Взяв в руки чашку с крепко заваренным чаем, он благосклонно повторил, что выслушает и поможет.
Игнатьев вкратце рассказал историю похищения китайской девушки Му Лань людьми Су Шуня и поведал о её болезни.
— Врачи установили у неё чахотку. Но поскольку её родители находятся сейчас в деревне, необходима ваша санкция на её свободный выезд из Пекина и проезд по Китаю. Что-то вроде охранной грамоты, — пояснил Попов.
— Это всё? — изумился принц. — Я думал речь пойдёт о том, чтобы я позволил вам приобрести земельный участок в Шанхае, как это делают многие европейцы.
— Да, — подтвердил Игнатьев. — Это всё. Я не делец, не торговец. Я хлопочу о судьбе вашей подданной.
— Вы ей покровительствуете? — мягко спросил И Цин, а глазами спросил: это настолько серьёзно?
— Хотел бы поучаствовать в её судьбе, — уклончиво ответил Николай.
— Дело в том, что её брат учится в русском училище, и уже одно это налагает на меня определённую долю ответственности за благополучие его родных и близких.
— Это очень благородно.
— В России так принято. Мы — христиане, стараемся не оставлять человека в беде, сочувствуем ему словом и делом.
— Достойно подражания, — задумался И Цин. Помолчав, он спросил имя девушки, и не прошло пяти минут, как он подписал алой тушью рескрипт, согласно которому семья My Лань и она сама брались под опеку государства с назначением им достойного жалованья.
— Мне бы хотелось оградить её от возможных преследований, — объяснил свою просьбу Игнатьев. — Люди Су Шуня злопамятны.
— Можете не волноваться, — заверил принц. — Злоба господина Су Шуня не выйдет из берегов моей верховной воли.
Он передал бумагу Игнатьеву и признался, что ему понравилось печенье, приготовленное русским кондитером.
Николай взял рескрипт, подписанный принцем, и держал его до тех пор, пока Попов осторожно не забрал его и не вложил в папку с российским гербом. Не увязая в благодарностях и давая тем самым понять, что просьба, в самом деле, пустяковая, Игнатьев сказал, что людям благородным свойственна щедрость: желание прийти на помощь.
— Ваше имя, — учтиво поклонился он принцу И Цину, — никогда не даст забыть о том, что было в вашей жизни. Это так же верно, как и то, что истина открывается тому, кто в ней нуждается.
— Один человек рассыпается в глину, а другой превращается в свет.
— Я не забуду о вашем благодеянии, — заверил принца Николай и спросил, желает ли он узнать мнение русского посланника о положении Китая в мире?
— Долг государственного человека требует от меня этого, — вежливо ответил тот.
Игнатьев предупредил Попова, чтобы тот заострил внимание на главном. Попов потёр переносицу: всё ясно.
— В настоящее время, — заговорил Николай, — цивилизованные страны приближаются к такой фазе своего существования, когда приходится отказываться от политики самоизоляции.
— Что это даёт?
— Уходя от изолированности, государства могут в своём развитии опираться на опыт, помощь и поддержку других стран, как в деле экономического развития, так и в научно-технических областях.
Прожив полтора года в Поднебесной, я думаю, что решение многих ваших вопросов может быть ускорено и обеспечено за счёт тесных связей с Россией и Европой.
— Каковы возможные пути взаимодействия? — принц И Цин сделал знак, чтобы его протоколисты ничего не упустили.
— Если говорить общо, то путь самоизоляции, блокады, запрета на торговлю и научные связи вы уже прошли. Этот путь привёл Китай к очередной войне.
— Грустно сознавать, но это так. Политика самоизоляции, ярым приверженцем и вдохновителем которой является господин Су Шунь, дала свои довольно горькие плоды.
— Вторым путём, — продолжил свою речь Игнатьев, — может стать политика умеренный взаимосвязей в виде консультаций и подготовки людей для той или иной деятельности. В нашем случае мы могли бы обучать военному делу ваших офицеров.
— Это хорошо, — отозвался принц И Цин. — Мы к этому ещё вернёмся.
— И в третьих, формы взаимодействия могут быть активными: усиленная финансовая и экономическая поддержка реформ народного хозяйства Китая, широкие поставки техники и совместное строительство самых различных сооружений.
— А что может быть, — вступил в разговор осторожный Жуй Чан, — если мы станем придерживаться разных путей взаимодействия с Европой?
— Винегрет. Деревенская окрошка.
— Объясните, — попросил принц И Цин.
— С удовольствием. Если вы пойдёте по пути блокады и самоизоляции, вам грозит переворот, победа консервативных сил в стране, приход к власти господина Су Шуня, а самое печальное, это неприятие вашего государства за рубежом.
— А что даёт умеренность? — любопытствовал Жуй Чан.
— Неясность политических шагов, отсутствие чётко выраженной цели и реальных программ преобразования.
— Разве осторожность помешает?
— Если знаешь, чего хочешь, то нет. А при отсутствии ясно намеченной цели, эта позиция шаткая.
— А что обещает нам активное сотрудничество? — поинтересовался принц И Цин, допивая чай.
— Быстрые экономические реформы и доверие к вашей стране.
Сегодня в мире всё строится на взаимном доверии.
— Иероглиф "взаимность" — основа мира, — сказал принц И Цин. — Так говорил Кун-цзы.
