Нет, она не станет терпеть такое унижение, не будет терпеть насмешек и оскорблений, и даже жалости и заботы не потерпит, ей не нужны сочувствие и сожаление; сколько она себя помнит, у нее всегда не было одной руки – и разве это ее вина? Разве это недостаток, который ничем не восполнить? Она усердная, добрая, умная, красивая, гордая. В работе по дому и в бригаде, в учебе и труде – она никогда не тащится позади. Почему же такие как Пашахан ни на что другое не смотрят – только на ее покалеченную руку? Неужели только из-за этого она – другого сорта человек, хуже, чем остальные? Она двадцать четыре года работает, учится, во все вникает, овладевает технологиями, уважительно относится к людям, помогает всем – неужели это все-все-все, как ни старайся, ну никак не может восполнить недостаток, который не ей-то самой и создан?
Спасибо Председателю Мао! Тысячу раз и десять тысяч раз славься, Председатель Мао! Только в его теплом и любящем Новом Китае растаяли куски льда, сковывавшие душу и сердце Аймилак. Только при ярком сиянии новой жизни открылась перед Аймилак чистая, светлая, большая дорога. Только его большие руки отерли слезы с глаз маленькой Аймилак-кыз. Только в Новом Китае крестьянская дочь уйгурского народа, наша хорошая, бедная девочка, запястье которой разгрызли злые псы старого общества, наша чистая и безупречная Аймилак, столько вытерпевшая от многих феодальных, отсталых, глупых и невежественных представлений и обычаев прошлого – измученная, опутанная ими Аймилак смогла, наконец, сама написать новую главу своей жизни: она, отметая все помехи, безукоризненно, успешно сдала экзамены и поступила в медицинское училище Или-Казахского автономного округа; она получила диплом врача; она теперь работник государственного медицинского обслуживания – друг крестьянам и их заботливая помощница, она распространяет и сеет науку, культуру и новую жизнь.
Аймилак покинула уединенный сельский дворик, где росло много роз. Она приехала в большую бригаду «Новая жизнь», надела белоснежный халат и белейшую шапочку; в кармане ее халата всегда есть стетоскоп и термометр. На ее рабочем столе – тонометр, медицинский шпатель и электрический фонарик. Она словно стала другим человеком. Не инвалид, не калека – она лечит болезни и облегчает страдания других. Измеряет давление, проверяет горло, делает анализ крови; выписывает рецепты, делает уколы, настойчиво объясняет правила приема лекарства и общие медицинские принципы.
В большой бригаде «Новая жизнь» люди называют ее «доктор-девушка» или «девушка-доктор», к ней приходят за помощью, она целый день занята тем, чтобы облегчить боль других, это придает ее жизни смысл и дает ей силы. Сама она – крестьянская дочь из этих мест, поэтому быстро освоилась, познакомилась с людьми большой бригады. Она знает, что больным нужны не только таблетки, порошки и уколы, но и в еще большей степени – теплые слова, искренняя забота и медицинские наставления, разъяснение правил здоровой и полноценной жизни. Вылечишь больного – получишь еще одного близкого человека. Конечно, медицинский пункт большой бригады – это всего лишь одна комнатка за стеной сельпо; это и смотровая, и аптека, это же и жилье Аймилак – она спит в углу этой пахнущей спиртом и салициловой кислотой комнаты. Она часто не высыпается, потому что среди ночи приходят за экстренной помощью. Однако при этом живется ей в большой бригаде «Новая жизнь» намного веселее.
В этот вечер она только-только вернулась с организованного рабочей группой по соцвоспитанию занятия по изучению работ Председателя Мао. Сегодня изучали статью «Против либерализма»; крестьяне учились старательно, с энтузиазмом. Все рвались выступать, приводили в подтверждение наставлениям Председателя Мао примеры из своей жизни, проводили самокритику, отыскивая в себе проявления либерализма, которые в дальнейшем надо исправить. Такое искреннее стремление учиться и добиваться истины увлекло и Аймилак. Она тоже выступила на собрании – сказала о том, что после введения кооперативного медобслуживания некоторые люди, не имеющие элементарных знаний в области фармацевтики и к тому же настроенные своекорыстно и эгоистически, во время посещения врача обижаются и выражают свое недовольство, когда им выписывают дешевые лекарства: чем дороже лекарство, тем лучше, считают они; и даже сами требуют прописать им средство подороже. Четыре дня тому назад приходил на прием бухгалтер большой коммуны и упрашивал выписать некоторые дорогие лекарства; она не устояла, поддалась давлению, выписала; хотя на деле это было напрасным расточительством и в терапевтическом плане совершенно бесполезно. В этом проявился ее либерализм, и ей надо исправляться; вместе с тем она также надеется, что сам бухгалтер осознает неправильность своих действий. Ее выступление было встречено смехом и аплодисментами.
Товарищи из группы по соцвоспитанию, подводя краткий итог вечернему занятию, тоже особо выделили ее речь и похвалили, Аймилак это было очень приятно.
В приподнятом настроении она вернулась в медпункт, села за стол, включила настольную лампу (большая бригада «Новая жизнь» находится недалеко от Инина, сюда провели электричество). Аймилак листала брошюрку на китайском языке – о лекарственных средствах китайской медицины; многие иероглифы приходилось смотреть в словаре, поэтому читала медленно; она как раз записывала по-уйгурски чтение нового иероглифа, когда услышала голос за дверью.
