— Два на птур, два на спг, два на квадрики и медик. Как раз семеро. — У нас были заготовлены ответы.
— Много, — в третий раз сказал комбат и опять посмотрел в бумажку.
Бумажка лениво трепыхалась на ветерке. Появившийся изза угла военный увидел комбата и резко изменил направление движения, исчезнув туда, откуда вышел, в мгновение ока.
— Откуда узнали-то?
— Ходят слухи, — ненатурально пожал плечами Вася и достал сигарету, — це ж армия…
— Мда… Ладно, — проворчал комбат, аккуратно свернул рапорт и вернул его Васе, — я подумаю.
— Когда позвонить? — Вася был настойчив.
— Мммм… завтра набери. Ближе к двенадцати… нет. К двум. Кто у тебя на квадрике?
— Я и Президент, — ответил командир. — В смысле сержант…
— Та знаю я Президента, — махнул рукой комбат, — медиком Мартин?
— Угу, — улыбнулся Вася и кивнул в мою сторону. — От него хрен отмажешься. Плешь проест.
— Проем-проем, — закивал я, — и Васе проем, и вам, СанСаныч, проем, и вообще, хрен вы меня оставите.
— Птур и спг отказать. У Алмаза свои спецы есть. Медик, два на квадрокоптер и водителя возьми. И достаточно. Завтра позвонишь. Все, давай, не доставай, пока я не передумал, — комбат выкинул окурок и протянул руку.
— Поняв-прыйняв-запысав, — тут же оттарабанил Вася, мы попрощались с комбатом и быстро, пока он действительно не передумал, нырнули в раскаленную машину.
— Давай, заводи бегом, и валим отсюда. — Вася аж подпрыгивал на сиденье.
Я поднял с пола зажигалку, сунул ее в нагрудный карман и нажал на кнопку. Затарахтел стартер, машина рыкнула, задрожала, выпустив клуб черного дыма в пыльный донбасский воздух, и я с третьего раза поймал заднюю.
— Механ… Васюма брать? Шо думаешь? — ротный уже прикидывал «сили та засоби».
— Думаю, что мы с тобой — два дебила. — Я сдал назад, со скрипом вывернул руль и рванул к шлагбауму, привычно гадая, успеет наряд его поднять или нет? Успел.
— Почему? — Вася с интересом посмотрел на меня.
— Потому что только мы можем радоваться тому, что комбат возьмет нас на маленькую победоносную войну. Вася, подумай сам. Три дня копать позиции, ночами, под самым носом у сепаров. За пару недель до вывода батальона в тыл. И вообще — это задача не наша, а третьей роты. Тебе регалий мало? Нас могут убить, Николаич. И не только нас. А мы радуемся. Мы точно — дебилы.
— Ага. Круто, скажи? — промурчал Вася и улыбнулся. — В магазин заедешь. К Лине. Сигарет пацанам треба взять.
— Усе, Николаич. Трындец тебе. Спекся, курчавенький, ща тебя разорвут на запчасти. — Я лыбился со страшной силой и перехватывал из руки в руку горячую чашку.
В чашке плескалось две ложки заварного кофе из красной пачки «Львівська», кубиков пять сахара и едва закипевший кипяток. Чашка была норм — она была со мной с первого дня в армии, здоровая, грамм на шестьсот, с раскладными ручками. Я в ней кофе заваривал, поэтому стенки ее были покрыты явно видимым налетом тысяч и тысяч выпитых филижанок за тысячу лет в атэо, то есть, примерно за восемь месяцев.
— Че это? С какого… эээ… почему? — тут же вскинулся Вася и чуть свою чашку не расплескал от возмущения. — Алё, военный, ты мне это брось. Скорее нам пиццу из Докуча привезут, чем я не поеду на войнушку.
Мы сидели на пороге кунга и, скажем честно, — мы любовались. Раннее лето на Донбассе, да еще и вечер… Оооо. Красиво-то как. Зеленые склоны террикона, покрывающиеся медными горящими листьями, тихий ветер, обнимающий тебя за плечи и тут же улетающий дальше. Высокие облака медленно превращались в сказочные фигуры, двигаясь с запада на восток. Вон слон, а вот — вроде как нос корабля медленно вдвигается в борт вражеской галеры. Вот лепесток розы заворачивается на округлое женское бедро…
— Мартин, гля, — ротный махнул рукой на далекое облако, — комбат вставляет звиздюлину начпроду за бутылированную воду. Похоже, да?
Я вздохнул и отставил чашку. Перед кунгом лежал камень, дальше начинался один из склонов террикона, а рядом, рукой махнуть, наш первый блиндаж, двухместное «бунгало» в два наката. В бунгало жили Гала и Васюм, наш золоторукий механ. В данный момент Гала резал овощи на окрошку и ругался на Васюма, а Васюм чистил сваренный картофан и ругался на Галу. Мы с командиром сидели, ждали окрошку и тоже вяло переругивались. Окурки падали в пустой цинк, было пронзительно хорошо и абсолютно спокойно.
К кунгу потихоньку подгребали остальные — могучий молчаливый Федя, худой и острый на язык Президент, неразлучные Прапор с Козачком, Джонни, чернявый, вечно бурчащий и недовольный, и Кэш, сержант, ставший младлеем пару недель назад и получивший ужасно выгодную и безумно карьерную посаду «командир першого взводу другої мотопіхотної роти». Пока рассаживались, пока курили и болтали, сверху на взводный опорный пункт неодолимо, медленно и прекрасно опускались сумерки.
— Товарищі військовослужбовці, призвані за мобілізацією, — начал командир и отхлебнул кофе, — планы поменялись. Ой, а також наши мощные контрактники, — тут командир поклонился в сторону Козачка. Козачок обернулся, никого за собой не увидел, потом приосанился и сделал гордое лицо.
