– Брат Хэ Шунь, что скажете? У нас тут не хуже ведь, чем в Чапчале?
– Да примерно так же, нормально.
Разговор завязался, напряженность и настороженность понемногу исчезли.
– Проверка счетов идет? Как обстоят дела? – спросил Ильхам у Сакантэ.
– Начали, начали – бухгалтерские счета… Сакантэ вдруг запнулся. Ему было неудобно говорить дальше.
– Насколько я знаю, – сам продолжил Ильхам, – по счетам есть несколько вопросов. Некоторые экономические операции проводились не строго по правилам, и сама система недостаточно хорошо поставлена. В некоторых случаях учет все еще основывается на доверии. Например, на приход наличности от производства выписывается расписка, но – пустая, без порядкового номера. Это может породить проблему: если кто-то получил деньги, но без квитанции – как ты это проверишь? В прошлом году жена Нияза собирала по всем семьям и дворам молоко и отвозила в город – в Инин, для продовольственной компании; в итоге были проблемы. Она взяла у бухгалтера пачку пустых квитанций, таких вот – без номеров и корешков учета; а потом, когда мы стали выяснять у продовольственной компании, стало ясно, что она утаила часть наличных. По этой причине мы сменили Кувахан и подвергли критике бухгалтера.
– Да, вы правильно говорите; вы, оказывается, и в бухгалтерии хорошо разбираетесь! – Сакантэ слушал это с большим интересом.
– В том, как вести учет по счетам, я не разбираюсь, это я только об одном конкретном примере, – рассмеялся Ильхам. – А другой вопрос – недостача. У нас за последние годы стоимость единицы учета работ была в среднем примерно полтора юаня – это немало, и еще кооперативное лечение и другие меры общественного обеспечения; вообще-то не должно быть недостачи, однако в прошлые два года финансовая система была очень путаной, некоторые члены коммуны не по труду получали деньги, а благодаря хорошим отношениям с бригадиром – по запискам, которые тот выписывал. В результате у четырех дворов образовалась недостача – у каждого больше четырехсот юаней.
Здесь по одному из этих дворов действительно есть некоторые трудности – хотя, конечно, все равно не должно быть такой большой задолженности – а по остальным трем дворам ну никакой логикой нельзя объяснить. Один двор – это семья из рабочих и служащих, муж каждый месяц присылает деньги, жена не участвует в труде, но получает от бригады зерно, масло, мясо, овощи-фрукты, пользуется дровами и углем бригады, древесиной – и так месяц за месяцем весь год; чем дальше, тем задолженность больше, а чем больше, тем ее труднее возвращать – да и не думают они возвращать; и чем дальше так идет, тем сложнее решить этот вопрос. Еще один двор – Нияза, об их ситуации мы потом отдельно поговорим; его задолженность – это просто беда, наказание. Еще один двор – Пашахан, жены начальника большой бригады; ее в нашей бригаде прописали только в конце шестьдесят второго года. Два года назад – как раз в праздник, под Новый год – приносит записку, требует денег: дополнительные трудовые баллы в виде помощи от большой бригады, выписано за счет мастерских большой бригады; а так как начальник большой бригады работает в разных бригадах, этот заработок и раскладывается на все бригады. Таким образом те наличные, которые ему на большую бригаду все остальные бригады выделяли, оказываются полностью потрачены, и теперь отдельно с нашей бригады он хочет зерна и денег. Эти вопросы мы пытались решить несколько раз, но так и не можем разобраться с ними до конца. В результате с одной стороны – у некоторых задолженность, а с другой – члены коммуны трудились, трудовые баллы и трудовые начисления у них есть, но вознаграждение они получить не могут, справедливое распределение не может быть осуществлено, и это влияет на производственную активность членов коммуны…
– Это действительно так? – с некоторым недоверием спросил Сакантэ как бы сам у себя.
Ильхам понял, чего хочет Сакантэ, и продолжил пояснять:
– Дела на деревне совсем не так просты; с тех пор как сделали группы взаимопомощи, продолжается без перерыва борьба двух подходов. Одни люди – конечно же, их меньшинство – всеми силами и способами, днем и ночью только о том думают, как бы оторвать побольше от коллектива, урвать выгоду для себя – и поменьше выполнять свои обязанности; как где дырка – они уже там. Если считать, что те, у кого задолженность, находятся в трудном положении, тогда им непременно надо помогать и сочувствовать. Но это вовсе не обязательно правильно. И потом – это ведь еще и не соответствует методу классового анализа.
Хэ Шунь и Сакантэ переглянулись. То, что говорил Ильхам, было совершенно противоположно тому, что они слышали от Чжан Яна. Чжан Ян постоянно подчеркивал: разбираясь во всех деталях и связях, надо искать должников – тех, кто в затруднительном положении, надо, опираясь на них, поднять крышку классовой борьбы.
Ильхам совершенно не догадывался, в какую точку ударили его слова, – он всего лишь описывал кадровым работникам по соцвоспитанию ту ситуацию, которую знал, излагал свои взгляды на нее. И он, конечно, начал со счетов и учета, потому что именно Сакантэ отвечал за проверку счетов, с этого естественно было начинать – но говорил-то он о классовой борьбе во всей большой бригаде.
