В 1950–1952 годах перестали существовать старые городские стены, воплощавшие в себе традиционную культуру Китая. Приказав их разрушить, власти Пекина объяснили столь непопулярный шаг необходимостью решения дорожной проблемы. Новые районы Пекина тогда чередовались с исторической застройкой. Пыльные кривые улочки старых кварталов не подходили, например, для автомобилей: машины царапали крыльями стены, а при встрече одна из них двигалась назад до перекрестка или маленькой площади. Проезжать по тесным улицам можно было только медленно, особенно по вечерам, поскольку красивые фонарики не давали много света.
Сравнительно широкие пространства между домами открывались взгляду постепенно, одно за другим, словно не желая раскрывать чужаку жизнь исконных обитателей. Именно в таких местах взору представали образы со старинных гравюр: затерявшийся в ночи одинокий путник, мерцающие огоньки за мутными стеклами, плотно закрытые двери домов, выгнутые мосты над каналами. Тесные проулки резко сворачивали в сторону, скрещивались, терялись в тупиках, бесконечно кружась, вытекали один из другого. Высокие глухие стены прерывались глубокими входами, исполненными в виде скромных проемов или украшенных причудливой керамической крышей с загнутыми кверху краями. Каждый домовладелец старался поставить у входа в жилище символического охранника в виде статуи чудовища или более привычного, по-китайски стилизованного льва.
Торжественная тишина старых пекинских улиц с уютными двориками, дворцами и буддийскими пагодами постепенно переходила в безмолвие парков. За несколько веков существования туи и кедры в царских садах превратились в великанов, которые только теперь стали гармонировать со стройными колоннами павильонов. Неотъемлемую часть прекрасных парковых пейзажей составляют причудливой формы беседки и белокаменные мосты с резными балюстрадами. Превращенные в музеи древние постройки, к сожалению, утратили тайну, хотя и не перестали быть произведениями искусства. Восстановленные умелыми руками реставраторов, они прекрасно сохранились и сегодня еще ярче представляют свою драгоценную красоту.
В преддверии Олимпиады-2008 Пекин переживает очередную масштабную перестройку. На сей раз итогом модернизации стало второе транспортное кольцо, возникшее на месте уничтоженных крепостных стен и в плане повторившее их контуры. В пределах строительной площадки оказались и старые здания, которые на местном диалекте обозначались словом «хутун». Вместо ветхих домиков жители и гости столицы получили автобусы, троллейбусы и 2 линии метро. Однако подземные поезда вначале использовались не в полном объеме, ведь плата за удобный проезд была настолько высока, что многие предпочитали такси.
Современный Пекин
Вывески с иероглифами
Являясь относительно дешевым видом транспорта, общественные автомобили предпочтительнее для тех, кто знает хотя бы несколько слов по-китайски. Обязательный и радушный пекинский таксист, увы, не столь образован, поэтому, не уяснив объяснений на чужом языке, он вполне может отвезти клиента по своему разумению. Утешает лишь то, что в конце путешествия он непременно сверится со счетчиком и не потребует чаевых, видимо, помня о принципах социализма.
С превращением древнего Пекина в мегаполис исконную культуру Китая стали представлять чайные, куда жители и гости столицы приходят не только утолить жажду, но и насладиться искусством чаепития. Каждое из заведений под общим названием «Цинчагуань» запоминается своеобразным интерьером, видом мебели, костюмами официантов, сохраняя единство в доброжелательном отношении к гостям. Ритуал заваривания чая проходит под звуки музыки, исполняемой на древнем инструменте чжэн. К моменту вкушения напитка обычно наступает тишина, а потом завязывается беседа, изысканная и глубокая, как вкус настоящего китайского чая.
В чайных типа Шучагуань отдых соединяется с развлекательной программой. В старину хозяева таких заведений давали приют бродячим артистам; выступая перед гостями в качестве платы за постой, они рассказывали сказки, пели, разыгрывали музыкальные спектакли, невольно выступая распространителями местной культуры. Примерно те же задачи ставят перед собой владельцы современных Шучагуань. Наибольшей популярностью у пекинцев пользуется чайная Лаошэ, где по-домашнему уютно, шумно и весело. Здесь можно лично исполнить чайный ритуал и пообедать, наблюдая за происходящим на сцене.
Высокая культура музыки и танца в Китае существовала со времен династии Чжоу. В эпоху Враждующих царств использовалось около 80 видов музыкальных инструментов. Можно предположить, что оркестр того времени состоял из предметов, похожих на те, которые были обнаружены в могиле князя Цзэн: больших колоколов, барабанов из кости, горизонтальных и вертикальных бамбуковых флейт, 7-струнного щипкового инструмента под названием «цинь», подобного ему сэ с 20 струнами и язычкового шэн. На археологов сильное впечатление произвела группа ударных из 65 колоколов, искусно выполненных и мастерски подобранных в единый ансамбль.
