Они прошли на кухню, старик достал варенье из ранеток, домашние кексы. У Терещенко забурчало в животе.
Видно было, что бывший следователь живет небогато, но со вкусом. В доме всего было вдоволь. «Дача — кормилица!» — радостно пояснил он. Пространство под кухонным окном было заставлено банками с соленьями, вареньями и компотами. Белоголовцев поперебирал их, что-то выискивая, но больше ничего не достал. Очевидно, ему просто было приятно трогать свои зимние запасы.
— Итак, Штейнер… Штейнер-Штейнер-Штейнер… — бывший следователь задумался на секунду. — Молодой такой немец, настоящий фашист на морду… Как же, помню! Одно из последних дел перед пенсией. Ой-е-ей! Годы летят!.. А что это прокуратура теперь им интересуется?
Белоголовцев спросил об этом не тревожно, не взволнованно. Даже особого любопытства Терещенко не заметил: действительно, прошло много лет.
— У нас появились новые данные. Такое ощущение, что в этот день и в этом месте могли убить еще одного человека.
— Как вас замордовали-то в последнее время! — Старик, довольный, захихикал. — Вон вы уже куда лезете!
А знаешь, чем все закончится? Не знаешь? Последних людей они из милиции разгонят своими чистками! Вот тогда преступный мир и обрадуется! Людям оборотни не нравятся? Ну, пусть прогонят их, пусть вобьют им осиновый кол в сердце! Вот когда воры да насильники к власти придут, они и вспомнят… Оборотней!
— Следите за последними событиями? — улыбаясь, спросил Терещенко.
— В полглаза, парень, в полглаза… Я сам преступников не боюсь, я их презираю! У меня в кладовке два ружья охотничьих. Одно из них еще немецкое, трофейное, «Зауэр»! Оно не промахнется, если что! И рука у меня не дрогнет! А вот вы, нынешние, жидковаты будете! Все цацкаетесь с ними, правами человека вам мозги задурили! А кто задурил-то? Американцы да евреи! А зачем? А чтобы развалить нас окончательно. Ишь ты! Они нам все советуют, как права человека уважать, а сами чуть что на электрический стул сажают! Или вообще, без суда и следствия, вон, в Израиле. Фигак прямой наводкой! И полквартала как не бывало! Советчики… И ведь наши идиоты их слушаются, а?
Этот разговор, очевидно, мог идти много часов. Поэтому Терещенко решил вернуться от общедемократических проблем к делу Штейнера.
— Все-таки следствие тогда очень быстро провели, — сказал он. — Много вопросов осталось.
— Каких вопросов? — картинно удивился Белоголовцев. — Что Ордынский — подлец и беспредельщик, это, что ли, вопрос? Да я его и без доказательств упек бы с удовольствием! Вот, клянусь, подложил бы улику и не моргнул! Он придурок был полный, понимаешь? Чуть что — за нож. Он, знаешь, за что первого своего прирезал? Не знаешь? Поспорили, как медвежью тушу правильно разделывать! Охотники, твою мать! Причем, оба дальше Новосибирска никуда не выезжали!.. Этот говорит: так, а другой — так. После чего Ордынский хватает нож и с визгом: «Сейчас я тебе покажу, сука, где вырезка находится!» начинает полосовать этого беднягу! Ты скажи, его можно такого на улицы выпускать?
— А вас не заинтересовало тогда, почему ему в обоих случаях подвернулись одинаковые ножи?
— Почему это одинаковые?
— Я слышал, что одинаковые.
— Ты «слышал», — передразнил Белоголовцев. — А я это дело вел. Ничего не одинаковые. Разные совсем ножи! Эксперт заключение делал.
— Экспертом, кажется, женщина была?
— Баба. Не помню, как ее фамилия. Молодая девчонка, но сильная такая духом. Мужикам бы поучиться. Из деревни на работу ездила… Она знаешь, где жила? По соседству с матерью убитого. Этого Штейнера…
— А где она теперь?
— У нее роман был с одним нашим сотрудником. Может, замуж за него вышла, в декрет ушла? И то правильно! Не женское это дело — отрезанные головы осматривать.
— Вы не обратили тогда внимания на похвальбу Штейнера, что его дядька из Бодайбо ему работу подбросит?
Белоголовцев сумрачно глянул на него. Он вдруг посерьезнел, и взгляд его стал таким тяжелым, что Терещенко кожей почувствовал: не дай Бог было попасться этому следователю в его молодые годы. Уж зубы выбивал — точно.
— Да, я обратил на это внимание, — медленно сказал Белоголовцев. — Вот оно в чем дело!.. Что ж ты мне голову дуришь? Ножи, не ножи… Тебя не Ордынский интересует и не убийство Штейнера, а это ограбление! Так бы и сказал прямо… Миллион — оно, конечно, немало, но сколько наворовали в последние годы, а? Вот кем надо заниматься — этими сволочами. А вы чем занимаетесь? Эх… Я, парень, не верю, что Штейнер к этому делу отношение имел. Я тогда все хорошенько проверял: нас сильно трясли из-за этой его похвальбы. Нет, он, во-первых, балабол был, а во-вторых, у него алиби было. Не железное, правда, но ведь и не опровергли его, правильно? Мы уж и так проверяли, и эдак, и наперекосяк — нет, хвастался он просто. А дядьку тогда прощупали до седьмого колена. Сошлись на том, что просто это ограбление растревожило всю нашу шушеру от Иркутска до Свердловска. Как же, такая удача! Вот и начали легенды складывать, планы строить… Нет, парень, такие дела один раз в сто лет получаются… Ты варенье-то ешь! Песня, а не варенье!.. Вообще-то, надоели мне эти расспросы насчет Бодайбо…
— А кто еще вас об этом расспрашивал?
