— А что китайцы говорят о нашем торжестве?
Попов засмеялся.
— Они говорят, что маньчжуры ужасно глупы, если до сих пор не поняли и не оценили русского посла, когда он проживал в Пекине.
— Я думаю, что уж теперь-то богдыхану донесут о величии России, — с гордой уверенностью произнёс Николай и, когда все члены посольства, включая нижних чинов конвоя, степенно пропускавших многочисленных гостей мимо себя, уселись за богато сервированные столы со всевозможными яствами, с радостью произнёс здравицу в честь государя императора.
Утром ему сообщили, что чжилийский наместник Хэн Фу, помощник Гуй Ляна на переговорах с союзниками, бежал из города, не сделав никаких распоряжений относительно повозок и верховых лошадей для русского посольства.
— Я так и думал! — возмущённо встряхнул головой Игнатьев и направил Татаринова с Баллюзеном к областному начальнику. — Скажите, мы заплатим за повозки, только пусть поможет их достать.
Через час они вернулись ни с чем.
— Все разбежались. Управа закрыта.
— Понятно, — не скрывая своего раздражения, прошёлся из угла в угол Николай и, не теряя времени, по холодку отправился к коменданту города — командиру второй пехотной дивизии её величества королевы Англии генералу Роберту Непиру. Тот встретил его во дворце Хай Чжан Ву, в кабинете, который ещё хранил запах ароматных сигар лорда Эльджина. Не было только личных вещей посла, да клетки с попугаем.
— Рад видеть, — дружески ответил генерал на приветствие Игнатьева и со свойственной ему прямотой пожаловался, что китайцы относятся к нему со столь явной враждебностью и неприязнью, что он готов сегодня же отдать Тяньцзинь на разграбление солдатам.
— Я отдал приказ, категорически запрещающий всякое сообщение между городским каналом и рекой. Поставил на мосту матросов-часовых. Велел стрелять при первом же неповиновении. Пусть знают: мы им спуску не дадим, а джонки отбираем силой.
— Для этого, — предположил Игнатьев, — потребуется целый батальон.
— Я батальон и выделил, — скрестил руки на груди генерал и нервно вскинул подбородок, выбритый до синевы. — Да плюс отряд матросов.
— Весьма серьёзно, — поощрил его действия Игнатьев. — Возможно, в городе появятся лазутчики.
— Скорее, дезертиры, беглецы, — сказал Непир. — Сегодня ночью, на первом же привале, ездовые, взятые нашим посольством, разбежались, уведя часть лошадей.
— Это задержит лорда Эльджина в пути.
— Как минимум, на сутки.
— Надо, чтобы при подводах постоянно находился конвой.
Генерал расцепил руки и заложил правую ладонь за отворот мундира. Смотрел он прямо и сурово.
— Я прослужил в Индии тридцать два года. Знаю подлую натуру местных жителей. Меня не проведёшь. Не понимаю, отчего мой коллега сэр Хоуп Грант, командир первой дивизии, не распорядился связать ездовых на ночь? Есть же вещи очевидные. — Он поджал губы, и морщины вокруг рта стали заметнее.
— Нас подводит гуманность, — едва улыбнулся Игнатьев.
— Да! Клянусь кровью Христа! — сверкнул глазами Непир и прижал мизинец левой руки к ладони. — Я усмирял Пенджаб, затем, — он согнул безымянный палец, — наводил порядок в Пешовере. — Он посмотрел на свою руку с побелевшими от напряжения пальцами, — Я подавлял восстание сипаев, — и нигде, вы понимаете, нигде, — его голос от возмущения сорвался на фальцет, — я не испытывал такой глухой ненависти к себе, как в Китае!
— Они не патриоты, но себя обожают, — с некоторой долей сарказма отозвался на его гневную тираду Николай.
— Я уже распорядился арестовать областного начальника Джи Фу за саботаж.
— Он отказал в поставке лошадей?
— Лошадей и повозок. Мы затребовали сто лошадей и пятьдесят повозок, а он закатывает глаза и утверждает, что сам ходит пешком.
— Бедный Джи Фу, — усмехнулся Игнатьев. — 0н столь обременён своим большим семейством, столь любим всеми жителями области, что на старости лет совершенно утратил чувство реальности.
— Вот посидит под стражей в моём лагере, быть может, поумнеет.
— В каком смысле?
— Станет сговорчивее и щедрее.
— Щедрость китайцам не свойственна, — в тон англичанину заметил Николай и высказал свою обиду на сбежавшего Хэн Фу. — Обещал мне восемнадцать лошадей и три повозки, и — адью! как говорят французы.
Джи Фу мне тоже отказал, не знаю, что и делать.
Дверь в кабинет генерала скрипнула, и на пороге вырос его адъютант.
— Сэр, — обратился он к своему командиру, — в Тяньцзине странное затишье. Рынок опустел. В наших офицеров летят камни.
— Бунт? — вскинулся генерал, — Да я, — он скрипнул зубами, и на его лице проступили желваки. — Всех в порошок сотру... немедля.
Адъютант невольно попятился к двери. В его глазах метнулся страх.
— Какие будут приказания?
Левая щека Непира судорожно дёрнулась.
— Срочно сообщите адмиралу Шарнэ, чтобы его канонерки были готовы к бою.
Игнатьев на правах равного в звании позволил себе заметить, что городских жителей опасаться нечего.
— Поверьте мне и успокойтесь. Мы с китайцами живём бок о бок сотни лет и знаем их повадки. Себялюбивая трусость — вот их основная черта. Не реагируйте на мелочи и всё будет в порядке.
