Знаменитая гора (к югу от совр. г. Цзюцзян в пров. Цзянси) таила в себе древние легенды. По преданию, в период династии Чжоу на ее склон ушли в отшельничество семеро братьев Куан, откуда и пошло название горы («лу» — жилище отшельника, отшельник, отшельничество) и нескольких ее вершин, в названия которых включено слово «куан»; позже на Лушань жил отшельник Просветленный, прозывавшийся также Лу-цзюнь, которого навещал ханьский император У-ди. Романтически настроенный молодой Ли Бо взошел на эту вершину сразу же, как только выехал за пределы родного Шу. Быть может, сыграл свою роль и ностальгический элемент: гора Лушань иначе — по имени легендарных братьев — именуется Куаншань, что, конечно напомнило поэту родной край, где на тамошней Куаншань (с теми же иероглифами) он штудировал даоские каноны в монастыре Дамин.
Позже Ли Бо не раз еще поднимался на Лушань, а в конце 750-х годов перевез туда семью, спасая ее от смуты в стране, и долго жил в этих местах.
Смотрю на водопад в горах Лушань
К закату поднимусь на пик Жаровни,
Взгляну на юг — там водопад вдали,
Обрушиваясь с высоты огромной,
Он расплескался на десятки ли.
Летит стремительно, как огнь небесный,
Слепит искреньем радужных цветов,
Вселяя ужас сей Рекою звездной,
Низвергнутой из самых облаков.
Окинешь взглядом — сколько в этом мощи!
Природные творенья — велики!
И шторм морской прервать его не сможет,
Луна в ночи тускнеет у реки.
Из тьмы небесной эти струи пали,
Окатывая стены черных круч,
На камнях капли-перлы засверкали,
Как зоревой передрассветный луч.
Люблю бродить по этим чудным скалам,
Они душе несут покоя дар,
Мирскую пыль стряхну с себя устало —
И словно выпью Яшмовый нектар.
Мне любо благолепие такое,
Где расстаюсь я с суетой мирскою.
Над Жаровнею курится сизый дым,
Водопад висит белесой полосой,
Словно пал он с бесконечной высоты
Серебристою Небесною рекой.
725 г.
№ 1. Жаровня: название одинокой вершины к северо-западу от горы Лушань, чья округлая вершина напоминает курильницу для ароматных палочек или жаровню, над вершиной постоянно клубятся облака, словно дымок жаровни. Ли: мера длины примерно в 360 шагов. Яшмовый нектар: даоский эликсир бессмертия.
№ 2. Небесной рекой китайцы называют Млечный путь, который, по мифологическим представлениям, льется с Неба на Землю. «Высота огромная»: букв. «Девятое небо» — высший слой неба, на котором находится дворец Верховного владыки.
«Когда начался мятеж Ань Лушаня, Ли Бо в 756 г. уехал к горе Лушань и уединился там… Он потерянно бродил по склонам, собирая лекарственные травы. Утренний туман застилал гору Жаровни, и сквозь него пробивались лучи солнца, окрашенные багровым цветом. Со скалистых камней Жаровни срывался водопад, прорезая туман, и зрелище было редчайшее. По горной тропе брел дровосек с вязанкой за плечами и пел: „Солнце озаряет Жаровню…“ Ли Бо остановился и прислушался. Дровосек-то поет его песню „Смотрю на водопад в горах Лушань“. Сердце всколыхнулось радостью, и он с тихой улыбкой принялся пощипывать усы. Тридцать с лишним лет назад он был здесь, на Лушань, и написал это стихотворение, оно распространилось среди людей, и вот стало горной песенкой дровосеков. День клонился к вечеру, и Ли Бо забросил за спину котомку с травами, подхватил мотыгу и пошел к дому».
Покинув город Сюньян, шлю с озера Пэнли судье Хуану
Когда вода в колодце забурлила,
Я понял — волны по реке пошли
И, в зеркало небес раскрыв ветрило,
Повел свой челн до озера Пэнли.
Слегка поморосило в час заката,
Но снова небо в блеске чистоты,
И вот — Лушань! Душа безмерно рада.
Кто ведает пределы красоты!
Встает луна над каменным зерцалом,
Небесный мост Жаровней растворен.
Когда душа о друге вспоминала,
Мы видели Лушань — и я, и он.
