— Не годится мне бывать у вас.
Они вошли, Ян вошла за ними. Она впервые увидела, как Второй живёт на самом деле.
— Всё равно приходи вечером, — повторила она. — А то брат думает, что я во всём виновата!
— Передай Ян Мэну, что у меня дела дома, пару дней меня не будет.
— Ну хорошо, — сказала Ян Лан и пошла к двери. В дверях она столкнулась с Седьмым и случайно задела мальчика рукой. Взвизгнув, она сиганула за порог и поспешила прочь, на ходу достав платочек и яростно оттирая руку. Её фигурка уже почти исчезла вдали, но видно было, как она всё пытается оттереть пятно.
Второй так и не пошёл к Янам. А ещё он не поступил в среднюю школу № 1, но, честное словно, не потому, что плохо готовился. После того как он перестал ходить к Янам, он ещё долго вечерами просиживал за книжками под уличным фонарём. Но всю неделю накануне экзаменов лил дождь, и ему негде было заниматься. Пришлось сидеть дома и вместе со всей ватагой слушать отца, который в очередной раз пересказывал истории своих подвигов. А в восемь все дружно ложились спать.
Второго зачислили в среднюю школу № 8. Такого в нашей семье раньше не случалось. Если бы не Седьмой, который случайно поступил аж в университет, Второй стал бы самым образованным человеком среди нас. Ян Мэн, ясное дело, поступил в школу № 1. Второй знал, что так получится. На каникулах Ян Мэн пару раз забегал к нам. Они со Вторым садились у двери, смотрели на проезжающие поезда и говорили обо всём на свете. Но с началом учебного года брат стал реже общаться с Янами и наконец совсем прекратил.
В школе Второй стал одним из лучших. С каждым днём его поведение и речь всё больше отличались от домашних. Он объявил отцу, что собрался поступать в университет на архитектурный. Второму хотелось, чтобы отец и мать жили в самом красивом доме на Земле, который он построит им сам. Когда он рассказывал им об этом доме, его глаза-впадины излучали свет, проникавший в души всех, кто его слышал. Отец и мать опешили, некоторое время они просто стояли и смотрели на Второго, казалось, их поразила молния. Тут на улице раздался протяжный гудок поезда, пол заходил ходуном — и отец очнулся. Он будто бы вмиг переменился: лицо осветила по-детски радостная улыбка. «А мой сын далеко пойдёт! Всё-таки мой отпрыск!» — с восторгом заявил он, потом ещё долго хлопал Второго по спине и плечам, выражая одобрение. В общем, все крайне воодушевились, только Седьмой, как обычно, заполз под кровать, словно щенок, и уснул там мёртвым сном.
Мечта Второго поступить в институт и стать архитектором, конечно, разбилась вдребезги с началом Культурной революции, как и мечты многих других мальчишек. И хотя Второму удалось стать командиром отряда хунвэйбинов,[19] он всё равно был в полнейшем отчаянии. В итоге он так и не примкнул ни к какой фракции, а просто вернулся домой работать, как велел отец. Всё-таки столько братьев и сестёр, мал мала меньше, пришлось работать, чтобы на что-то жить. Отец где-то раздобыл тачку, и Второй стал каждый день возить груз с товарного склада на Хуанпулу к реке, зарабатывал прилично. Благодаря этому зимой у всех детей в семье были тёплые носки.
Это случилось однажды вечером, когда все домашние уже спали. Дома всегда ложились рано, потому что утром рано вставать на работу, да и пока все не улягутся, и повернуться-то негде. В общем, уже храпели вовсю, как вдруг кто-то принялся колотить в дверь. Все тут же проснулись. Такого раньше никогда не бывало.
— Совсем одурели? — рявкнул отец. — Чего дубасите?
Оказалось, это Ян Мэн. Второй сразу вскочил: он явно нервничал, будто предчувствуя что-то. Открыв дверь, он увидел Ян Мэна, крепко обнимавшего Ян Лан, бедняжка вся дрожала, а глаза опухли и покраснели.
— Что случилось? — спросил Второй. Лицо Ян Мэна было совершенно бесстрастным, но голос — печальным. Он сказал, что днём папа с мамой вдвоём куда-то ушли и до сих пор не вернулись. Они с сестрой прождали до вечера, потом начали волноваться и пошли в спальню к отцу посмотреть, не оставил ли он записку. И обнаружили там письмо Ян Мэну, подписанное «папа и мама». В письме они просили Ян Мэна не удивляться тому, что произойдёт с семьёй. Единственное — он обязан позаботиться о сестре. И последняя строчка была: «Прощайте, любимые дети!» Не успел Ян Мэн договорить, как из дома раздался крик отца:
— Идиоты! Толку стоять рассусоливать! Ясно же, отправились прямиком к Яньло-вану,[20] надо скорее идти искать их!
— Ян Лан еле держится на ногах, а нашу тётку Сюй ещё в прошлом месяце выгнали с работы, она вернулась к себе на родину, — ответил Ян Мэн
— Я хотел попросить, чтобы Ян Лан побыла пока у вас.
— Я пойду, а ты оставайся тут, побудь с Ян Лан, — сказал Второй.
Тут отец слез с кровати и начал пинать Третьего, Четвёртого, Пятого и Шестого, которые, лёжа, прислушивались к разговору. «Живо встали! Все пойдём!» Потом повернулся к Ян Мэну и сказал:
— Мой Второй присмотрит за девочкой, а остальные все пойдут с тобой, командуй!
— Дядя, не знаю, как и благодарить вас!
— Ты, главное, болтай поменьше! — буркнул отец.
