— Я сам не верю лягушатникам, — поёрзал в кресле лорд Эльджин и сказал, что русские и англичане могут сойтись в азиатской политике.
— Если эту политику будете проводить вы, милорд, — Игнатьев взял томик со стихами Роберта Бёрнса и раскрыл наугад. "Свистни ты мне, тебя не заставлю я ждать. Свистни ты мне…» — прочёл он первые, попавшиеся строки, и в глазах защипало: навернулись слёзы. Тоска по My Лань сдавила горло. Захотелось извиниться, сослаться на неотложные дела, и убежать куда-нибудь к реке, к воде и лиственному шуму. Сидеть, молчать, не видеть никого. Не слышать.
— Надеюсь, так и будет, — самодовольно произнёс лорд Эльджин и, разгорячившись от рассуждений на этот счёт, признался, что с бароном Гро они недавно разругались. — Он, видите ли, стал настаивать на скромной свите, всего в сто человек! Ну, не кретин? Мало того, он был готов протестовать официально!
— Чудак человек, — Николай закрыл томик Бёрнса и, возвращая книгу на место, возмущённо сказал: — Он что, так и не понял ничего? Китайцы уважают силу.
— Мне это было крайне неприятно, — поморщился англичанин. — Но, тем не менее, я взял бы с собой тысячу человек, приняв все последствия на свою личную ответственность.
— Вы лучше разбираетесь в политике. Не зря в ваших жилах течёт королевская кровь.
— Да! — с невыразимой гордостью подтвердил лорд Эльджин. — Мы, Брюсы, — становой хребет Шотландии, и её величество об этом знает. — Он помолчал и добавил. — Помнит и не забывает. Кстати, — неожиданно сменил он тему разговора, что, впрочем, было примечательно и характерно для него, — судя по переговорам, пекинское правительство смотрит на вас, господин Игнатьев, и на вашу миссию, мягко сказать, недружественно.
Николай пожал плечами.
— Таковы азиаты. Подозрительность и недоверчивость их основные черты.
— Откровенно, говоря, — держа сигару на отлёте и как бы рисуясь, с лёгкой растяжкой в голосе заговорил лорд Эльджин, — я не вполне понимаю, как вы сумели прожить в столице Поднебесной около года, не уронив своего достоинства, избегнув разрыва и заставив их пропустить вас к морю перед самым началом военных действий? По совести сказать, у меня не достало бы терпения для подобной роли.
«Он ведь уже спрашивал об этом, — с невольным раздражением подумал Игнатьев. — Ловит меня на слове, как провинившегося слугу».
— Терпением своим я, видимо, обязан своим предкам: каждый третий в нашем роду посвящал свою жизнь церкви, Богу, — ответил он, как можно равнодушней, и безмятежно посмотрел на англичанина. — Тётушка моя ещё в девичестве постриглась в монахини.
— Покойная?
— Да, нет, она жива. Скорбных известий не было.
Лорд Эльджин загасил сигару и, распорядился, чтобы им подали прохладительные напитки и мороженое.
— Скажите, господин Игнатьев, отчего вы так уверены в сотрудничестве Англии и России? На чём основывается ваше убеждение, что Россия и Великобритания должны действовать в Китае заодно? Я, честно говоря, не понимаю.
Николай сделал вид, что глубоко задумался, потом заговорил, изредка поглядывая на собеседника.
— У вас в Китае могут быть коммерческие интересы, и мы тут не намерены перечить. Наоборот, мы рады каждому уверенному шагу на пути развития торговли европейцев в Китае.
— Отчего же вы не будете перечить? — с весьма ощутимой долей сарказма поинтересовался хозяин и предложил попробовать мороженое, которое принёс лакей. — Мой повар изобрёл изысканный рецепт, держу в секрете.
Игнатьев вслух поблагодарил изобретательного кондитера за его профессиональное рвение и выразил предположение, что новый рецепт мороженого придётся ему по душе так же, как он лёг на изысканный вкус гостеприимнейшего лорда Эльджина, расточавшего свою любезность с поистине с королевской щедростью.
Мороженое и впрямь оказалось на диво приятным.
— Так вот, — смакуя прохладную сладость взбитых сливок, — заговорил Николай. — У нас исключительно граничные вопросы. Мы единственные соседи с Китаем. И тут уже нам вы не соперники. Я имею в виду Англию, а о французах вообще речь не идёт. А коли так, выходит, вы помощники.
— Кто не мешает, тот уже способствует?
— Конечно! Если интересы не сталкиваются, то и конфликта нет.
— Вы диалектик, — похвалил его лорд Эльджин и принялся за вторую порцию. — Мне импонирует такая точка зрения.
Зная, что вопрос об аудиенции послов самый затруднительный, Игнатьев попытался убедить его в необходимости торжественного приёма у богдыхана.
— Это заставит китайцев почитать королеву Елизавету равною богдыхану, а не ниже его, как это было доселе.
Лорд Эльджин облизнул ложечку с мороженым и посмотрел так, точно пытался запомнить его получше, или разобраться в выражении его лица.
— Я слышал, — сказал он, — что вас хотели представить Сыну Неба по случаю его дня рождения, — осторожно начал он фразу и сделал значительную паузу, словно вдруг засомневался, а нужно ли, вообще, касаться этой темы?
