Бах!
Удар сильно качнул кунг. И — тишина. Только прозвенело что-то, а теперь потрескивает. Я посмотрел на Васю, тот — на меня, и мы оба рванули наружу. Никто не кричал, это было и хорошо, и плохо одновременно. У меня в голове почему-то в тот момент вспыхнула картина: три человека, таскающие бронежилеты в «Вито», кровь, калейдоскоп картинок. Сууукаааа… Птур влетел в бусик сразу за водительской дверью, в стойку, и прожег машину насквозь. Переднее стекло вылетело… Да все стекла повылетали, машина осела и почему-то дымилась. Сильный ветер относил запах паленой пластмассы. Всё. Отъездился. Вокруг валялись куски пластика.
Возле кабины нашего Зила с абсолютно очумевшими глазами стояли Шматко, Квартал и Лундгрен с сигаретами в руках. Минуту назад они отволокли ДШКМ в палатку и настолько умаялись этим подвигом, что перед погрузкой броников решили перекурить. Был сильный ветер, и поэтому они протопали шесть метров, завернули за кунг, облокотились о кабину и задымили папиросами. Ракета, казалось, проткнула машину, когда они ещё и по две тяги не сделали.
— П.зда мерсу, — произнес Вася и почухал голову. — Зато люди целы.
— Везучие мы, — сказал я. — Кто-то там наверху сильно нас любит.
Шматко посмотрел на остатки бусика, на нас, на Докучаевск, тоже почухал голову и растерянно произнес:
— Так шо, мы теперь в отпуск не поедем? И тогда мы заржали.
Ровно сутки спустя.
Я валялся в кунге и пересматривал снятое мной видео. Вчера, вскоре после попадания ракеты в машину, мы посмотрели на искореженное железо и… Решили его завести. Двигатель не пострадал. Даже щетки работали, уныло ерзая и западая в кабину. Пробитое колесо поменяли, потекший аккумулятор Вася заклеил эпоксидкой и кусочком ткани, и будь я проклят, если скажу, из чьих трусов я этот кусок ткани вырезал. Вася, прости, брат, я не мог пройти мимо такой возможности.
Бус ехал. Двери — ну, или то, что от них осталось — не закрывались. Форма самой машины напоминала шоколадную конфету, растаявшую на солнце, которую смял и выкинул на землю капризный ребенок. Зеленое чудовище, громыхая и дребезжа всеми сочленениями, рвануло вперед, на дорогу.
— Раз, — сказал Лис.
— Два, — сказал Ваханыч.
— Три, — сказал Мастер. — Не, ху.ня. Птур два раза в один бус не попадает.
— Семь, — ответил я. — Народная примета? Не должен.
Надеюсь.
— Девять, — сказать Ваханыч, — тока бы не заглох на спуске.
— Накатом дойдет донизу, — продолжил Лис. — Двенадцать.
— И прямо у карьєр. Жалко лейтенанта, почти новий був, — хохотнул Президент.
Глаза его совсем не смеялись, держа в прицеле узкого прищура уменьшающийся хвост пыли за машиной.
— Сплюнь, — сказал Мастер. — Девятнадцать.
— А куда он поехал-то?
— В штаб второго бата. Вызвали пояснення давать по бусику.
— А чего не на лэндровере?
— А чтобы вопросов ни у кого не возникало. Вот бус, вот командир, вот куски ракеты, — я поднял кусочек легкого металла с земли. — И даже с каким-то номером. Может, еще и не вы.бут.
— Нас еб.ть — шо небо красить, — произнес Мастер классическую военную фразу.
— Тридцать пять, — сказал Лис, — повернул?
— Вроде, нет… — я прищурился. Ааа черт, очки в бусе остались. Капец им теперь, не ракета — так коммандер их уграет. — Во, повернул. Сорок?
— Сорок три, — поправил Лис. — Прошел.
Оказывается, я задержал дыхание. Выдох, вдох, достать зубами сигарету из пачки. Я дебил, именно я, тут без вариантов. Все моя служба — череда каких-то идиотских поступков, чудом не приводящих к смерти. Да, я поставил бус именно в то место, под ракету. Хотел, чтобы носить шмот недалеко было, время сэкономить. Сэкономил, бля.
Я чуть не убил трех человек.
Два с половиной часа спустя.
— … И я чуть не убил трех человек, — я высунулся из кунга. О, часовой дождь закончился.
— Мартин. Я тебе говорю стопятый раз. Ты заеб.л рефлексировать. Не ты, а сепары пришли в Донбасс.
— На Донбасс, — автоматически поправил я.
— Под Донбасс, бля. Не перебивай. Я эту херню от тебя слушаю уже сутки. Все, хватит. — Вася спрыгнул с койки и потянулся к зажигалке. Зажигалка была привязана веревочкой к гвоздику, гвоздик был заколочен в фанерную светло-зеленую стенку кунга.
— Не в этом дело.
— Именно в этом. И-м-е-н-н-о. Все, хватит. Можешь грызть себя годами, но меня избавь от этой херни.
— Эй, автопроебашка! — мимо кунга протопал Президент в компании с печальным мокрым Федей — в наряд идут, на «Кишлак».
— Так, Жигуль, йди куди йшов, птур башка попадет — совсєм больний будеш! — крикнул Вася.
Президент заржал и потопал вниз. Федя тащил ящик с Б-32 и, что самое главное, молча. Золота людина.
— Так вот, — продолжил Вася. — Сепары пришли на Донбасс, принесли с собой установку и ракету. Один поставил эту штуковину на землю, второй взгромоздил ракету, а потом они выстрелили по бусику.
— Ну, — буркнул я. — И шо?
— А то, шо если бы не они, то ты бы ставил свою машину в любом месте террикона. И ни хера бы не боялся.