Он стал рассказывать дальше:
– Есть еще одна проблема, которой я никак не могу понять. Сакантэ, вы по счетам, наверное, тоже увидели: большая бригада в последние годы отряжает из производственных бригад рабочую силу, материалы, наличные на ведение лесохозяйства, переработки и другие подсобные промыслы. Возьмем лесопитомник для примера: земля выделяется производственной бригадой; саженцы закупаются на деньги, которые выделяют производственные бригады; для работ в питомнике по уходу за саженцами каждая бригада выделяет рабочую силу. Когда саженцы выросли, они считаются собственностью большой бригады и уже она эти саженцы продает всем производственным бригадам, берет с них деньги. Разве это правильно? Это соответствует «Шестидесяти положениям»?
– В этой ситуации я пока не очень хорошо разобрался, – сказал Сакантэ.
– У вас есть какие-то замечания к большой бригаде? – спросил Хэ Шунь.
– Нет, не ко всей большой бригаде, а к отдельным ее предприятиям – к лесохозяйству, подсобным промыслам. Вот, например, не так давно большая бригада распорядилась, чтобы из всех производственных бригад все швейные машинки и портные были переданы в большую бригаду, сконцентрированы – и какой в этом смысл? Только чтобы получить себе побольше денег, и все. Почему не направить силы на ремонт и оснащение техники, которая действительно нужна для сельхозработ?
Постепенно разговор развернулся шире. Ильхам, начав с подсобных промыслов большой бригады, перешел к борьбе с подрывной деятельностью в шестьдесят втором году, к делу о пропаже пшеницы в Седьмой бригаде, рассказал о Бао Тингуе, о нашумевшей истории с убитой свиньей, и дальше – о бегстве Курбана в шестьдесят третьем, о том как приезжал секретарь Салим вести учебу по документам ЦК… Так послушать – вроде бы просто разговор обо всем понемногу, а на деле абсолютно все связано с темой «четырех чисток» и классовой борьбы, с тремя великими революционными движениями. Понурый и молчавший до этого Жаим тоже стал время от времени вставлять пару слов.
То, как говорил Ильхам, его честная, активная позиция, его четкая речь и логика, то, что он просто и ясно рассказывал о сложных и запутанных вопросах – это все привлекало Сакантэ и Хэ Шуня. Излагать ситуацию правдиво, как есть, опираться на реальные факты, судить о вещах по их изначальному облику – это дело, вообще-то говоря, понятное и простое; любой человек с нормальным мышлением, сосредоточившись, успешно справится с такой задачей; и как раз напротив: те, кто пытаются оленя выдать за лошадь, а два выдать за три – именно такие люди сплошь и рядом окутывают дело таинственностью, путают, нагоняют тумана. Когда Ильхам привел конкретные примеры, Хэ Шунь и Сакантэ ему поверили – потому что вмиг исчезли искусственные тени; они тоже понемногу стали высказывать свои впечатления и мнения. Когда разговор доходил до особо интересных моментов, они стали даже перебивать друг друга – так каждый спешил сказать свое, все смеялись и говорили уже хором.
Вдруг заскрипела дверь. Вошел Чжан Ян.
Словно ледяной ветер внезапно ворвался в теплое жилище; Хэ Шунь и Сакантэ невольно встали, хотели было что-то сказать, но так и проглотили эти слова; они словно онемели, старались даже не смотреть в сторону Ильхама.
Вид у Чжан Яна был понурый, выражение лица нехорошее: в коммуну он съездил очень неудачно. Вернулся он в таком настроении, что хотелось бы отыграться на ком-нибудь – а тут как раз Ильхам и Жаим: наверняка воспользовались тем, что его нет на месте, и пришли совращать работников группы по соцвоспитанию!
Ильхам все это почувствовал, однако решил, что именно в такой ситуации он должен открыто выразить свою позицию. Он сказал:
– У меня есть еще несколько замечаний, которыми я хотел бы поделиться с вами: во-первых, перепрокладка сухих арыков – тут надо только ускорять работу, никак нельзя ее приостанавливать. В этом году зимние холода по-настоящему пока еще не наступили, земля промерзла всего на двадцать сантиметров, это работам не сильно помешает. Но вот дней через восемь-десять или даже через три-пять погода может сильно измениться, температура резко понизится, и продолжать работы будет очень трудно. Нам очень нужны эти несколько дней, чтобы сделать как можно больше – только так мы к будущей весне закончим первый участок работ. В противном случае всю весну провозимся и не доведем работу до конца, а придет пора вести полив озимой пшеницы – будет большая проблема. По этой причине я не поддерживаю вашего распоряжения временно остановить работы на канале и надеюсь, что вы немедленно его измените.
Чжан Яну очень хотелось крикнуть: «Да что это вообще такое!» – хлопнуть по столу, с шумом и треском выгнать вон Ильхама. Наглость невиданная, просто до неба достает: пришел, оказывается, их учить! От нервов даже дрожь по телу побежала. Но он взял себя в руки, потому что смутно понимал: этот Ильхам – упрямый, неутомимый, умеет говорить убедительно, может дискутировать так, что мало подобных сыщется. Явно этот бригадир не податливый кусок глины, его не укротить одним окриком. Ну и, кроме того, только что в коммуне Инь Чжунсинь и Бесюр отвергли его план «маленького штурма» в отношении Ильхама. От этого голова была в огне – ну откровенный правый уклон и консерватизм, просто вяжут его по рукам и ногам! Характер лучше придержать, а предъявить им надо какой-нибудь конкретный результат. Он, конечно, остался при своем мнении, и действовать будет так, как собирался, однако несогласие начальников вынуждало его быть более осмотрительным. Он подавил гнев и, старательно изображая улыбку, такую кривую и пренебрежительную, что она казалась хуже болезненной гримасы, сказал Ильхаму: