— Ну что ты разжужжался, старый? – спросил я. – Может и тебя профессор задел этой «радостью»? Сильная штука, признаю. И полезная – бесспорно. Но… ё-моё! Больше не стану применять её под утро. Спросонья мне следовало всё же воспользоваться другим способом, чтобы разговорить этого красномордого товарища. Да кто ж знал? Мне интересно, подействует ли на призрака «удар мешком»? Уложить бы сейчас тебя, старик, рядом с этим слюнявым красавцем. Чтобы помолчал и дал моим мозгам отдохнуть.
«Неужто ты не понимаешь, парень, что если сейчас смалодушничаешь, то потеряешь уважение окружающих? Да ты представляешь, что станут болтать о тебе в городе, етить его? Что ты испужался раздавить какого-то там Сверчка! А если ты не решился тронуть даже такое ничтожество, значит: любой может поискать удачу – попытаться заработать золотые монеты Мамаши Норы. Ведь будут думать, что молодой пекарь из Лисьего переулка слюнтяй. Как там сказал Сверчок, етить его? Лёгкие деньги?»
— Да что ты прицепился ко мне, старик? Заняться нечем? Вон – ступай Полушу поучи жить. И напомни ему заодно, что в пекарне нужно работать, а не продавщиц топтать. Стопудово, пацан обожрался сырного хлеба – сильные, однако, у твоего, мэтр, рецепта оказались побочки. Я, пожалуй, пробовать его не стану: молока-то мне сегодня не принесут. Да и из списка я его вычеркну… хотя… пусть будет. Ведь не все же, как я, обходятся без молока. Глядишь, у кого-то от моего хлеба и интерес к молоку проснётся.
Я усмехнулся, представив, что будет происходить в городе, если накормить его жителей сырными батонами.
«А что, профессор? – подумал я. – Разве плохо получится? Заняться-то здесь по большому счёту больше и нечем: ни тебе телевидения, ни интернета, даже стадиона в этом городишке нет. Пусть лучше работают над ростом рождаемости, чем глушат пиво, вино и самогон. Да и местные вдовушки будут мне за это благодарны. Если, конечно, догадаются, кого именно следует благодарить. Признаюсь честно: соскучился я по их благодарности. А ведь помнишь, как хорошо здесь всё начиналось?»
«Если вы поставите себе цель устроить в Персиле массовые оргии, юноша, — отозвался Мясник Рогов, — то вам следует воспользоваться другими плетениями. Как вы, наверняка, понимаете, идеи, подобные вашей, посещали головы магов и раньше. И многие светлые, гениальные, но лишённые по той или иной причине внимания со стороны представителей противоположного пола учёные работали в своё время над решением озвученной вами проблемы. Причём, поработали они над ней весьма успешно…»
«О чём вы говорите! – прервал рассказ профессора возмущённый голос мастера Потуса. – Что вы несёте? Причём тут бабы, етить их? Ты слышал, что я тебе твердил, парень? Не след отпускать этого стервеца! Даже не вздумай! Не веди себя как размазня! Будь мужиком! Не след прощать обиды! Никогда! Сегодня ты простишь одного – завтра по твою голову явится уже десяток. И не только бандиты! Ты думаешь, кроме них никто не польстится на золотишко? Да и этот Сверчок не сегодня, так завтра вернётся и воткнёт нож тебе в спину – поверь старику!»
— Да успокойся ты уже, старый, — сказал я. – Дался тебе этот красномордый. Ну вернётся он сюда, и что с того? Ты опять меня разбудишь. И все дела. Этот товарищ снова вылетит отсюда носом вперёд. Как и все остальные, кто попробует заработать на мне деньжат.
«А если не вылетит, етить его?»
— Сомневаешься в этом? Я – нет. А что там думают другие, мне по барабану. В прошлой жизни я, быть может, и задумался бы над твоими словами, старик. Возможно, даже последовал твоему совету. Чтобы никто не узнал, насколько я слаб и труслив.
Взглянул на своё отражение в окне – не так давно привык считать его своим. Я теперь выглядел обычным молодым мужчиной: смазливым, атлетичным. Уж больше года я не видел того изуродованного малоподвижным образом жизни толстячка со вторым подбородком и усталым взглядом. Всё же смерть меняет людей. А собственная смерть меняет до неузнаваемости. Я не узнавал сам себя. И не чувствовал себя прежним: ни внешне, ни в душе. Тот, прежний «я», не возродился. В этом мире родился «я» новый.
— Ну сверну я этому доходяге шею. И что мне это даст? Удовольствия сей процесс мне не доставит. Я никогда не убивал людей, старик. И не пока намерен этого делать. Во всяком случае, не по такому поводу. Не хочу, понимаешь?
«Какая разница, чего ты хочешь, етить тебя?!»
— А с чего вдруг я обязан совершать то, что хотят другие? Почему? Не понимаю. Кому и что я должен доказывать, старик? И с какой стати они решили, что я им что-то должен?
Я развёл руками.
— Нет, старик. Я, конечно, не собираюсь противопоставлять себя всему миру. Но постараюсь и не идти на поводу у тех, чьё мнение могу запросто проигнорить. Говоришь, подумают они обо мне что-то? Кто? Как подумают – так и передумают.
Я посмотрел на призрака.
— Поверь мне, старый. Имея в своём распоряжении знания и умения профессора, я могу себе позволить не обращать внимания на мнение обычных горожан. И поступать так, как хочу, а не как привыкли поступать другие. Они – не я. Во всяком случае, не я теперешний.
«И чем ты лучше?»
— Лучше или хуже – не в этом дело. Поверь: по-настоящему сильный человек не страшится выглядеть в глазах другим слабым или смешным. Ему не нужно никому ничего доказывать. Особенно, если он не боится смерти. Умирать страшно только в первый раз, старик. Да ты и сам это знаешь. А что касается этого…
Кивнул на краснолицего бандита.
— Если захочет – пусть возвращается.
Усмехнулся.
— Недобитый враг – это прекрасный повод не расслабляться и следить за тем, что творится за спиной. Впрочем, какой этот ваш Сверчок враг? Так, обычный любитель «лёгких денег». В Персиле таких полно, как и везде. Предлагаешь мне их всех перебить? Серьёзно? А потом ещё разрезать на кусочки, чтобы ночью не поднялись? Не думаю, что это удачная идея, старый. Я пекарь, а не мясник. Забей на этих жалких любителей халявы.
Махнул рукой.
— А вот с той, кто их на меня науськивает, не мешало бы поговорить. Как считаешь? Не пришло ли время мне навестить Мамашу Нору?
Сверчка я вынес на улицу, усадил на траву, прислонил его спиной к стволу клёна. На шаг попятился – оценил картину: уставший мужчина присел отдохнуть и неожиданно для себя задремал. Вполне правдоподобно получилось.
Я поправил голову бандита – не позволил ей завалиться на бок. Огляделся. Двор казался безлюдным – либо уже, либо пока: небо только-только начинало светлеть. Ветер встряхнул крону дерева, уронил на землю рядом со мной несколько листьев. В одном из соседних дворов завыла собака.
— Ну, как-то так, — пробормотал я. – Шляпу бы ему ещё на глаза натянуть, но этот товарищ явился ко мне с непокрытой головой. Сойдёт и так. Надеюсь, ему не придёт в голову ко мне вернуться. Я и так не высплюсь из-за этого уродца. Хотя… не мешало бы подстраховаться: этот кадр умом не блещет. Как ты говорил, называлось то заклинание? «Слабый кишечник»?
«Слабый живот», — сказал профессор Рогов.
— Точно. О нём я и говорю. Действуй, мэтр.
Я почувствовал холодок. И тут же скривил лицо: услышал в ночной тишине новые звуки, уловил в воздухе мерзкий запах. Порадовался, что ветер дул мне в спину.
— Ну вот, — сказал я. – Так-то лучше. Сомневаюсь, что он утром снова попытается меня убить… с полными-то штанами.
Глава 25
Оставил краснолицего бандита отдыхать под деревом – вернулся в спальню. Призрак мастера Потуса всё никак не умолкал. Наворачивал круги по гостиной: не задерживался на месте из-за переполнявших его эмоций. Обрушивал на меня нескончаемый поток нудных нотаций. Промывал нравоучениями мне мозг ничуть не хуже чем бывшая жена. И точно так же, как мою бывшую, старика совершенно не волновали мои желания.
Слова о том, что я хочу спать, на него не действовали. К тому времени, когда за окном посветлело небо, я уже мечтал сменить привязку старого пекаря с моего дома на любую перелётную птицу. И чтобы та перелетела с ним далеко и быстро. Вот только не наблюдал ни одной такой птицы внутри спальни. Потому тихо выругался (ругаться на местном языке получалось всё лучше), слез с кровати и отправился в пекарню.
По пути на первый этаж, где суетился Полуша, попросил профессора Рогова взбодрить меня магией – тот осчастливил меня сразу двумя плетениями: «бодростью» и «энергией». Магические конструкции подействовали мгновенно. Сонливость исчезла, движения перестали быть заторможенными и неохотными, больше не хотелось безостановочно зевать. И я перестал желать окончательной смерти мастеру Потусу.
Молодой пекарь удивился моему приходу. В последние дни я редко посещал зал пекарни рано утром. Ещё затемно сдавал Полуше смену и отправлялся на второй этаж отдыхать. Причём, раньше проблем со сном я не испытывал: выматывался в пекарне и пока делал зарядку – засыпал, едва касался головой подушки. Но только не сегодня: краснолицый бандит и мастер Потус лишили меня сна.
Удивление молодого пекаря быстро сменилось неподдельной радостью. Парень набросился на меня с расспросами о моей новинке – сырном батоне. При этом не прекращал работать – лепил караваи из ржаного теста (не пользовался при этом весами!). Я ощутил уколы зависти и ревности: у меня делить тесто на глазок пока выходило плоховато (не получалось добиться даже относительной точности).
Должно быть, я решил отомстить парню за то, что почувствовал по его вине себя никчёмным пекарем: недовольно скривился, заметив, что в партии сырного хлеба не хватает одного батона. Точно помнил, что вчера вечером испёк тридцать штук. Теперь же на столе насчитал лишь двадцать девять. Поинтересовался у Полуши, не знал ли тот, куда подевалась часть моей экспериментальной выпечки.
Пекарь виновато опустил глаза.
— Мастер Карп, я… эта… токмо посмотреть хотел, — сказал он. – Интересно же, чего нового вы придумали. Да и Лошка просила ей показать. Мы ещё вчера с ней поспорили, смогёте ли вы испечь сырный хлеб… без сыра – из этого, как вы его назвали, сырного порошка. Потому мы с ней решили понюхать… попробовали и… Как-то так получилось, что съели весь батон. Я, правда, не собирался этого делать!