— Если бы они не пришли, нахер мне был бы нужен этот террикон, — пробурчал я.
— И ты, что самое интересное, прекрасно все это понимаешь. — Вася затянулся, поднял голову и выпустил дым вверх, в низкое влажное небо. — Но жрешь мозги и себе, и мне.
— Жру, — согласился я.
— Ну, так жри, тока себе и молча. Не еби мене й не мучь. Вася выкинул бычок в пустой цинк, служащий пепельницей нам и всем Збройним Силам, поежился и полез на койку.
Я привалился плечом в дневном проеме и катал в пальцах мелкий камешек. Камешек царапался.
— … Танцор, це Чарлі. Зімбабве, — промявкала моторола.
«Зимбабве» в этом месяце означало «к нам неизвестная машина».
— Ого, — сказал Вася, — кого это в нашу глушь принесло? Я пожал плечами. Кто-то был настолько идиотом, что приперся к нам днем. Хотя мне уже было похеру.
На подъеме ревел грузовик. Я выскочил из кунга, на ходу набрасывая грязную куртку, и, чавкая грязюкой, побежал наперерез машине. Тяжелая, полная водовозка остановилась в аккурат напротив нашего автокемпинга, тяжело скрипнув тормозами и издав вот это вот звук «пчшшшш…». Ровно вот там стал, где ее отлично видит сепарский птурист. Я бросил взгляд налево, споткнулся и чуть не упал. Что я надеялся увидеть? Пуск ракеты? Приближающуюся огненную точку? Черт его знает.
— У.буй отсюда! — метров за десять заорал я в сторону кабины. — Дебил, мля, говорили же, днем не приезжать!
Пассажирская дверь с душераздирающим скрипом открылась, и на холодную щебенку спрыгнул немолодой мужик среднего роста, средней внешности, со средне-банальным автоматом и пээмом в мерзкой советской кобуре, ну и, само собой, без броника. Ну вот вообще класс.
— Ты где стал? — набросился я на него.
О, а у меня, похоже, истерика. Всю злость на себя, копившуюся сутки, все раздражение и весь страх я сейчас выплескивал на этого обычного человека. Меня несло, я понимал это, но остановиться не мог.
— Совсем дебил? Тут птуры летают, нахер ты приехал?
Мужик ничего мне не ответил, повернулся, с лязгом захлопнул дверку, и машина, захрипев предынфарктым двигателем, поползла вперед и направо, за склон. Фуууух.
— Добрый день, — совершенно спокойно сказал мужик и замолчал, выжидательно глядя на меня.
— Здрасте, — буркнул я и не менее выжидательно уставился в ответ.
— Я из семьдесятвторой бригады, майор Н… — после паузы сказал мужик и открыл папку, которую, оказывается, все это время держал в руках. — Мне нужен лейтенант Коряк и сержант Кучма. Проводите?
— Провожу, — буркнул снова я, развернулся и молча пошел к кунгу.
Майор потопал за мной, перескакивая через особо грязные места террикона. О как, а он в кроссовках легких. Капец обувке его, не отчистит потом. А кроссовки означают что? Правильно. Штабной. Че приехал?
— Цель вашего визита в нашу страну? — поинтересовался я.
— Ээээ… — Майор аж улыбнулся от такой наглости. — А вас как звать-величать?
— Мартин. Младший сержант пока еще. А не, со вчерашнего дня — просто сержант.
— К командиру проводите меня. Я… по замполитской части.
— Николаиииич! — заорал я под окном кунга. — Товарищ лейтенант, я искренне выбачаюсь! Тут до вас товарищ майор приехал, из контрразведки!
— Контрразведка… — хмыкнул майор и опять улыбнулся. Подозрительный нынче ахвицер пошел, я ему хамлю, а он улыбается. Нормальный штабной меня уже разъ.бал бы в пух и прах.
— Внимательно, — высунулся из дверей кунга Вася и совершил положенный в пехоте ритуал гостеприимства. — Проходите. В смысле — заползайте. Чай или кофе? Рекомендую кофе, чай у нас в этом году не уродил. Ща я чайник поставлю…
— Кофе, — кивнул майор. — Я к вам, собственно… Вы же Коряк? О, отлично. Так… — майор вдруг выпрямился в кунге, доставая макушкой до грязного потолка, голос его внезапно обрёл… ну не знаю… торжественные, что ли, нотки. — От лица и по поручению командира семьдесят второй бригады… за проявленное… та бездоганне і професійне виконання… нагородити почесною грамотою.
Из папки появилась грамота. О как! Мы тут бусики теряем, а нам грамоты дают.
— Это за что? — с опаской спросил Вася и аккуратно взял бумагу двумя пальцами за уголок.
Грамоту в армии ему еще ни разу не давали.
— За «жигуля» — сказал майор и покосился на чайник, — а младшего сержанта Кучму можно вызвать?
— Он в наряде, — сказал я очевидное.
— Товарищ майор… А вот честно. Хлопец в наряде. Вам не впадл… Вас не затруднит вместе со мной пройти прямо на спостережник и вручить ему там грамоту? Ему будет приятно. А то срывать его неохота, тут шестьсот метров по дороге, а наградить бы надо.
— Не, не впадл… Да, конечно, не вопрос, — тут же, без малейшей паузы, ответил майор. — Наоборот, сочту за честь.
— Хєррасе, — сказал я почему-то вслух.
Майор и лейтенант посмотрели на меня и вылезли из кунга. Ого. Да они реально сейчас на «Кишлак» пойдут. Шось на териконі здохло, цельный майор из штаба грамоты привез и сейчас на позиции по грязи погребет. Мдааа. Умеет армия удивлять.