— Когда-то Талейран сказал: «Бойтесь первого движения души: как правило, оно благородно», но мы, русские, не можем жить иначе. Всё у нас от сердца, от души, даже несчастья и пороки.
— Ах, — воскликнул француз. — Человеку свойственно творить добро.
— Именно поэтому я и возвращаюсь в Пекин, чтобы всегда оказать вам дружескую услугу на месте.
— Это так великодушно, нет слов.
— Моё присутствие в Пекине будет служить лучшим свидетельством единодушия всех европейцев.
Николай протянул руку, и барон Гро пожал её с особым чувством.
— Я помню это, знаю это, горд и счастлив нашим дружеством без меры.
Он был искренне доволен, в то время, как лорда Эльджина откровенно бесило, передёргивало всего, когда он видел флаг России, развевающийся на военном корабле в Тяньцзине. 0н понимал, не мог не понимать, что русские в глазах китайцев нисколько не проиграли, а скорее выиграли. Ему много раз доносили, что местное население искренне считает русского посланника защитником Тяньцзиня; узнав, что форт Дагу захвачен, а Бэйцан разорён, он сел на корабль и лично прибыл в город, чтобы защитить его жителей от бесчинств иноземцев.
— Если я делаю, я и отвечаю за результат работы, — произнёс лорд Эльджин, обращаясь к своему секретарю и глядя на русский клипер, стоявший как раз напротив дворца, в котором расположилось английское посольство. — Но, таким образом, и это справедливо, мне принадлежат лавры в случае успеха: крики "Осанна", ликование толпы и торжественные звуки медных труб, известных ещё египтянам.
— И бубны, и литавры, — подольстился секретарь.
Лорд Эльджин не ответил, принялся раскуривать сигару.
Глава VIII
С двадцать второго августа Игнатьев начал собираться в Пекин. Надо было где-то раздобыть повозки и восемнадцать лошадей для спутников и казаков. А взять их было негде. Союзники скупили и забрали всё, что могли. Оставалось прибегнуть к помощи носильщиков, но они взвинтили цены так, что легче самому себя нести. К тому же надо выхлопотать у китайцев разрешение на переезд в Пекин: идёт война.
Конечно, хорошо было бы в виду тысячной свиты лорда Эльджина составить из экипажа фрегата "Светлана" почётный караул — двадцать четыре моряка, но об этом ещё надо говорить с Лихачёвым, командиром' эскадры. Для этого Игнатьев попросил Ивана Фёдоровича приехать в Тяньцзинь.
Двадцать третьего он был у барона Гро и застал у него лорда Эльджина. Оба занимались редакцией новых конвенций. Барон, как дипломат, был более опытен в составлении подобных бумаг.
На вопрос, когда китайцы прекратят увиливать и «кормить завтраками», француз поспешил заверить, что двадцать пятого или, самое позднее, двадцать шестого августа конвенции будут подписаны.
— Всё решено, — похвастался он. — Осталось условиться относительно денежного вознаграждения Франции.
— Это мы взяли на себя, — чванливо пояснил лорд Эльджин. — Наш Парис имеет на "мартышек" несравненно большее влияние, нежели аббат Де ля Марр и барон Меритенс, служащие переводчиками при бароне, — он кивнул головой в сторону задумавшегося над бумагами француза. — К тому же, Парис намного лучше знает китайский язык. Кстати, — глянув на барона Гро, склонившегося над столом, обратился он к Игнатьеву, — что мы с вами будет здесь мешать коллеге? отправимся лучше ко мне, я угощу вас расчудесным виски — из Виндзорских погребов: прислала королева! — Он весело поаплодировал и пригласил в свои апартаменты.
Беседуя о прошедших военных событиях, Николай поздравил англичанина со скорым заключением мира, напомнив, что всё случилось так, как он и предсказывал в Шанхае.
— Помню, помню, — отозвался лорд Эльджин и дал указание лакеям накрыть стол в большой гостиной. — Признаю за Вами правоту. Издалека предвидели победный ход событий.
Когда красивые хрустальные стаканы были наполнены янтарным виски, а в адрес королевских винокуров сказаны любезные слова, лорд Эльджин с похвалой отозвался о знании Игнатьевым Китая и, вообще, об образе его действий.
— Вы настойчивы, как англосакс.
Николай поблагодарил посланника её величества за комплимент и принялся за фаршированную рыбу.
— Я действую, как посторонний. Самым добросовестным образом поддерживаю вас, хотя мог бы этого не делать в силу своего нейтралитета.
Рыба таяла во рту. Благоухала пряным ароматом.
— Да, — занятый едой, невнятно отозвался англичанин. — Мы в этом смогли убедиться.
Понимая, что спешить некуда и разговор пойдёт долгий, хозяин дома и его гость перешли к деликатесам. Вычищая ложечкой дыню, лорд Эльджин, как бы нехотя, спросил:
— Кстати, а почему ваше правительство не стало продавать оружие Китаю?
Николай проглотил мякоть арбуза, тронул салфеткой губы.
— Мы ведь не Англия, милорд. Двое дерутся — третий не встревай.
— Я, отчего затронул эту тему, — пояснил хозяин дома. — Ни вашего оружия, ни пороха, ни снаряжения в захваченных крепостях не было.
— И не должно было быть.
— Зато американских военных припасов, — покачал он головой, — мы нашли предостаточно.
