льше зрелости, тебе надо смело в каждую дырку лезть – набираться опыта – вот-вот! учись у меня, дорогой брат! Любит Нияза только один человек – это сам Нияз. И Тайвайку тоже никто другой любить не будет, кроме тебя самого, бестолкового Тайвайку. Ты вот сейчас о посторонних вещах думаешь… Эй, брат, твоя повозка завтра в город поедет?
– Проезжать буду.
– Меня с собой возьми. Я прихвачу пару охапок кукурузных кочерыжек. Ты меня с кочерыжками довези до скотного базара, я там кочерыжки продам, а ты довезешь их домой покупателю – вот и вся твоя работа, и поедешь себе дальше возить черный уголь или белые удобрения, как пожелаешь. Только не говори «нет», ладно?
– Это слишком поздно будет…
– А что вообще такое время? Ну, самое большее час, ну даже если два – и что? Там, на небе, нам что, всего каких-то несколько часов выделено? Щедрый человек не жмется, поможет; а щедрый на дружбу – так он и поддержит… А как продадим, я тебя приглашаю – угощу мантами, я буду платить. Ты ж не знаешь: сейчас – как раз между старым и новым урожаем – охапка кукурузных кочерыжек дороже корзины початков; вот как денег накоплю, вот как начальство уедет – куплю корову. А ты тогда будешь пить чай с молоком – я тебе молока хорошего дам, и даже денег с тебя не возьму.
– Зачем ждать, пока рабочая группа уедет, чтобы купить корову?
– Это… ну… Ты потом потихоньку сам поймешь. Сколько способов, а? Одни понимают, другие не понимают. Так что, договорились? Завтра с утра, как запряжешь – подъезжай к моему дому…
Тайвайку кивнул. На другой день он действительно пригнал повозку. Вот только Нияз не был готов – он хоть и упрашивал Тайвайку, а тот пообещал, Нияз все же не верил, что Тайвайку станет ему помогать. Как это так: он же просто разок что-то сказал, чего-то пообещал, ну и Тайвайку тоже только на словах согласился – и сразу все вот так всерьез? Кто ж не знает, что на словах обещанное всегда забывается? Нияз раз спал, когда Тайвайку вызвал его. Но он, конечно, не мог такой возможности упустить – большая телега, с доставкой, здоровяк-балбес и дармовая повозка; кто там хоть немного умный – так это, пожалуй, лошади.
Нияз тут же начал таскать и вязать кочерыжки, думая при этом, как же легко провести этого дурака Тайвайку: сказал «манты» – и вот она телега, пожалуйста; а если бы – «плов»? или даже «вареная баранина», а? Он бы целый год на меня пахал! Был бы на его месте умный возчик, так потребовал бы в таком случае вперед, авансом пару раз накормить мантами и только потом стал бы серьезно разговаривать… Ну да ладно, в этот раз манты вроде как уже пообещал…
Кукурузные кочерыжки уложены, повозка тронулась, но тут Нияз вдруг снова встрепенулся, крикнул на лошадей, спрыгнул с повозки и метнулся во двор. Вернулся с бревном. Он пояснил:
– Это я в реке выловил!
В сезон, когда Или разливается, бывает, что из лесов выше по течению выносит деревья; некоторым «элементам», ищущим, чем поживиться, удается выудить из реки такой «дар небесный». Но это не про Нияза. Он, подлая душа, и ленив, и плавать не умеет, не говоря уже о том, что такое большое бревно он бы на берег не вытащил, скорее, это оно уволокло бы его вместе с бурными потоками воды – и никто бы его больше никогда не видел и не слышал. Вероятнее всего, бревно он украл. К тому же неподалеку воинская часть строит сейчас учебку для новобранцев, все разрыли, бревна привезли – Нияз не мог этого не заметить, а у него принцип: пролетел гусь – выдерни перышко.
Тайвайку посмотрел на бревно с подозрением.
– Да выловил я, правда выловил! – затараторил Нияз, кивая и сгибаясь в пояснице с униженным видом, словно хвостом вилял.
Тайвайку усмехнулся и сделал Ниязу знак – садись. Уже рассвело. Уже потеряли почти час; Нияз еще больше уверился, что Тайвайку полный дурак. А не использовать дурака по полной – это все равно что плов не доесть, все равно что масло выжимать не до конца – это же просто неуважение к Худаю, который являет тебе такую свою милость; это просто преступление. Поэтому на скотном рынке Нияз потащил за собой Тайвайку продавать кукурузные кочерыжки; упорно торговался с покупателем – опять потеряли много времени – пока он сам не почувствовал, что если и дальше будет так упираться, то не только не продаст ни на грош дороже, но и в цене потеряет, тогда только ударили по рукам. Тайвайку погнал повозку с кочерыжками домой к покупателю, сгрузил; а Нияз, закатывая глаза, стал с Тайвайку советоваться:
– Как вы думаете, где лучше продать это бревно?
– Да, надо найти хорошее место, – отозвался Тайвайку.
– Только вот на сельхозрынке не разрешают торговать древесиной, – грустно заметил Нияз.
– А мы поедем не спеша по улице, может, кто и приметит наше бревно. Точно продадим за хорошую цену.
Это предложил Тайвайку. Он, похоже, совершенно забыл, что сам должен делать; повозка уже словно стала личной повозкой Нияза, а он, Тайвайку, стал лично его, Нияза, извозчиком.
Нияз был очень доволен. Гляди-ка, похоже, из этого верзилы далеко не все масло выжато! Они медленно тащились по улице. Нияз почувствовал, что немного проголодался. Как раз проезжали мимо столовой, которая к тому же уже работала (кончилось раннее утро), и он предложил:
– Пойдем-ка животы наполним!