Адъютант бросил на Игнатьева благодарный взгляд. По-видимому, он и сам пожалел о своём докладе, приведшем генерала в неистовство.
— Полагаюсь на ваш опыт, — примирительно сказал Непир и повёз Игнатьева показывать сипаев и сикхов, высланных в Китай в качестве волонтёров. — Мы составили из них туземные полки, попробуем испытать их в качестве солдат. Посмотрим, что из этого получится.
В лагере Пенджабского пехотного полка, показывая личный состав и его бытовые условия, генерал посетовал, что по дороговизне содержания солдат, никакая армия мира не идёт в сравнение с английской. — Это не вооружённые силы, а национальное бедствие, — резко отмахивал он правой рукой, придерживая саблю у левого бедра, пока они шли по длинному ряду палаток. — С целью уменьшения в Индии туземных войск мы намереваемся начать вербовку китайцев для военной службы в Индии.
— А индийцев направите в Китай.
— Пенджабский пехотный, Лудианахский и сикхский конные полки — первая проба, — пояснил Непир и через некоторое время представил командиров этих полков Игнатьеву. — Все имеют неплохой боевой опыт, умные и грамотные офицеры.
Николай пожал каждому руку и пожелал достойно исполнить воинский долг во славу её величества королевы Елизаветы.
— Служим короне! — дружно ответили офицеры и хором пригласили отобедать вместе.
Непир удовлетворённо крякнул и по пути в столовую сказал, что китайцы, как солдаты, лучше сипаев, да и содержание их намного дешевле.
— Они будут надёжнее индусов.
— Разумно, — польстил ему Игнатьев. — Тем более, что у вас есть опыт: сумели же вы сформировать военно-рабочую бригаду из китайцев.
— Получилось, — самодовольно кивнул генерал. — Они и сами рады нам служить, мы платим деньги.
Ночью во сне к Николаю пришёл отец Гурий, присел на лавку, посмотрел в глаза.
— Отца родного помнишь?
«Глупый вопрос», подумал он и приподнялся на локтях.
— А мать? — строго спросил архимандрит, не услышав ответа.
Игнатьев нахмурился: это ещё что?
— А как звать тебя знаешь?
Он хотел ответить утвердительно, но вместо этого стал думать, уж не снится ли ему настоятель русского монастыря в Пекине?
— Ответствуй: знаешь? — посуровел отец Гурий.
— Знаю, — невнятно буркнул Николай, но имя не сказал.
— Третий раз спрашиваю: как тебя зовут? — священник уже стоял напротив и твёрдым пальцем, острым ногтем тыкал ему в грудь. Не отходил.
— Николаем наречён, — услышал Игнатьев свой голос, и он показался ему неприятным. Чтобы избавиться от этого впечатления, он ещё раз произнёс «Николаем» и почувствовал, что отвечает бодро, привычным тоном уверенного в себе человека.
— То-то, — укоризненно погрозил пальцем отец Гурий и зажал рукой крест, висевший на его груди. — "Возлюбивший душу свою погубит её". Обещай вернуться к отцу-матери.
— А.., — начал что-то говорить Николай и осёкся: в голове как будто бомба взорвалась. Он в ужасе раскрыл глаза.
Пред ним зияла огненная пустота, и в этой пустоте метались искры. Казалось, он попал в костёр, который сам разжёг.
Когда к нему вернулось зрение, отца Гурия уже не было, но боль в груди от его пальца, от его острого ногтя, давала знать, что это всё не снилось, а случилось наяву, только сном отшибло память.
Глава ХIII
В то время, как генерал Непир показывал Игнатьеву индийские полки и представлял ему боевых командиров, император Сянь Фэн слушал щебечущий голос своей глазастой Орхидеи — фаворитки Цы Си, жаловавшейся на Су Шуня.
— Не знаю отчего, но он меня не любит, — печально вздыхала она и трогала кончиком языка дряблую мочку императорского уха. — А если он не любит ту, которая боготворит Сына Неба, значит, он опасен. — Цы Си прижалась своей жаркой грудью к его локтю.
Сянь Фэн самодовольно ухмыльнулся: мизинец возлюбленной погладил его брови.
— Я знаю, — лениво пошевелил он языком и согнул ноги в коленях. Неизъяснимая истома овладевала им всякий раз, как только Цы Си начинала дышать ему в ухо и нашёптывать глупости. Никто так не умел любить его и погружать в дурман блаженства. — Су Шунь интриган, но при дворе все интригуют.
— Нет, мягко вытягиваясь телом, задышала ему в ухо Цы Си. — Я чиста, как слеза нашего ребёнка, твоего, любимый мой, единственного сына, будущего императора всей Поднебесной, нашего божественного черноглазого Тунчжу. О, я люблю тебя, дышу тобой и не могу тобою надышаться. — Её язык заскользил по его телу, а ладошка нырнула вниз живота, поближе к "дракону любви". — А у Су Шуня, у него отсутствует, — о, да, — блаженно выгнулся Сянь Фэн и опустил свои пальцы на голову Цы Си, — у Су Шуня нет чести, он преследует какие-то свои, неведомые цели, но я знаю то, чего никто не знает. Я умею читать мысли. Я разоблачу любые козни. Это дар небес, а я их сын. — О, ты прелестна, — сладострастно постанывая, придерживал он голову наложницы и блаженно прикрывал глаза. Что ни говори, но Су Шунь помогал ему расправиться со всеми тайными и явными врагами, со всеми недоброжелателями, причём так, чтобы все их богатства и накопленное золото перешло в руки Сына Неба. Казна стремительно пустела: войны с европейцами и южными повстанцами неуклонно вели к разорению, к гибели империи, которой он могущественно правил много лет.