«Всё, меняй точки привязки, мэтр, — подумал я. – Действуй».
— Эй, уважаемая! Очнись! Хватит изображать спящую красавицу.
Я похлопал Белецкую по щеке. Шлепки получились несильными, но громкими. Словно я бил ладонями по поверхности хорошо поднявшегося теста. Рогатый призрак спокойно наблюдал за моими действиями. Он стоял у правого плеча Мамаши Норы; неподвижно, изображал предмет мебели. Я уже смирился с тем, что при мне привидение будет являть образец спокойствия и послушания. Но не терял надежды на то, что когда уйду, оно вновь станет нормальным полтергейстом.
Мои мысли прозвучали, как вопрос.
Потому что профессор на них ответил.
«Разумеется, станет, — сказал он. – Можете в этом не сомневаться, юноша. Ваше присутствие в этой комнате служит для агрессии призрака сдерживающим фактором. Ведь у него, как и у прочих существ, подверженных влиянию инстинктов, чувство самосохранения является главенствующим. Как только оно притупится после вашего ухода, на первый план вновь выдвинется заглушившая разум ярость. Поведение постэнтического слепка личности Полушиного предка станет подобным тому, каким оно было при вашей первой встрече».
«Очень на это надеюсь, мэтр. Очень надеюсь. Иначе мне придётся заново придумывать способ приструнить эту дамочку».
Я отвесил Белецкой слабенькую пощёчину. Та возымела действие: женщина недовольно скривила губы.
Мамаша Нора застонала, дёрнула головой. Её большое рыхлое тело зашевелилось, точно горка желе, которую пнули ногой. Из глубины этой закутанной в ткани тестообразной массы послышался на удивление тонкий жалобный стон.
Белецкая приподняла лицо, прогнав с него тень. Её веки задрожали, словно пытались справиться с собственной тяжестью – сумели, наконец, это сделать: женщина открыла глаза.
— Давно пора, — пробормотал я.
Отступил на шаг назад.
— Давай-давай, приходи в себя! Начинай уже соображать, дамочка. Мне нужно с тобой поговорить перед уходом. Посмотри на меня. В лицо мне смотри. Узнаёшь?
Взял Мамашу Нору за подбородок, заставил взглянуть мне в глаза.
Поначалу я не заметил во взгляде женщины признаков разума. Он показался мне затуманенным, как у принявшего дозу наркомана. Никак не фокусировался, то и дело норовил ускользнуть в сторону. Я подождал, пока он слегка прояснится.
Вновь похлопал по пухлым щекам. Женщина дёрнула головой, высвобождаясь из моего захвата. Поморщила нос, будто уловила неприятный запах, пошевелила губами.
— Пекарь… — прошептала она.
Надула щёки – шумно выдохнула.
Её крашеная шевелюра зашевелилась, точно по комнате пронёсся ветерок.
— Он самый, — сказал я. – Мастер-кулинар Карп Марев, к вашим услугам, госпожа Белецкая.
Отвесил шутливый поклон, помахав воображаемой шляпой.
— Явился, чтобы засвидетельствовать вам своё почтение. И сообщить: ваши выходки меня уже достали. Честное слово!
Покачал головой.
— Дамочка! Ну сколько можно плевать в мой суп?! Это ваше поведение уже ни в какие ворота не лезет! Все эти покушения, заказ на мою ликвидацию, запрет городским вдовушкам посещать мою спальню. Мне кажется: вы перегнули палку. Особенно в случае с вдовами – это бесчеловечно.
Добавил:
— Пора заканчивать с баловством.
Белецкая усмехнулась.
Эта её улыбочка больно задела мои нервы: напомнила мне о тёще. Та тоже любила вот так же с чувством собственного превосходства посмеиваться мне в глаза. Потому что прекрасно понимала: я справлюсь со своим желанием – не размажу улыбку по её лицу. Она даже не представляла, сколько раз балансировала на грани.
Мамаша Нора на удивление быстро пришла в себя, избавилась от растерянности. И вернула на лицо маску брезгливого высокомерия. Откашлялась – прочистила горло.
— Ты пришёл, чтобы я тебя пожалела, милок? – спросила она.
Попыталась придать своим словам снисходительный оттенок – это у неё получилось: видно, что разговаривала таким тоном не впервые.
— Нет, уважаемая. Лишь хочу напомнить вам, что на каждое действие найдётся противодействие.
— О чём ты говоришь?
Уставилась на меня своими выпученными глазами.
— О том, что каждая наглая жопа рано или поздно встретится с плетью. Вы пытались развлечь меня, дамочка. Я оценил ваши усилия. Теперь не позволю скучать и вам. Зря вы считали себя главной лягушкой в этом болоте. Пусть я квакать и не люблю, но умею.
— Неужели?
Похожее на огромную порцию теста тело вздрогнуло.
— Я докажу вам это. С сегодняшнего дня ваша жизнь станет весёлой, госпожа. И очень насыщенной яркими событиями.
— Весёлой? – переспросила Белецкая. – Что ты несёшь, пекарь? Я и раньше не скучала. Или ты думаешь, что ночей не спала, всё мечтала о тебе?
Она брезгливо скривила губы.
— Таких смазливых мальчишек, как ты, в Персиле куча и ещё парочка. И не всем мне приходилось дарить по бочке мёда – большинство довольствовались моим хорошим к ним отношением и покровительством.
Ухмыльнулась.