— А, — понимающе махнул рукою Николай, — было дело. В самом начале моего пребывания в Пекине.
— И что же помешало? Отчего аудиенция не состоялась?
— По очень прозаической причине, — быстро откликнулся Игнатьев, давно предчувствовавший этот вопрос. — Я отвечал, что могу представиться богдыхану только так, как у нас принято представляться другим государям; что на колени мы становимся только по собственному убеждению и только перед Богом, и потому ни в коем случае не могу оказать китайскому повелителю тех же почестей, как Вседержителю, поскольку он таковым не является и сам об этом знает. Николай охватил рукой эфес своей парадной сабли, задумчиво скользнул, прошёлся по нему пальцами, точно хотел убедиться в наличии оружия, и ледяным тоном продолжил. — Словом, я дал понять маньчжурам, что если они не хотят принять русского церемониала, то я представляться богдыхану не намерен.
— Вот, вот! — сразу же забыл о мороженом лорд Эльджин и вскинул голову. — На колени мы становимся лишь перед Богом! Браво! Если уж представляться, то, как другим государям. Маньчжуры пусть подползают, сбивают коленки и лбы, это их дело, а мы — нет! — Он оживился и отставил вазочку с мороженым на серебряный поднос. — В известных случаях мы, британцы, преклоняем колено перед королевой, но перед богдыханом, — он сардонически скривился, — извините.
— А им, как раз, врезалась в память эта ваша церемония.
— Ну, — высокомерно протянул лорд Эльджин. — Мало ли что может им втемяшиться в башку, этим мартышкам. — Он взял салфетку и аккуратно вытер губы. — Я непременно буду требовать торжественной аудиенции. Посмотрим, чья возьмёт.
— Уверен: ваша, — живо ответил Игнатьев. — Спор о церемониале вы должны сразу отклонить.
Лорд Эльджин подался вперёд.
— Только так. Я заявлю им без обиняков: «3а кого вы меня принимаете, полагая, что я не умею представляться богдыхану? Я представлялся королю Франции, индийскому царю и даже императору Японии. Я знаю, как себя вести».
— А потому и не нуждаюсь в ваших советах, — подсказал Николай.
— А потому и не нуждаюсь в ваших советах, — как школьник, повторил лорд Эльджин.
— Запишите, чтобы не забыть.
— Сейчас, — с готовностью ответил англичанин, и слово в слово записал свой монолог. — Это вы мне верно подсказали: "Я не нуждаюсь". Достойный посыл в разговоре.
Спустя некоторое время они уже мирно обсуждали чисто профессиональные беды: дипломаты зачастую не знают, что творится в парламенте, в правительстве и при дворе того или иного государства. Решать в таких условиях свои вопросы очень трудно.
— У меня депешу можно ожидать полгода, — пожаловался лорд Эльджин. — Полтора месяца — туда, четыре месяца — обратно. В Лондоне знать не хотят о наших передрягах.
— Действовать приходится по собственному усмотрению, — посетовал Игнатьев, — принимая на свою ответственность все результаты и последствия.
— Да что там далеко ходить, — англичанин потёр переносицу и побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. — Если бы моё правительство знало, что оно хочет в Китае, то и пяти тысяч солдат вполне хватило бы. А это вдвое меньше нашего десанта, — заметил он рассерженно и признался, что французы и британцы в плохих отношениях между собой.
— Главнокомандующие и штабы не согласовывают своих действий, а нижние чины обеих армий чуть что, хватаются за оружие.
— Так было, так будет, — откровенно посочувствовал Игнатьев.
Его собеседник кивнул.
— С моряками вообще трудно иметь дело, если не принадлежишь к их "касте".
— О! это особый народ.
— Я бы сказал: орден, — тоном глубоко уязвлённого человека заявил англичанин и неожиданно сознался, что страстно хотел в своё время втянуть в войну с Китаем Россию и Соединённые штаты.
— Не вышло? — с лёгкой усмешкой отозвался Николай, и его пальцы вновь огладили рукоять сабли.
— Как видите, — чистосердечно развёл руками лорд Эльджин. — Хоть я и задирал Путятина, как мог, едва ли в трусости его не обвинял, не получилось.
Игнатьев кивнул головой и спросил:
— Скажите, милорд, а нельзя ли главнокомандующих союзнических войск подчинить вашей власти? Это было бы разумно.
— О! — страдальчески простонал англичанин. — Ваши бы слова, да Богу в уши. Нет, я поднимал этот вопрос, когда встречался с Наполеоном III в его любимом замке Фонтебло, как раз перед своим отъездом в Китай.
— И что?
— И ничего, — поджал губы лорд Эльджин. — Наполеон III резко возразил, считая дипломатов трусами и болтунами.
— Это он зря, — сочувствующе протянул Николай. — Уж кого-кого, а вас обвинить в трусости никак нельзя, чудовищный поклёп.
У англичанина порозовели скулы.
— Благодарю, генерал. Мне лестно слышать вашу похвалу. Я в самом деле гораздо воинственнее и решительнее моих военных помощников; мне приходится почти насильно тащить их за собой.
После лёгкого, но изысканного ужина, во время которого Игнатьеву была предоставлена возможность отведать мадеру тысяча восемьсот двенадцатого года, и кальмара, приготовленного так, что по вкусу он напоминал мясо индейки, тушёное с грибами, разговор коснулся финансового положения Китая.