— Это мой любимый знак, — сказал Игнатьев.
Принц улыбнулся.
— И мой тоже.
Выпив чашку чая и попробовав печенья русского приготовления, брат богдыхана дружелюбно распрощался с Игнатьевым и заверил, что дела России с Китаем должны решаться по-соседски, без всякого спора и миролюбиво. При уходе он ещё раз крепко пожал ему руку.
У обстоятельств наклонности скульптора, ваятеля и гончара.
Теперь Игнатьеву оказывали неслыханный почёт, ему благоволили и его возвеличивали. Ему внимали. Не зря кто-то сказал: "Помоги, и помогут тебе".
После обеда выглянуло солнце, воздух прогрелся, и Попов шепнул, что время не терпит.
— Надо отправлять My Лань к родным.
— А кто поедет с ней?
— Да, хоть, и я, — вызвался Попов, но Николай возразил:
— Вы здесь нужны.
— Тогда монах Бао.
Через час My Лань уехала. Игнатьев видел её и не видел: слёзы туманили взор. Он привлёк её к себе и долго не выпускал из объятий, стиснув зубы и закрыв глаза. Все слова были сказаны, и сердце его разрывалось: оно не желало разлуки. Оставалось надеяться, что всё образуется, всё как-то устроится. Му Лань окрепнет, выздоровеет, и он зашлёт в её семью сватов.
Глава XXI
— Когда вместо поленьев подкидывают лёд, — сказал Игнатьев, — задымит любой костёр, любой огонь зачахнет.
— Огонь добрососедства не угаснет, — заверил его принц И Цин и сам подлил в чашку рисового вина "шаосин". Брат богдыхана принимал у себя русского посланника, решившего нанести визит вежливости.
Речь шла о развитии отношений России и Китая, о целесообразности обмена историческим и культурным опытом, об особенностях государственного устройства Российской империи, об общности тех или иных народов, населяющих Дальний Восток.
— Мало в земной жизни правды, много под луной обмана, но мне — принцу крови — нет нужды лукавить, нет необходимости плести нити коварства и лжи, — предлагая отведать лепестки хризантем, обжаренные в сладкой муке, неспешно говорил хозяин дома и всячески старался угодить своему гостю. — Вы склонили к перемирию французов, охладили воинственный пыл англичан, и мне приятно сознавать, что я имею честь принимать у себя в доме человека, чьё имя стало своеобразным магнитом для множества китайцев, независимо от их возраста и вероисповедании. Знаете, как вас называют в народе?
— Ещё нет, — заинтересованно ответил Николай и пригубил вино с запахом цветущей липы.
— Князь Пекина.
— Очень лестно. Высокие слова.
— Высокие, — согласился принц И Цин, — но не выше того благородства, которое возносит вас над миром.
Игнатьев тут же заявил, что ни он, ни российская дипломатия не стремятся к продлению смуты в стране и свержению правящей династии в отличие от англичан.
— Мои чувства, мои мысли против всяких революций. Пусть всё идёт, как идёт.
— Только бы рождались дети, — мило улыбнулся принц.
Николай хотел поинтересоваться, если ли дети у самого И Цина, но тот, словно угадав его вопрос, признался, что своих наследников у него ещё нет.
— У меня тоже, — открылся перед ним Игнатьев. — Некогда жениться.
— Много дел?
— Я человек присяги: военный дипломат. Иными словами, царский сокол.
Ему нравилось, что принц И Цин открыт, приветлив, разговорчив. «Когда люди молчат, — любил повторять Горчаков, — возможно, они вас не понимают, а вы наивно полагаете, что так им легче выразить своё с вами согласие. Вы увлекаетесь, говорите с жаром, от души — о том, что вас волнует; не понимая, что давно уже стоите с вашим молчаливым собеседником на противоположных берегах, а то и пребываете на разных континентах. Много, очень много недоразумений проистекает от общепринятого мнения, от слишком ясных и давно никем не оспариваемых суждений».
— Сокол всегда стыдится промаха, — поддерживая разговор и объясняя свою любовь к соколиной охоте, воодушевился принц. — Сокол бьёт наверняка, а если не удалось поразить жертву с первого удара, тотчас отлетает — благороден.
— Я думаю, — подсказал Попов Игнатьеву, — есть смысл провозгласить здравицу в честь благородного принца.
— Самое время, — согласился Николай и попросил того перевести его слова, как можно благозвучнее.
— Ваше высочество, — обратился он к хозяину дома. — Ваш брат, ясноликий Сянь Фэн, сидит на троне лицом к югу, как истинный царь. Так пусть же он никогда не изменит своей позы. Пусть он будет спокоен за свой тыл, за то, что происходит за его спиной: Россия никогда не выступит против Китая. Чувство долга, чувство любви, чувство добрососедства — это тот божественный дар, которым невозможно пренебречь.
Принц И Цин был растроган и не сразу нашёлся, что сказать. Глаза его лучились. Привыкший общаться с людьми своего круга, с опытными царедворцами, имея смелый и незаурядно гибкий ум, он всё больше убеждался, что в разговоре с Игнатьевым не нужно лицемерить и кривить душой, хитроумные ходы не достигают цели, а недосказанность вредит. Игнатьев был понятен, как тайфун. Он есть и ним надо считаться. Неукротим. Напорист. Грозен.