Так поздно, кто бы это мог быть? И голос такой знакомый, но никак не поймет – чей? Это явно не пациент за неотложной помощью или кто-то из родственников больного – у них голоса тревожные. Она приоткрыла дверь и даже подпрыгнула от неожиданной радости.
– Это вы? Сестра Мирзаван! Вот уж никак не думала, что это вы, моя добрая сестра!
И она принялась греть чай, поджаривать тыквенные семечки, порылась в сундучке и шкафу – достала печенье, абрикосовые зернышки и конфеты; Мирзаван не могла ее удержать. Чай готов, семечки обжарены, печенье и абрикосовые зернышки тоже на столе – все поставлено поближе к Мирзаван; обменялись положенными вопросами и ответами: «Да, хорошо, да, благополучно, да, все очень хорошо…» – и началась беседа – вроде ни о чем, но вовсе даже не пустая болтовня.
– Это вы про рабочую группу «четырех чисток»? Как они приехали, у нас многое стало по-новому, во всех отношениях. Вот, например, изучение трудов Председателя Мао – сегодня вечером мы проходили «Против либерализма»… – Аймилак осеклась: она увидела, что Мирзаван волнует что-то другое, и вопросительно посмотрела на нее.
Вообще-то Мирзаван с большим рвением и энтузиазмом взяла на себя миссию «почтальона», но как дошло до дела – так и оробела. Кто может заглянуть вглубь сердца девушки? Тем более такой взрослой, как Аймилак, – самостоятельной, имеющей собственное мнение. Не посмотрит ли она с пренебрежением на бескультурного, не получившего хорошего воспитания Тайвайку? Не рассердится ли она, что Мирзаван принесла нацарапанное неровным почерком, неотесанное, необдуманное письмо; не перестанет ли после этого дружить с Мирзаван? Она совершенно не была уверена. Но ведь и не сказать ей нельзя! Она специально дождалась позднего часа – чтобы все было тихо-спокойно и можно было поговорить по душам. Она, наморщив лоб, наконец сказала:
– Сестричка моя Аймилак! Уже поздно, вам завтра работать. И мне завтра с утра тоже надо возвращаться домой. Я… принесла тебе письмо, оно… один человек его вам написал… Только, пожалуйста, не сердись… – Мирзаван первая покраснела и понизила голос: – Этот человек… Вы ему очень-очень нравитесь… Его зовут… – и, когда оставалось назвать только имя, у Мирзаван двигались одни губы, совсем не было слышно голоса…
Никто не сказал бы – то ли Аймилак первая догадалась, что это Тайвайку, то ли губы Мирзаван беззвучно подали знак… Разве Аймилак-кыз совсем уж такая недогадливая? Нет, она, конечно же, поняла: не сегодня, не тогда, когда Мирзаван достала письмо – раньше, еще тогда, когда пошла отдать Тайвайку его фонарик… Неужели же вид Тайвайку, его убогий быт, его поведение и настроение ничего не сказали ей? В тот день Тайвайку был совсем как большой простодушный ребенок. Он с таким изумлением, так послушно, робко, с таким благоговением смотрел на Аймилак, что ей было даже неловко. Насколько он был крепким, сильным, настолько же не умел наладить собственную жизнь; Аймилак было просто тревожно за него. Конечно, это только тогда, в тот день; потом она совершенно о нем забыла. Забыла – в том смысле, что она и это событие, и этого человека «заморозила», заблокировала, закрыла на замок в дальнем уголке своей памяти. Так что и этот человек, и это событие занимали в ее душе уже очень-очень мало места. Да, «очень мало»; потому что она никогда об этом не думала, и не отваживалась заглянуть в тот уголок своей души – туда, где все заморожено, закрыто и опечатано… Она давно убедила себя: нет там никакого этого уголка, даже места для него нет там совсем.
И тем не менее. Пока Мирзаван доставала конверт, надписанный неровными буквами, этот уголок вдруг разросся; вжик – и он превратился в огромный мир, где завывает ветер, бушуют волны, пылает огонь, вертится земля… Аймилак оторопела.
– Прочитайте, пожалуйста, его письмо; пожалуйста, прочитайте… – словно издалека доносился голос Мирзаван, настаивающий, умоляющий…
Подрагивающей рукой она держала бледно-зеленый с тисненым узором конверт… Какой он смешной, Тайвайку… Ну где он нашел этот цвет, эту бумагу… Крепкая фигура Тайвайку, его вьющиеся волосы, мощные плечи и полный энергии взгляд вышли из конверта, шагнули в ее комнату, приблизились и сложились прямо перед ней, склонившись в почтительном поклоне. Почему в тот день, когда она пришла вернуть фонарик, он вдруг был так робок и жалок, как провинившийся ребенок?
Бедный верзила, ну что же он пишет на этом нелепом листочке непонятного цвета, так глупо, так наивно… По уйгурской традиции, молодой человек в начале письма написал лирическое четверостишие из народной песни. Дальше было сказано: «Я – не плохой человек». Что это за слова, он в управление общественной безопасности заявление пишет? Она увидела еще одну фразу – огромными буквами: «Я хочу с тобой жениться!» А это что за слова? неужели так можно в первый раз писать в письме к незамужней женщине!