Тайвайку опять согласился. Они остановились, привязали как следует лошадей, развернули бревно в сторону двери, чтобы можно было за ним присматривать, и оба вошли внутрь. В столовой сидели всего несколько человек, но Нияз первым делом сказал:
– Так, я должен выбрать хорошее место!
Глаза у него забегали, шея втянулась, на лице появилась ехидная ухмылка. Нияз считал себя непревзойденным комбинатором и при этом так примитивно, так глупо и неприкрыто-бесстыдно пытался провернуть абсолютно очевидный трюк. В те годы общее правило в предприятиях питания было сначала оплатить еду, а потом усаживаться за стол; то, что он назвал «выбрать хорошее место», просто-напросто означало, что он не будет платить, пройдет мимо кассы, расположенной прямо у входа. И кто же тогда будет платить, неужели не ясно? На самом деле, если бы он прямо сказал: «Тайвайку, сегодня я хочу воспользоваться твоей щедростью и за твой счет поесть мантов!» – если бы он так сказал, Тайвайку совершенно спокойно, со смехом принял бы это его мелкое вымогательство. Что тут особенного, если ты кого-то приглашаешь съесть несколько мантов или пирожков? Но Нияз проделал это в такой по-глупому хитрой и омерзительной манере, что Тайвайку захотелось схватить его за шиворот и кончиками пальцев, как вонючего клопа, вышвырнуть прочь из столовой. Однако Тайвайку сдержался, даже изобразил улыбку; сам подошел к окошечку где выдавали чеки, отдал деньги и продуктовые карточки и с двумя большими тарелками мантов, истекающих жиром, начиненных луком и бараниной, мантов из тоненького, как шелковая вуаль, теста направился к Ниязу Тесто было очень тонким – полупрозрачным, через него можно было видеть кусочки мяса (какой побольше, какой поменьше, каждый в отдельности), красный и белый лук; и сама поверхность мантов повторяла очертания начинки, вздымалась и опускалась рельефным неправильным узором.
Вид у Нияза был в точности как у главы семьи, самым естественным образом ожидающего почтительного обхождения и обслуживания. Они с Тайвайку сели друг против друга, начали есть, и глаза у Нияза снова забегали, и он как бы между прочим сказал:
– Эх, какая погода! Какие манты! Вот бы еще промочить горло вкусной водичкой из святого источника – как было бы хорошо!
Понятное дело, бесстыжий Нияз вовсе не имел в виду святую Мекку и ее родники или небесные райские кущи; он самым нахальным образом намекал на спиртное.
Тайвайку не реагировал.
– А может, я схожу куплю бутылочку? Вы будете, брат Тайвайку? – не унимался Нияз; он знал, что «настоящий уйгурский мужчина» Тайвайку непременно должен броситься за водкой, опережая его.
– Хорошо. Сходите, – вопреки ожиданиям Нияза ответил Тайвайку.
– Это… это… – Нияз оказался в щекотливом положении; на кончике носа и на висках у него выступил пот. – Пожалуй, лучше вы купите! – сказал он, напрягши лоб.
Тайвайку сдержал ироническую улыбку, встал из-за стола и вернулся с бутылкой.
Когда выпили по стаканчику, Нияз просто порхал: оказывается, Тайвайку полный и без малейшего изъяна тупица – как он, Нияз, скажет, так и делает! это же просто неиссякаемый источник выгоды! Это очень хорошо, что сегодня Нияз поехал с ним; если бы это был кто другой, так уж точно вытряс бы обманом из кошелька Нияза все деньги. Ах, в этом сегодняшнем мире столько подлых, скользких, вредных и противных людей! Широко осклабившись, он сказал:
– Эх, брат, вы же не понимаете! Сейчас плохих людей слишком много! Ильхам – бесчувственный дьявол. Ты к нему сунешься протолкнуть какое-нибудь дело – так легче дырку просверлить в жерновах… Жаим – он просто слабак, жены боится… Абдурахман – фальшивый активист, я совершенно не верю, что он так горячо любит народные коммуны. И еще…
Нияз вспоминал кого-нибудь – и говорил про него плохое, будь то его «друзья» Кутлукжан и Майсум или какой-нибудь совершенно не имеющий к нему отношения ребенок. Даже когда Тайвайку упомянул Чжан Яна, и то Нияз начал ругаться:
– Кто бы мог подумать, что объявится такой напыщенный петух, этот громкоголосый осел!
– Погоди, – перебил его Тайвайку, – вчера вечером вы говорили: один только действительно хороший человек – начальник Чжан Ян, один лишь начальник Чжан Ян всем сердцем сочувствует, потому что ему нет дела до моих продуктовых карточек и трудовых баллов…
– Не было таких речей, – осадил его Нияз. – Я никогда о нем хорошо не говорил. Этот, по фамилии Чжан, – иноверец, разве я мог его расхваливать? Плохой человек, плохой, все люди плохие…
Тогда Тайвайку понял, каков Нияз: в трезвом виде он ненавидит только хороших людей, в трезвом уме и здравом рассудке он помнит, что перед плохими надо заискивать, подлизываться к ним; выпив же немного водки, он начинает ненавидеть все человечество, а напившись, кроет всех подряд на чем свет стоит. Нельзя сказать, что прежде Тайвайку не встречал таких людей. После первого же опыта общения он старался держаться от них подальше, потому что хорошо понимал: сегодня он, со стаканом в руке глядя тебе в глаза, ругает других – и точно так же вчера он ругал (или будет ругать завтра) тебя, так же сжимая стакан и глядя в глаза другим людям.