Капитан Баллюзен разместился в изящной дворцовой пристройке, специально выделенной для гостей. Вместе с ним поселился хорунжий и несколько конвойных казаков.
Антип Курихин рассовал по углам казачий скарб, опустился на ступеньку и стал сворачивать цигарку.
— Не жизня у нас — санатория…
— Курорт, — присел напротив Стрижеусов и начал сдавать карты.
Министр-резидент Уард оказался рослым широкоплечим брюнетом с рукопожатием молотобойца. Прямые брови, прямой нос, холодный и вежливый взгляд. А улыбка радушная, добрая.
Игнатьева приятно удивило, что Уард его ждал. Встреча была не пышной, но деловитой, а это радовало больше, чем любой дежурный церемониал. Американец сразу усадил его за стол и забросал вопросами: какова цель прибытия в Китай? Что творится в Пекине? Отчего маньчжуры столь упрямы: не видят прямой выгоды от развития торговли с европейскими державами?
— Когда государство торгует, оно выигрывает при любой погоде, — с жаром предприимчивого человека то и дело восклицал Уард и вскоре распорядился подать виски, вино и жаркое.
— Ввиду отсутствия всякого движения в мёртвую пору моего пребывания в Пекине, я самым серьёзным образом испугался, что эта мертвечина отразится на моём сознании, и никакие потом праздные вакации не восстановят живости моей натуры. — Игнатьев добродушно усмехнулся и откинулся на спинку стула. — Дела мои, пока что, удручающие. Су Шунь упрям, капризен, беспокоен.
— Он вёл переговоры?
— Да. Вернее, делал всё, чтобы они не состоялись. В итоге пригрозил отправить меня в Кяхту под конвоем и всячески мешал отъезду из Пекина. А до этого он запретил мне посетить вас, когда вы приехали в столицу. Очень жаль, что вы тогда не пожелали встретиться со мной, не настояли на свидании. Уехали, не повидавшись.
— Я был настолько занят, — принялся было оправдываться американец.
— Это явный промах, — посетовал Игнатьев. — Сойдись мы с вами тогда, мы многое успели бы сделать.
— А что вас привело в Пекин? — полюбопытствовал Уард.
— Нужно утвердить Тяньцзиньский договор. А заодно сообщить маньчжурам, что Россия в своих действиях будет солидарна с Северо-Американскими штатами.
Это явно удивило Уарда, и он замолчал, не зная, что сказать по поводу услышанного. Используя его заминку, Николай предложил ему дать взаимное обязательство не брать на себя роль посредника без взаимного согласия. Сказал и испугался: а вдруг американец даст «добро», примет его условия? Однако Уард уклонился от обязательства.
— Честно говоря, — проговорил он, расправляясь с куском жареного мяса, — я по горло сыт Китаем и мечтаю как можно скорее вернуться в Америку. — Этим он как бы огранил сферу своих планов.
— А мне ещё в Китае загорать и загорать! — живо откликнулся Игнатьев.
— А с кем бы вы хотели иметь дело? — приступая к десерту, поинтересовался американец.
— С принцем И Цином. Он ратует за укрепление Китая, за серьёзные реформы в экономике страны. Честно говоря, наши затянувшиеся отношения по части обмена грамотами начисто лишены какой бы то ни было практической пользы и представляются мне дрянным спектаклем, скучным и пошлым до тошноты. Возможно, я не прав и перестал воспринимать переговоры в свете должной занимательности, но чувство тупиковой безысходности пока преобладает. — Сказав это, Николай поморщился, как от зубной боли. — Таково моё пребывание в Пекине. Оно разительно ничтожно в отношении порученного дела и совершенно напрасно для меня, как человека сугубо военного. Будь я этнографом или хотя бы литератором средней руки, тогда, может, счёл бы скуку моей жизни философическим уединением, но…, — он вздохнул, — не дано. Надеюсь, вы поможете мне расширить круг моих знакомств в Шанхае.
— Непременно, — кратко пообещал Уард и, памятуя о том, что Россия первой из великих держав признала суверенитет Североамериканской республики, граждане которой с большим воодушевлением сражались за независимость и свободу самоуправления, предложил выпить за дружбу двух государств.
Окна в сад были открыты, пахло розами и морем. В зарослях лимонника чивикала неведомая птаха, но трещавшие, как заведённые, цикады, неожиданно умолкли.
— Перед бурей, — сказал американец. — Цикада чует ветер.
Глава XV
Всю ночь бушевал ливень, гремел гром, и яростно ревело море. Природа словно давала понять, что ни о какой передышке и речи быть не может. Игнатьеву предстояла борьба, нелёгкая борьба за своё право представлять Россию: он вступал в тот круг людских взаимоотношений, где вежливостью прикрывают подлость, а предательство считают делом чести. Молятся на политическую выгоду. «Ну что ж, — подбадривал он себя, прислушиваясь к шуму ветра и дождя, — делать нечего, надо приноравливаться к обстоятельствам. Нет лёгкой службы, нет пути назад. Любая служба обременительна, а государева и подавно». Он знал, что на попятную не пойдёт: бегущий от трудностей — вечный беглец. Нет, он станет биться один против всех. «В конце концов, — думалось ему, — самые большие препятствия на нашем пути возводит страх. Человек это та птица, которая сама себе подрезает крылья, и всё оттого, что мы идём на поводу своих амбиций. Это так же верно, как и то, что многие дипломаты — прекрасные люди, в отличие от той политики, которую они проводят. Изъяны ремесла. Тяжкая доля отстаивать чуждое мнение. А я, — продолжал он размышлять, — собираюсь отстаивать интересы близких мне людей, и, прежде всего, интересы родины. Если помнить о том, что из рук моей судьбы меня никто не вырвет, даже смерть, нет той силы, которую бы я не одолел». — Придя к этой мысли, он улыбнулся и, мысленно поцеловав My Лань, вскоре заснул.