Второй повёл Ян Лан домой, практически потащил на себе. Она была так слаба, что не могла идти, ещё постоянно бормотала что-то, но Второй не мог разобрать ни слова. Три дня и три ночи Второй не смыкал глаз. Дома у Ян Лан сразу начался страшный жар. Слёзы уже все были выплаканы, лицо пылало, волдыри на губах — как она переменилась! Второй бегал за врачами, кормил её с ложечки, давал лекарство, потом тихонько ложился возле её кровати и дрожащим голосом уговаривал её потерпеть, держаться.
На четвёртый день вернулся Ян Мэн, совсем без сил, и сказал, что родителей нашли. Они вдвоём утопились в Янцзы. Их тела нашли вместе, опутанные подолом маминого свадебного платья. Их страшно распухшие трупы выловили в районе Янло. Тут ноги Ян Мэна подкосились, он рухнул на пол и начал блевать. Все эти дни он ничего не ел, поэтому вместо рвоты из него извергалась жёлтая жидкость. На шее набухла и яростно билась синяя жила, смотреть было противно. Наконец Второй сообразил, что делать, опустился на колени рядом с Ян Мэном и прошептал: «Прекрати сейчас же! Если Ланлан увидит, то для неё всё кончено!» Если бы не эти слова, Ян Мэн вряд ли бы справился. Но Ланлан лежала в другой комнате в болезненном забытье, надо было любой ценой скрыть всё от неё.
Через неделю организовали похороны. Помогали все: Второй, Третий и остальные братья, всё прошло как надо. Прах врача и учительницы родной речи поместили в одну крошечную белую урну. Отец нашёл место на кладбище Бяньданьшань, и этот одинокий холм стал их последним пристанищем. Стоя у могилы, Второй смотрел на деревья с густыми зелёными кронами, чёрные могилы и белые надгробия, на душе вдруг стало так пусто. Что такое человек? Ничтожество, не больше медведки или муравья, а умрёт — и вовсе обратится в пыль. Скольким людям уготована эта участь, и ему вместе с ними? Велика ли разница между живым человеком и мёртвым? А вдруг мёртвые на том свете смотрят на наш мир и думают, что это они — живут, а мы — мертвы? Разве смерть — это не переход в другую, высшую форму жизни?
Такой боли Второй никогда раньше не чувствовал. Это была неизбывная боль жизни, такой неопределённой неясности. Но он не мучился от неё долго, он почти сразу потонул в ней, потому что тогда же, практически одновременно с болью, в нём зародилась любовь. Жизнь расплавилась от жара любви. Любовь стала ясным небосводом, под которым он жил уверенно и смело… Пока солнце не померкло, а любовь не стала дымом, который рассеял ветер… И тогда горячая лава его жизни вновь застыла. Тогда вся боль, которая приходит вместе с жизнью, вновь принялась без устали терзать его сердце. Вот тогда он вспомнил Бяньданьшань: деревья с густыми зелёными кронами, чёрные могилы, белые надгробия… и те размышления о переходе в высшую форму жизни. В ту ночь он взял опасную бритву и перерезал вены на запястьях. Потом свесил руки с кровати, чтобы кровь свободно стекала вниз, впитываясь в земляной пол. Третий всю ночь проспал с ним рядом на одной кровати и только к утру обнаружил, что брат почти не дышит. Ян Мэн и Ян Лан, которые, узнав о случившемся, тут же прибежали, в ужасе смотрели на огромную лужу крови. Ян Лан не могла сдержать рыданий:
— Почему, ну почему надо было умирать?
Тут Второй внезапно открыл глаза и отчётливо произнёс:
— Не Смерть, но Любовь! — и голова бессильно упала.
Это случилось в 1975 году на северном берегу реки Дунцзинхэ на равнине Янцзы и Ханьшуй. Уже, получается, десять лет назад.
7
Седьмой вспоминал, что когда впервые услышал известие о смерти Второго, то остался абсолютно равнодушен — как будто речь шла о смерти совершенно незнакомого человека, но, если подумать, Второй хотя бы какое-то время относился к нему сносно. Тогда Седьмой уже год как «переобучался» в деревне. Он попал в маленькую деревушку, затерянную в горах Дахуншань, со всех сторон окружённую густым лесом. На похороны Седьмой не поехал. А узнал о смерти брата из записки, кое-как нацарапанной Старшим. Это было первое письмо, которое Седьмой получил из дома. Отвечать он не стал.
В тот день, когда Седьмой уезжал на «переобучение», дома было тихо. Никто не заметил, как он ушёл. Когда добрался до порта, ему повстречались сестра Сяосян с каким-то чернобородым мужиком. Они шли в обнимочку прямо ему навстречу. Седьмой уже запутался, какой это по счёту кавалер сестры. Хотя недавно он вроде слышал, мать говорила отцу, что Сяосян надо бы замуж. Во-первых, ей разрешат не ехать в деревню, во-вторых, она всё равно уже беременна. Ей больше нельзя делать аборт, а то вообще останется бесплодной. Врач так и сказал матери, которая ходила вместе с Сяосян в больницу. Сяосян была точно такая же кокетка, как и мать в своё время. Единственное отличие — у Сяосян мужики постоянно менялись, а у матери всю жизнь был лишь один — отец. Увидев сестру, Седьмой поспешил скромно уступить ей дорогу, они с кавалером прошли мимо, весело хихикая, а он в одиночку продолжил путь. Сяосян как будто не видела его, даже не взглянула в его сторону. Из всех своих домашних Седьмой больше всего ненавидел трёх женщин, а Сяосян так и просто на дух не переносил. Однажды он дал себе страшную клятву — если ему выдастся шанс отомстить, он отым