— Я ведь могу быть не только опасной, но и полезной, милок, — сказала она. – Зря ты решил со мной бодаться. Рожки у тебя пока не выросли, козлик. Чем же ты собрался меня повеселить?
Я покосился на светящуюся фигуру рогатого призрака. Та не двигалась с места – всё так же стояла у плеча Мамаши Норы. Пусть призрак и не предпринимал пока никаких действий, но при виде его рогатой башки я и сам нервничал. Никак не мог забыть те долгие часы, что провёл в доме пчеловодов с ведром на голове и дверью от сарая в руках.
Мне почудилось, что привидение теперь рассматривало не меня, а свою подопечную. Словно строило в уме планы на предстоявшую им совместную жизнь.
— Скоро вы поймёте это, уважаемая, — пообещал я.
Поднял с пола мокрую рубашку. Перекинул её через плечо.
— Главное – не забывайте, уважаемая: это вы начали войну, вами и делать первый шаг к примирению.
Указал жестом на Белецкую, потом на себя.
Пояснил:
— Нашему с вами примирению.
— Примирению?
— Именно, — сказал я. – С этого дня ваша жизнь круто изменится.
— Неужели?
— Точно. Вы не раз вспомните этот наш разговор. Поэтому помните: вы можете вернуть спокойную жизнь мне, а я – вам. Только я смогу вам помочь, госпожа. И никто другой.
Мне показалось, что призрак Полушиного предка качнул рогами – словно хотел мне возразить.
— Так вот, что тебе нужно! – сказала Мамаша Нора. – Прощения пришёл просить?
— Не совсем.
Я бросил взгляд на привидение – то вновь стояло неподвижно.
— Пришёл сообщить вам, уважаемая: чем быстрее вы осознаете, что наша вражда не несёт ничего хорошего ни вам, ни мне, тем будет лучше в первую очередь для вас.
— Ты угрожаешь мне, милок?
Женщина приподняла брови.
— Предупреждаю, — сказал я. – И сообщаю, что могу вам помочь. Если мы придём к взаимовыгодному соглашению: вы прекращаете вредить мне – я возвращаю вам спокойную жизнь. Подумайте о моём предложении, госпожа. Вы знаете, где я живу. Обращайтесь, когда созреете.
«Долго ты там будешь возиться, етить тебя?! – заговорил в моей голове голос мастера Потуса. – Тебе скоро опару ставить, лодырь. Знаешь ведь, что Полуша теперь не делает тесто без этих твоих колдовских добавок. Совсем парню голову задурил. Все пекари обходятся без магии – и мы бы обошлись! Но раз уж приучил парня каждый день идти к тебе на поклон – нечего отлынивать! Заканчивай свои любовные шуры-муры, етить тебя! Вспомни, наконец, о работе!»
«Я помню о ней, старый. Не переживай».
— Созрею для чего, милок? – спросила Бельская.
Провела языком по губам.
— Открой свои глазки шире, — сказала она. – Увидишь, что я давно уже зрелая женщина. И созрела для всего.
Сменила тон.
— В том числе и для того, чтобы не бояться вас, мужиков. А ты зря пришёл попугать меня, пекарь. Как ты можешь мне навредить? Неужто пожалуешься на меня городским стражникам? Или поплачешься этому недоумку Крюку?
Фыркнула.
— Так я тебя удивлю, мальчик, — сказала Белецкая. – Плевала я на них! Слышишь? Я никого не боюсь, милок!
Прищурилась.
— А вот тебе меня бояться нужно. Потому как я могу и поднять плату за твою глупую голову. Назначить за неё не два, а пять золотых! Представь, как возбудятся эти жадные бандюги. Они наперегонки кинутся к твоему дому! Или сомневаешься?
Хмыкнула.
— Так для чего ещё мне нужно созреть, милок?
— Для примирения со мной, разумеется, — сказал я.
Видел, что Белецкая пыталась пошевелить конечностями, но безуспешно. Плетения профессора Рогова продолжали действовать, оставляя Мамаше Норе возможность двигать лишь головой. Её голос звучал уверенно и твёрдо. Но на лице женщины всё отчётливей проступало тревожное выражение. Пока не испуг.
Её взгляд стрельнул мне за спину – туда, где лежал на полу поверженный «ударом мешком» бородач. Мне чудилось, что я слышал, как скрипели в голове Белецкой шестерёнки в попытке осознать все обнаруженные странности.
Я сверкнул улыбкой.
Сказал:
— Вам придётся со мной помириться, госпожа Белецкая.
— Серьёзно?
— Скоро сами это поймёте.
— Ну-ну.
— Перемирие вам обойдётся недёшево, госпожа.
— Ты не получишь ни копейки, — заявила Белецкая.
— Мне не нужны ваши деньги, — сказал я. – И не вздумайте опять тащить мне бочку с мёдом. Молоко нести тоже ненужно. Первым делом отмените награду за моё убийство. Перестаньте запугивать женщин. Объявите всем, что мы с вами лучшие друзья.
— О!
— Только после этого идите ко мне, чтобы просить о пощаде.
Женщина рассмеялась.
Её смех напоминал лошадиное ржание.
— А ты забавный, милок! – сообщила Белецкая.
— Рад был вас позабавить, уважаемая, — сказал я. – Вы вспомните о нашем сегодняшнем разговоре, когда устанете забавляться. А вы устанете очень скоро: это я вам гарантирую. Уже завтра сегодняшние забавы покажутся вам весёлыми и приятными.
— Неужели?
— Точно.
«Действуй, мэтр».