760 г.
Сюньян: совр. г. Цзюцзян в Цзянси. Пэнли: озеро в Цзянси (другое старое название Пэнцзэ; сейчас наз. Поянху). Судья Хуан: личность не установлена, упоминается лишь в одном стихотворении Ли Бо. Колодец: в 200 г. до н. э. Гуаньином, сановником ханьского императора Гаоцзу, в районе совр. г. Цзюцзян в Цзянси, был сооружен настолько глубокий колодец, что подземными течениями он соединялся с рекой у г. Сюньян и вода в нем колыхалась от ветра и волн на реке. Каменное зеркало: нависший круглый камень горы Лушань, отполированный, как зеркало. Жаровня: название одного из пиков горы Лушань (совр. пров. Цзянси), чья округлая вершина напоминает курильницу для ароматных палочек или жаровню.
Ночные раздумья в Дунлиньском монастыре на горе Лушань
К Синему Лотосу в необозримую высь,
Город оставив, пойду одинокой тропой,
Звон колокольный, как иней, прозрачен и чист,
Струи ручья — будто выбеленные луной.
Здесь неземным благовонием свечи чадят,
Здесь неземные мотивы не знают оков,
Я отрешаюсь от мира, в молчанье уйдя,
И принимаю в себя мириады миров.
Сердце, очистившись, времени путы прервет,
Чтобы забыть навсегда и паденье, и взлет.
750 г., осень
Ли Бо воспроизводит картину собственной медитации в буддийском монастыре Дунлинь, построенном в 384 г на горе Лушань; «Синим Лотосом» (образное обозначение глаз Будды) Ли Бо называл себя («Отшельник Синего Лотоса»), а поселение, в котором он жил с родителями в Шу, называлось Цинлянь цунь (Деревня Синего Лотоса).
Так подумалось мне на закате в горах
На облаке я долго возлежал,
Став постоянным гостем дивных мест,
И насыщалась красотой душа,
Покуда диск закатный не исчез.
Над башней монастырскою — луна,
Среди камней открылся ток ручью.
Чиста душа становится, ясна,
Вот — истина, которой я хочу!
Из рощ коричных слышен плач летяг,
Осенний ветер стих, настал покой.
За море синее глаза глядят —
Умение Хун Я владеет мной.
Пока я жду Небесной Колесницы,
К чему вздыхать и зряшно суетиться…
750 г.
Осень этого года Ли Бо, овладевая умением Хун Я (методикой обретения бессмертия — Хун Я, по преданию, уже во времена правления легендарного Шуня было 3 тысячи лет) и глядя за синее море (то есть высматривая остров бессмертных Пэнлай, который мифология поместила в Восточном море), провел в гроте отшельника в горах Лушань (возлежать на облаке и означает жить, как святой даос-отшельник), где он был «пришельцем», гостем, но как бы сжившимся с этими горами, ожидая появления Небесной колесницы — одного из средств передвижения бессмертных.
Смотрю на вершины Пяти старцев близ горы Лушань
Вон там — пять скал, сидящих старых человечков,
Златые лотосы под сферой голубой.
Видна отсюда прелесть вся Девятиречья.
Уйду от мира к этим тучам под сосной.
725 г.
Уже в первый свой приезд на Лушань Ли Бо присматривался к возвышающимся среди зелени над девятью рукавами великой Янцзы Пяти старцам — крутым скалам к юго-востоку от горы Лушань, напоминающим кто поэта, кто монаха, кто рыбака с удой; в конце 750-х годов именно у подножия этих скал он построил дом, назвав его Академией Синего Лотоса (то есть кабинетом даоса-отшельника).
В Сюньянском монастыре Пурпурного предела пишу, ощущая осень
Что-то осень мне тихонько шепчет
Шелестом бамбуков за окном.
Этот древний круг событий вечный
Задержать бы… Да не нам дано.
Я замру, от этих тайн вкушая,
В беспредельность дух послать могу.
Тучка, от Чжуннани пролетая,
Зацепилась за мою стреху.
Что сказать мне Тан-гадатель сможет?
Да и Цзичжу не отыщет слов.
Сорок девять лет уже я прожил,
Знаю: то, что было, то ушло.
Необузданность моя уснула,
Мир уже меняется давно,
Вот и Тао Цянь домой вернулся,
И созрело доброе вино!