— Да подваливали разные… Еще тогда…
— Милиция?
— Нет, не только. Тоже шушера. Но у меня разговор с фраерами короткий: тем более, что тогда у меня не два ружья было, а пять!
Старик радостно засмеялся.
…Терещенко вздохнул, вспоминая вчерашнюю беседу над вареньем. Да уж. Предположения насчет того, что убийство Штейнера имеет некоторое отношение к Бодайбо, получило более чем веские доказательства. Точнее, по словам Белоголовцева, оно не имело к Бодайбо никакого отношения, но подозрения насчет этого были. «Что за ограбление? — подумал он. — Надо копаться, искать. Получается, оно было совершено в девяносто втором еще до убийства Штейнера. Получается также, что вина Ордынского и вся эта пьяная драка в Корчаковке казались тогдашней милиции очевидными. Раскрыто это дело было быстро. Но вот обмолвка Штейнера незадолго до смерти сильно заинтересовала работников правоохранительных органов. Причем, в связи с каким-то другим делом… Ну, и что? Как это все связано с несуразностями в убийстве самого Штейнера?»
Они уже были в деревне. Проехали первый забор, и тут глазам Терещенко открылась невероятная картина: дома Штейнера на месте не было! От испуга он начал открывать окно, а затем стукнул шофера кулаком в бок: «Да стой же ты! Останови машину!»
Когда потрясение прошло, Терещенко понял, что странности последних дней сделали его слишком впечатлительным. У работника прокуратуры все-таки должна быть более холодная голова. На участке Штейнера шло строительство.
«Ведь они же продали дом! — обрадованно сказал он себе. — Я же это знал, так чего испугался, дурак? Люди купили эту развалюху, а теперь строят новый дом. Ничего удивительного!»
— Фу! — сказал он вслух и смущенно покосился на шофера. — Поехали. Как мне объяснили, за тем магазином надо повернуть направо, а потом еще направо, в тупик. Надеюсь, он дома…
Бывший участковый Волин оказался дома. Правда, он собирал вещи. На темных досках пола, посреди комнаты, стоял огромный брезентовый рюкзак, к нему было приставлено ружье в чехле, на кровати лежала доха, а рядом с кроватью валялись летные унты с черными ремнями.
— На охоту собрались? — понимающе улыбнулся Терещенко.
— Ну, — кивнул бывший участковый. — Это у меня старая традиция. Как на пенсию ушел, каждый год на всю зиму уезжаю…
— Далеко?
— Всякий раз по-разному… Друзей у меня много… Так, говорите, вы от Мишани? Как он?
— Скоро выписывают.
— Ну, слава Богу. Крепкий парень оказался, повезло… У вас ко мне дело, я так понимаю?
— Да. Так получилось, что, кроме вас, никто и помочь не может! Ни архивы, ни бывшие следователи…
— Опять дело Штейнера копаете? — усмехнулся Волин. — Меня Мишаня о нем уже расспрашивал… Трудно что-то вспомнить, одиннадцать лет прошло…
— Знаете, теперь у нас появились более конкретные вопросы. Может, на них будет легче ответить?
— Может… — равнодушно согласился Волин, складывая спальный мешок.
— Я тогда начну по пунктам.
— Валяйте.
— Вы ведь не первым приехали на место преступления?
— Нет, не первым. Там уже опергруппа работала. Мать штейнеровская ведь по ноль-два милицию вызвала.
— Сколько времени было?
— Я не помню, но в деле это написано. Ну, не рассвет был, во всяком случае.
— Тело Штейнера еще было в доме?
— Да, конечно.
— Кого-нибудь из соседей штейнеровских вы в то утро видели?
— Да всех видел. Долгушина была, Антипов.
— А Суботникова?
— Нет, ее не было. К ней я уже ближе к вечеру пошел.
— Зачем?
— Помогал свидетелей опрашивать.
— Так вы знаете про ее странные показания?
— Что она живого Штейнера видела? Ну, кто ж не знает. Но она алкашка.
— Она говорила также, что живой Штейнер отправился в дом к Антипову.
Волин пожал плечами, мол, он за пьяные бредни ответственности не несет.
— А вы не знаете, самого Антипова допрашивали по этому поводу? Ну, не видел ли он Штейнера в ту ночь?
— Суботиха уже позже свои сказки стала рассказывать. Когда отпечатки определили… Но Антипова допрашивали, это я помню. Он ничего про Штейнера не сказал. Да и не могли они общаться. Антипов его терпеть не мог.
— А мог Штейнер вообще попасть во двор к Антипову? У того ведь собака была огромная.
— Да, немецкая овчарка была… Но он ее привязывать начал незадолго до этого. Она у Долгушиной всю живность перебила… Я даже ходил разбираться.
— Разобрались?
— Куда там. Даже в калитку не вошел. Из-за этой же самой собаки.
— Антипов был негостеприимный?
— Это точно. Но он крикнул мне, что все понял. И с тех пор стал собаку привязывать.
— Вы видели нож, которым убили Штейнера?
— Да, видел. Огромный такой тесак. На полу валялся.
— Откуда у Штейнера такой?