря собралось на перроне одновременно. Кто-то готовил и это, и подобное этому, и много чего еще, чтобы...
Чтобы что?
И что же сегодня должно произойти в деревне Понизовка? Просто арест пособника?
Снова подал голос мобильник. Звонили с незнакомого номера.
– Да,– сказал Касеев.
– Евгений Касеев?
– Да.
– Вы собираетесь ехать в деревню?
– Да.
– Так машина подана.
– Сейчас, я выведу свою...
– Я же сказал – машина подана. Мы едем на нашем транспорте. Пожалуйста, спускайтесь – мы ждем.
– Я поеду на своей,– сказал Касеев.
– Что вы говорите? На своей? У вас вездеход? На три ведущих моста? Вы что, в окно не смотрели? Выпало почти сорок сантиметров снега. Побит рекорд пятидесятилетней давности по снегу и двадцатилетней давности по морозу. Одевайтесь теплее и выходите.
Вот так, подумал Касеев, позвав с кухни Пфайфера. Вот если участковому не везет, то даже в мелочах. Теперь, в результате, арестовывать его приедут на час раньше.
Касеев даже попытался позвонить Николаеву, но телефон того был выключен.
Ладно, махнул рукой Касеев, от судьбы не уйдешь. Особенно если в этом очень заинтересованы окружающие.
Придется ехать в ментовской машине.
На крыльце Касеев остановился. Пфайфер наткнулся на него, пробормотал что-то о бестолковости, обошел и замер рядом, плечом к плечу.
Нет, они оба слышали о новых спецмашинах, нафаршированных и оснащенных, но слышать – это одно, а увидеть в нескольких метрах от себя восьмиколесного камуфлированного монстра размером с туристический автобус – совсем другое.
– Участкового, говоришь, вязать будем? – спросил Генрих Францевич, ни к кому, собственно, не обращаясь.– Просто съездим в деревню. Типа – прогулка. Да, господин редактор отдела?
– Но нас же об этом просили,– напомнил Касеев, не отрывая глаз от машины.– Ваш друг Горенко, например. Может, передумаем?
Перед глазами вдруг встал закопченный снег, скрюченные обгорелые тела.
Голос Горенко. Всего полчаса назад.
«Кое-кому очень нужно было, чтобы пропавший майор Ильин оказался в районе деревни Понизовка на два-три часа раньше вас. А майор – не хотел. А его заставили. Вы вот тоже – не хочете. В смысле – не хотите. Наверняка прикидываете, как увильнуть. Не стоит. Поверьте...»
И что же произойдет, если он, Евгений Касеев, еще недавно свободный и независимый человек, попытается отказаться? И с кем именно это произойдет? Полыхнет и обрушится дом? Или вся улица, весь город превратится в руины?
«Не стоит. Поверьте...»
– А мне даже интересно,– сказал Пфайфер.
– Старческое любопытство.
– Очень может быть. Как говорится, «налито – пей».– Пфайфер поправил на плече ремень своего кофра и шагнул к машине.
Бесшумно открылась дверь.
– Вот такие дела! – сказал Касеев.– Такие вот дела.
Тяжелая бронированная дверь бункера закрылась с шипением, словно преодолевая сильное сопротивление. Клееву показалось, что в лицо ударил ветер.
Один злой, хлесткий удар.
В ушах начало покалывать. Клеев сглотнул, еще раз. Очень не хотелось демонстрировать слабость и хвататься за уши под пристальным взглядом Брюссельской Суки.
Она наверняка сидит перед монитором и ждет, когда Клеев...
Снова ударил порыв ветра. И еще. Ветер усиливался. Клеев повернулся к нему спиной.
Сейчас запустит какой-нибудь газ. Или еще какую гадость.
Бункер высокой защиты. А ведь Клеев был уверен, что знает все секреты Катрин. Вплоть до ее биологических циклов.
А оказалось, что Сука имеет еще в рукаве немного козырей. Здоровенных. Глубоко зарытых в этой глухомани, в Альпах.
Это случайно не остатки Альпийской крепости еще гитлеровской постройки? Вот было бы смешно, если бы бред, который они придумали о Евросоюзе с целью дискредитации, оказался правдой.