Период расцвета музыкальной культуры пришелся на эпохи Суй и Тан, когда появилась иная, изысканная светская музыка, существенно отличавшаяся от известных ранее народных и культовых мелодий. Главным достижением этой воистину золотой эры стал дацюй – театрализованное представление, в котором органично соединились инструментальная музыка, вокал и танец. Впоследствии спектакли дацюй, сильно ограниченные дворцовым этикетом, сменились на простые, но более динамичные оперу и музыкальные баллады, также имевшие народные истоки. Начиная с XIV века инструментальная музыка с пением стала характерной чертой полноценной оперы, уже тогда делившейся на формы, возникавшие в той или иной местности. К ним принадлежали, например, юйцзюй (хэнаньская опера), чуаньцзюй (сычуанская опера), тибетская опера. Наиболее представительной и весьма популярной в народе всегда была пекинская опера.
Китайский музыкальный театр заключает в себе различные элементы местной культуры. Помимо инструментального сопровождения и вокала, в нем присутствуют акробатика, пантомима, боевые искусства, живопись и каллиграфия. И в старину, и в наше время оперные артисты строго следуют традиции. Действие в таких спектаклях не ограничено ни во времени, ни в пространстве.
Подобно всем восточным народам, на сцене китайцы широко используют символику и условное отображение каких-либо реальных событий. Специальными движениями изображается вход и выход из дома, подъем или спуск по лестнице, переправа через реку. Езда в повозке представляется статистами, держащими в руках бутафорские колеса; беготня по сцене с плетью в руке означает скачку верхом; хождение по кругу – путешествие. Искушенному зрителю не представляет труда догадаться, что актер с веслом, приседающий посреди пустой сцены, изображает плавание в лодке.
В традиционной пекинской опере музыка и танец являются основными элементами спектакля, поэтому в ней практически отсутствуют декорации либо иной антураж, отчасти затмевающий действо. Обстановка, в которой происходит действие, создается исключительно действиями актеров, причем эффект достигается более сильный, чем при наличии бутафории.
Пекинская опера обрела известность в середине XVII века, когда Пекин уже давно был столицей империи. В отличие от местных разновидностей, она рассматривалась в качестве общенациональной, видимо потому что соединяла в себе костюмы, грим и мелодии различных районов. Прежде чем достичь зрелости этот вид искусства прославился своими отточенными, своеобразными и по-настоящему красивыми приемами вокала и танца, непременно включающего в себя воинские упражнения.
Вокальная часть пекинской оперы состоит из песен, стихотворных речитативов – отличительной черты серьезных персонажей и разговорной речи, присущей молодым героям и комикам. В оркестре лидируют гонги и барабаны; широко используются трещотки из дерева или бамбука. В качестве дирижера выступает барабанщик, который в зависимости от сценария издает различные по тону и громкости звуки: резкие, тихие, мягкие, эмоциональные, сентиментальные. Довольно сложные мотивы песен изначально были заимствованы из народных мелодий провинций Анхой, Хубэй и Шэньси.
Все роли в пекинской опере разделяются на амплуа; героини обычно называются дань, а персонажи-мужчины – шэн. К последним относятся комики (чоу), выступающие с белым пятном на лице. Второстепенные мужские роли распределяются свободно, причем самые сильные, непременно грубоватые или злобные герои именуются цзин, что в переводе с китайского означает «раскрашенное лицо». Кроме того, роли в обязательном порядке делятся на классы по возрасту, индивидуальности, стилю и правилам поведения в рамках каждого амплуа.
Традиционный репертуар заключает в себе более 1000 сюжетов, из которых примерно пятая часть представляется на современных подмостках. Среди них особым вниманием зрителей пользуются такие пьесы, как «Хитрость с пустой крепостью», «Собрание героев», «Месть рыбака», «Тройная развилка», «Дебош в небесном дворце». В последнем Царь обезьян съедает персики бессмертия Нефритового императора и затем, исполненный божественной силы, с легкостью побеждает небесное воинство.
Появлению традиционного танца китайцы обязаны правителям династии Чжоу, которые весьма оригинально приносили жертвы. Символические телодвижения жрецов, ритмичная музыка, роскошные костюмы постепенно перешли из храмов во дворцы, где в ту пору проходили массовые музыкальные спектакли. Одно из таких представлений описано в «Девяти одах» великого поэта Цюй Юаня.
Персонажи китайского театра теней. Танец Царя обезьян, быка-демона и принцессы Банановый веер из пьесы «Огненная гора»
«Золотая эпоха» Тан в отношении музыкальной культуры характеризуется слиянием танца и вокала в одно пышное зрелище. Популярные народные мелодии составили основу знаменитого спектакля «Разноцветные юбки и блузы, украшенные перьями», исполнявшегося как при дворе владыки, так и во многих аристократических домах. При династиях Сун и Юань профессиональный китайский театр занял место самодеятельных представлений, однако народный танец остался по-прежнему любимым, популярным и сегодня занимает почетное место в своеобразном искусстве Китая.