На левом боку хорошо засыпать, на правом — просыпаться.
Утром от ближних гор, чьи склоны уходили в воду, после грозы шёл белый пар.
Вульф принёс целую кипу свежих газет, наперебой вопивших о походе англо-французского десанта на Пекин. Лондонская газета «Дейли Телеграф» громогласно заявляла: «Великобритания должна развернуть наступление на всё морское побережье Китая, занять столицу, выгнать императора из его дворца... Так или иначе, нужно пустить в ход устрашение, довольно поблажек... Китайцев надо научить ценить англичан, которые выше их, и которые должны стать их господами... Мы должны, по меньшей мере, захватить Пекин, а если держаться более смелой политики, то за этим должен последовать захват Кантона навсегда…»
Николай отложил газету и задумался. Он знал, что Цины едва держатся на троне, но то, что Англия намерена свергнуть династию, было для него открытием. Ведь ещё в прошлом году Уайтхолл официально утверждал, что военные действия против Китая носят не захватнический, а «воспитательный» характер, и ни о каком свержении правящей маньчжурской династии в министерстве иностранных дел Соединённого королевства никто всерьёз не думает. Наоборот, уступчивость Цинов, видящих свою главную задачу в подавлении мятежников на юге, позволяла надеяться на благоприятный исход предстоящей военной кампании и удовлетворение насущных интересов Англии без «оперативного вмешательства» во внутриполитическое устройство Поднебесной.
«Мы сильно отстаём от Англии в своих претензиях к маньчжурам, — встал из-за стола Игнатьев и подошёл к окну. — Они привыкли видеть в нас соседей, воспитанных, немногословных, и не считают нужным идти нам навстречу, а британцы бьют их, почём зря, и нагло диктуют условия. Интригу плетут так, как рыбаки сеть: чтоб порвалась, но не распустилась».
Лёгкий сквозняк вздувал шёлковые занавеси, приятно холодил лицо. Море катило пенные валы, и высоко-высоко в небе, на незримых качелях ветров, стремительно взмывали к солнцу чайки. Красивый парк, окружавший дворец, был ярко озарён небесным светом; магнолии и пальмы, смыкая свои кроны, превращали центральную аллею в тёмно-зелёный туннель, в конце которого были чугунные ворота, охраняемые двумя конвойными казаками. Сейчас в карауле стояли Беззубец и Шарпанов. Первого он узнал по лихо заломленной фуражке, а второго — по волнистому чубу цвета вороньего крыла.
Вдоль набережной благоухали розы, орхидеи и вовсе незнакомые цветы. Николай потянул носом воздух и явственно припомнил, как удивителен и благостен был запах My Мань: запах чабреца и липового мёда!
Чтобы не предаваться любовной тоске, он решил прогуляться по городу: купить хорошего вина, приобрести столовые приборы (желательно из серебра) — для будущих приёмов, да и вообще, поближе познакомиться с Шанхаем.
Он уже выходил из комнаты, когда налетевший порыв ветра с треском захлопнул фрамугу, и на подоконник кусками посыпалась замазка.
От неожиданности Николай вздрогнул и задержался в дверях: сердце летуче пронзила тревожная боль. Какое-то недоброе предчувствие. Он машинально глянул на часы: было без четверти двенадцать, затем нарочно глубоко вдохнул, медленно выдохнул, чтоб успокоить дрогнувшее сердце, и велел Дмитрию сопровождать его.
Зайдя к консулу Гарду, он узнал, что полномочные послы: английский — лорд Эльджин и француз барон Гро, с чьим именем было связано насильственное подписание Тяньцзиньских договоров, задерживаются в пути из-за гибели парохода, на котором они собирались плыть вместе. Эта отсрочка их прибытия позволила Игнатьеву нанести визиты главнокомандующим союзнических армий генералу Хоупу Гранту и Кузену де Монтобану, представиться английскому послу Фредерику Брюсу и его коллеге, французу Бурбулону. Фредерик Брюс, двоюродный брат лорда Эльджина, сухощавый блондин с тонкими губами и настороженностью во взгляде, сухо пожал протянутую ему руку и раздражённо сказал, что слишком загружен работой.
— К сожалению, я не имею времени для светской болтовни. Не далее, как две недели назад, мы пережили осаду города, и до сих пор разбираем завалы скопившихся бумаг. Вы даже не представляете себе, что здесь творилось!
— Буду рад узнать подробности из ваших уст, — пропустил мимо ушей обидное замечание насчёт «светской болтовни» Игнатьев и слегка склонил голову, давая понять англичанину, что готов выслушать всё, что он скажет.