750 г.
Спустившись со склонов Лушань, Ли Бо задумался о бренном и вечном, остановившись в монастыре Пурпурного предела (так назывались несколько даоских монастырей, сооруженных по приказу императора Сюаньцзуна в обеих столицах и в центрах округов страны для распространения даоского учения). Не случайно ему пригрезилась возвышавщаяся недалеко от Чанъани гора Чжуннань, излюбленная даосами, ведь Сюньян (совр. г. Цзюцзян в Цзянси, неподалеку от горы Лушань) был именно тем городом, где через несколько лет Ли Бо был заключен в тюрьму, облыжно обвиненный в участии в мятеже против императора. Быть может, зря он не поверил гадальщикам (Тан Цзюй: гадальщик-физиономист периода Чжаньго; Цзичжу: гадальщик ханьского периода Сыма Цзичжу), которые, как он писал в другом стихотворении, предупреждали — «не буди Дракона»?!
«Крылатым масть различная дана…»
Крылатым масть различная дана,
Чтобы опора каждому была.
А Чжоучжоу — есть ли в том вина,
Что силы лишены ее крыла?
Собратьев крылья ей бы в клюв свой взять,
Чтобы воды из Хуанхэ испить.
Но равнодушно летуны летят…
Вздохну печально — ну, и как тут быть?
Стихотворение № 57 цикла «Дух старины», 760 г.
Ближе к осени Ли Бо вернулся в свой дом (уже не на горе Лушань, а в некотором отдалении от нее на юг, в Юйчжан, близ совр. г. Наньчан), где ждала его семья, и написал это грустное философское стихотворение о мифической птице Чжоучжоу, которая жаждет высоких полетов, но слишком тяжелая голова и куцый хвост мешают ей; она взывает к собратьям о помощи, но те равнодушно пролетают мимо (от осужденного Ли Бо отвернулись многие бывшие друзья).
На западе Цзяннани провожаю друга в Лофу
И пять вершин на бреге Гуй-реки,
И пик Хэншань, что на Цзюи глядит, —
От мест родных в Аньси так далеки…
Куда скитальца может занести!
Печаль одела в белое Пэнли,
На отмелях осенний мрак и хлад.
Мечтанья о бессмертии ушли,
Мне не вдыхать Пурпурный Аромат.
От царской службы я освобожден,
Как Чао, как Бо И, нас скроет грот,
Уходишь ты к Лофу на горный склон,
Меня покой горы Эмэй влечет.
Дорога между нами пусть длинна,
Напомнит друга лунный блеск ночей.
Ищи Безумца чуского меня
В благоуханье яшмовых ветвей.
760 г.
Провожая в своем доме в Юйчжан на западе Цзяннани, друга, уезжающего на юг к горе Лофу на востоке пров. Гуандун у северного берега реки Дунцзян, Ли Бо красочно описывает его маршрут через реку Гуй (нижняя часть реки Лицзян), мимо пяти вершин вдоль ее берегов, мимо гор Хэншань на западе пров. Хунань и Цзюи на юге пров. Хунань, озеро Пэнли в Цзянси (другое старое название Пэнцзэ; сейчас наз. Поянху). Все это так далеко от Аньси — погранрайона Танской империи на территории совр. Синьцзяна, рядом с г. Суйе (Суяб) на территории совр. Киргизии, где Ли Бо родился, и от горы Эмэй в Шу, где он провел детство. Они оба покончили с мечтами о царевой службе, предпочтя вдыхать Пурпурные ароматы (эвфемизм, обозначающий отшельничество), как Чао-фу, легендарный «отец отшельников» времен древнего императора Яо, или как Бо И, человек времен Шан, в знак протеста против узурпатора У-вана уморивший себя голодом на горе Шоуян. Пора, пора стать Чуским безумцем, как в «Житии бессмертных» (Ле сянь чжуань) говорится о некоем жителе царства Чу, мечтавшем о бессмертии и часто бродившем по горам; в «Луньюй» (18, 1) упоминается именно этот «чуский безумец», который, встретив Конфуция, спел ему песню о падении нравов и губительном правлении, и обрести вечность яшмовыми ветвями мифического древа бессмертия, растущего на западном склоне священного хребта Куньлунь.