— Удивительно, шо так долго протрималися ці наші плани. Ми ж в армії, — тут же съязвил Президент, — все понятно. Война відміняється, можно расходитись. Все, я у.бую, мені через час в наряд.
— Не, война не отменяется. Но нас мощно почикали. Поедут четверо, — сказал ротный.
Пацаны зашевелились, Козачок вытащил из кармана камень, шмыгнул носом и подозрительно посмотрел на Прапора. Прапор был спокоен, улыбчив и неподвижен.
— Даю расклад. Два на квадрики, летать будем по очереди.
Один водилой, и один — медик.
— Хто на квадриках? — тут же спросил Президент.
— Я и ты.
— Остальные? — вклинился Федя.
— Мимо кассы. Медиком — Мартин, на колесах — Васюм. Остальные остаются на позиции и воюют тут. Командует Кэш, когда его убьют — Федя, после Феди — Прапор. Пытання?
Команда зашевелилась и забурчала. Именно эти недоліки, ну и плюс еще несколько, составляли ядро «второй эльфийской» и, собственно говоря, и были теми самыми дебилами, которые любили повоевать и не любили все остальное. Пехота за месяцы на позициях настолько вживалась в этот стиль существования, одновременно медленный и быстрый, опасный и банальный, что иногда мне казалось, что мы никогда уже не сможем жить без этого свиста, клацанья, лязга и грохота. Как странно это было: мы ненавидели войну и одновременно любили ее. Я так и не понял, почему так получалось?
— Ну, мы пошли? — прапор встал и начал отряхивать свои флектарновые штаны.
Особо чище они от этого не стали, хотя пылюка поднялась знатная. Кэш потянулся и оперся о мое плечо.
— Погоди, — сказал ротный, — советы ваши треба. Нам.
Тем, кто пойдет.
— О, так я иду! — сообразил Президент. — Ура!
— Сцуко, нема в мене більше друга, — промурчал ему Прапор прямо в ухо и улыбнулся.
— Не накручуй себе, — тут же ответил Президент одной из любимых фраз второй роты. — Тре було на квадрику учиться летать. Сиди тепер, сопєрєживай.
— Молимось за тебе, — сказал Джонни и потер переносицу. — Янгола-охоронця. Повертайтесь живими. Хлопці з АТО прийдуть — порядок наведуть…
— Хай син лейтенанта воює! — тут же вклинился я. Лейтенант, гордый отец двух дочерей, подозрительно посмотрел на меня.
— Ліпецька фабріка, — тут же продолжил Прапор, и понеслось.
Президенту желали «нарожати діточок», мне — «загинути смертю хоробрих та отримати ордєна», ротному — карьеру в Збройних Силах України, посаду начштаба и майорский погон. Президент кричал на всех, я ржал, ротный представлял себя майором и бледнел. Козачок смотрел в небо и мысленно подсчитывал, сколько месяцев он уже на контракте. Выходило что-то около двадцати.
— Охрененно помогли. Вот прям неоценимо, — ротный вернулся к теме нарады. — Давайте теперь серьезно.
— Васюуууум! Васюуууум! — заорал я в сторону блиндажа.
— Ще не готово! — откликнулся механ и в доказательство показал на Галу: — Це Марджаджа тормозить, бо дуже мєдлєнний!
— Вася! Мля! Ты бы поменьше п.здів і побольше работал! — тут же ответил Гала и хлопнул комара на руке.
— Васюуууум! Бросай свою окрошку та йди сюди!
— Зара! — механ бросил нож, вытер руки какой-то безумной мехводовской тряпкой и потопал к кунгу, шлепая тапками.
— Мартин, по медицине все на тебе. Шо по срокам? — ротный начал нарезать задачи.
— Берем рейнджера, он пикап жеж. На дугу смастрячу подвес под физуху, плюс расходников в кузов накидаю. Бак под пробку зальем, хотя… ща, уточню.
— Вася, шо по пальному? — уточнил ротный у подошедшего Васи.
— Тогой… є у бульках літрів сорок… Чи ти про соляру?
— Про все доповідай.
— Зара… — задумался Вася. Из кармана ношеных треников появилась пачка «Прилук» и зажигалка. — Так, по бєнзіну щє літрів сорок, плюс гєнік повний. І баки на зілах повні, як ти казав. Волинька — півбака.
— Волынянку долить. А на нычке сколько?
— Якої нички? — сделал удивленное лицо Васюм.
— Вааася… Не п.зди мені у вічі. Тільки правду. Добровольное признание смягчает наказание.
— Тридцятка є. На крайняк.
— Норм. Шо по соляре?
— Так, баки на уралах повні. По бехам не знаю, вони ж не наші. Твій, білий — під пробку, в зеленого тре три відра залити. На остачі зара бочка точно, і щє трохи є.
Пального у нас было много, потому что мы его не продавали. И еще с зимы мы выполняли приказ комбата «баки всех машин всегда должны быть полными. Готовность к маршу мотопехоты — два часа». Не, понятно, что за два часа все майно роты мы бы не свернули, но машины были заправлены, в этом можно было не сомневаться. Под словом «білий» Васюм имел ввиду Лендровер Дискавери, праворульный, на котором, в основном, ездил ротный, а под словом «зелений» — Форд Рейнджер, тоже праворульный, здоровенный лифтованый камуфлированный трехлитровый злой корч, на котором ездил я. Плюс — у нас имелся запас в бочках и банках из-под бутилированной воды. Соляра на волонтерские машины привычно и традиционно списывалась на один из Уралов, что совершенно логично, так как два джипа, все равно, «кушали» меньше, чем один Урал, мой ровесник. Это было абсолютно незаконно, абсолютно правильно и никогда и ни у кого не вызывало вопросов.