— Вероятно, они беспринципные.
— Это их кредо. Молятся на доллар. — Ложечка англичанина звякнула о блюдце.
Николай искоса глянул на него: чья бы корова мычала.
— Может быть, поэтому американец и уехал раньше? — задался он вопросом и поблагодарил лорда Эльджина за приятный обед. Тот сказал, что "это ничего не стоит и ни к чему не обязывает", и поинтересовался: — Чай? Кофе?
— Кофе, — попросил Игнатьев, и беседа продолжилась.
Лорд Эльджин расправился с дыней, уплёл несколько долек арбуза и велел принести сушёных крабов.
— Люблю деликатесы.
— Я сам пристрастился к ним в Китае, — признался Николай. — Особенно к продуктам моря, хотя и тыкву здесь умеют приготовить так, что пальчики оближешь.
Лорд Эльджин рассмеялся.
— Чьи пальчики? Красивых девушек в Китае нет.
— Свои, свои, — Игнатьев безотчётно прикрыл веки: захотелось увидеть My Лань — её лицо, глаза и губы. Но солнце, попадавшее в столовую из огромных распахнутых окон, так слепило, что ничего, кроме алого жара, он не увидел. Лакей принёс крабов, подал кофе.
— В прошлом году, — потянув носом воздух и блаженно зажмурившись, нарушил молчание лорд Эльджин, — когда нам не удалось взять форт Дагу, французы в один голос утверждали, что все крепости в Китае построены русскими, мало того, вся береговая артиллерия — русская.
— Но вы ведь им не верили?
— Ни на минуту. В Син Хэ, в первый день наступления нашего десанта, мы нашли китайскую корреспонденцию, ясно гласившую о том, что русским не верят и не собираются верить.
— Хорошо, когда твои слова подтверждаются кем-то, — удовлетворённо ответил Николай. — Хочется и дальше говорить правду.
— Надо заметить, — прихлёбывая кофе, сказал англичанин, — в этой же корреспонденции говорилось о том, как намеревались воспрепятствовать Вашему сообщению из Пекина с эскадрой.
— Они не пропускали меня к морю! — возмущённо воскликнул Игнатьев, — вязали мне руки.
Лорд Эльджин усмехнулся.
— Мартышки это любят. Мучить и пытать — первейшее из наслаждений.
Они поговорили о пытках и казнях, применяемых в Китае с незапамятных времён, о дикости и кровожадности маньчжуров, о том, что даже лунный месяц они делят надвое и смерть предпочитают жизни.
— У нас раки на горе свистят, а у них щуки, — вспомнил одну из китайских пословиц Николай и тут же посетовал. — Вместо того, чтоб давать детям имена, они дают им прозвища.
— Язычники с раздвоенным сознаньем.
— Это как в медицине, — одни становятся акушерами, а другие — анатомами. Одни встречают жизнь, другие смерть. Так и китайцы: радуются смерти, обряжаются в белое, смеются и танцуют.
— И не столько думают об умершем, сколько о погребальном пире, о жирной и вкусной еде, — вставая из-за стола, сказал лорд Эльджин. — Для них, видите ли, очень важно правильно определить место захоронения. От этого, якобы, зависит и счастье души умершего, и счастье его потомства.
Шарлатаны.
Из гостиной он повёл Игнатьева в свой кабинет, обставленный на европейский лад.
— Придётся покидать, а в здесь ведь так уютно.
Он повёл рукой, показывая роскошь мебели, книжных шкафов, библиотеки. — Век бы никуда не уезжал.
— И море близко, и тайфуны далеко, — придерживая саблю, разглядывал убранство помещения Игнатьев. — Красота.
Хозяин закурил сигару, предложил «чувствовать себя, как дома» и продолжил разговор.
— Как же вы тогда достигли моря?
Николай подошёл к картине неизвестного ему художника, висевшей напротив того места, где дымил англичанин, и рассматривая зеленовато-охристый пейзаж с едва приметными коровами, не поворачивая головы, ответил.
— Я сам избрал свой путь. Уехал, да и все.
— Не спрашивая богдыхана?
— Нет.
— Вот это да! — Восхитился лорд Эльджин. — Чисто английская дерзость.
— Не знаю, — разглядывая картину, ответил Игнатьев. — Я сохранял лицо, как представитель Российской империи.
— И как же вы ехали?
— На собственный счёт. Так удобней. Лучше передвигаться независимо, нежели брать с собой китайцев.
— Отчего?
— Они начинают объяснять народу, что везут данников, банкротов, которым дома нечего есть и которым Сын Неба, бессмертный Сянь Фэн из сострадания даёт казённое содержание. — Всё это Николай сказал на тот случай, если бы китайцы предложили сопровождать послов с почётным караулом. На фоне их торжественного въезда в столицу он выглядел бы жалко со своими несколькими конвойными казаками и посольским скарбом.
Лорд Эльджин задумался и после долгой паузы сказал, что ни за что не возьмёт китайских чиновников для своего сопровождения.
— Сам найму носильщиков и всё необходимое. Это вы мне кстати подсказали. Ну, народец!
Прощаясь, он подвёл Игнатьева к птичьей клетке, сдёрнул с неё чёрный бархат и «познакомил» его со своим любимцем — говорящим попугаем, горделиво распустившим красный хохолок.