Допив чай, он вежливо поблагодарил за угощение и, возведя очи горе, принялся молиться, прося святых и милосердного Христа сжалиться над его народом и спасти его от окончательной гибели.
Левое веко у него заметно дёргалось.
Под вечер грянул гром и хлынул ливень. Молнии сверкали так, что приходилось закрывать глаза, боясь ослепнуть. Ураганный ветер стаскивал с соседних зданий черепицу, разрушал крыши, валил глинобитные стены и ломал деревья.
Навес, под которым стояли кони, рухнул и сломал одной кобыле голень. Пришлось оказывать ей помощь, бинтовать.
Дмитрий распахнул дверь и бросился на помощь казакам, выручавшим лошадей из-под непрочного укрытия. Чей-то жеребец встал на дыбы, испуганно заржал и ринулся, было, бежать, но он ухватился за скользкий ремённый повод и повис на нём, перебирая пятками и тормозя ногами. Он уже был мокрый с головы до ног: дождь лил, как из ведра. Вода затопила канавы, залила двор и грозила ворваться в жилище. Казалось, наводнения не миновать, будет потоп и вряд ли кто спасётся, но... порывы ветра стали утихать, внезапный ливень прекратился, и молнии сбежали на край неба, к горизонту.
Рвущийся из рук жеребец прядал ушами, рвался из рук и щерил зубы.
— Я те! — замахнулся на него Дмитрий и грубо зажал тому ноздри. — Хвороба упрямая. — Жеребец всхрапнул и закусил удила.
— То-то, дурында, — перекинул сыромятный повод уздечки Скачков и примирительно похлопал жеребца по холке. — Чичас, родимай, вишь, спужался...
Утром богдыхану принесли письмо, выкраденное у Су Шуня, который сообщал неизвестному лицу верный способ "убрать изуверку блудницу Цы Си". Су Шуня тотчас взяли под стражу, лишили всех регалий и провели дознание. Следователи — чиновники палаты уголовных дел с жёлтыми шариками на головных уборах раболепно доложили, что письмо, доставившее столько неприятных минут солнцеликому и всемогущему владыке Поднебесной, признано подмётным. Почерк дашэня Су Шуня подделан. Оказывается, тушь, которую обычно использовал подозреваемый в государственной измене министр налогов, замешивалась не на привычной всем чёрной брусковой краске, а на птичьей трупной крови и угольном дёгте, отчего имела слегка зеленоватый оттенок. Преступник, подлый интриган, пытавшийся опорочить преданнейшего слугу императора, не знал этой маленькой тайны мудрого Су Шуня и явно опростоволосился. Как он только будет найден, голова его немедленно окажется в корзине.
— Хорошо, — закурил свою послеобеденную трубку с опиумом лучезарный Сын Неба и велел освободить Су Шуня. — А голову преступника добудьте, покажите непременно.
Министру налогов вернули все отобранные у него регалии придворной власти, оставили за ним бесчисленные привилегии и даже даровали землю для строительства дворца в провинции Жэхэ, неподалёку от родового имения Сянь Фэна — в знак высочайшего доверия к дашэню. Он снова был у власти. Всё пошло своим чередом и даже Цы Си на время успокоилась: кто-то хотел облить грязью любимого министра двора в её глазах, да только ничего из этого не вышло. Правда восторжествовала. Единственно, что её мучило, так это страх за свою жизнь, приучивший её к жёсткому и однозначному выводу: если есть сомнение, значит, сомнения нет.
Глава XVI
...он тенью прошмыгнул между кустов, взобрался на сосну, притих. Затем достал из сумки увесистый моток смолёной бечевы, густо обсыпанный порохом, привязал к ней острый крюк-тройник, так называемую "кошку", и, сильно раскрутив её, пустил в чердачное окно кумирни. Послышался лёгкий удар, шум битого стекла, скользнувшего по черепице и упавшего на землю. Он дёрнул бечеву — крюк зацепился, привязал её конец к сосновой ветке, приструнил её и поджёг. Пламя шипяще вспыхнуло и огненной проворно-хищной змейкой заструилось к намеченной цели, заискрило в сторону дома. Убедившись, что горение не прекратилось, а наоборот, набирает силу, он злобно ухмыльнулся и, ловко спустившись вниз, спрыгнул на землю. Выпрямился и — захлебнулся собственной кровью: страшный удар по затылку сбил его с ног. Он булькающе всхлипнул и засучил ногами.
Над ним с тяжёлым колуном стоял Шарпанов.
"Крупная шишка", — взял он лазутчика за ухо и неприятно поморщился, ощутив кровь. Сообразив, что неизвестный долго не придёт в себя, он выбрался из-под сосны и, проследив направление огненной змейки, выхватил шашку из ножен. Вскинул остриё, прицелился и с силой подбросил клинок. Лезвие полоснуло бечеву и рассекло её у кровли, как раз перед бегущим огоньком. Подхватить клинок не стоило труда, и Семён бросился к сосне, заметив там какое-то движение — рванулся и плюхнулся в лужу. Поскользнулся. Ударился о землю так, что зубы лязгнули. "Техтюря!" — выругал он сам себя и, не выпуская обнажённой шашки, вскочил на ноги.
— Ссынь! — кто-то прыгнул на него, как кошка.
— Вжик! — он отразил удар меча и снова поскользнулся. Глина.
— Ах ты, чурка! — всё же удержался на ногах. Отбил атаку. Свистнул. — Дзинь! — ушёл от острия, нанёс удар, промазал, уклонился, вновь со свистом рассёк воздух. Что за чёрт? такого с ним доселе не бывало: пятая зарубка на клинке, а враг ещё живой.
— Ин-на! — он перекинул шашку влево, ушёл вправо, съехал на плечо, перекатился и, снова ощутив клинок в правой руке, с потягом секанул — на этот раз достал. Лезвие упруго задрожало — впилось в кость, разъяло череп и упёрлось в позвонки: отдало в локоть.
Семён припал в колене и ударом ноги в спину, высвободил шашку — пальцы дрогнули, но рукоять он удержал. Склонился, вытер лезвие о куртку мертвеца и услыхал знакомый голос.
— Семк!..
С Антипом прибежал Беззубец.
Захваченный Шарпановым лазутчик на допросе сообщил, что действовал по приказанию Ай Чэна — человека с перебитым носом.
— Где он сейчас? — спросил Попов.
— Не знаю, — чистосердечно признался китаец, сидевший в углу кумирни с перебинтованной головой и тёмно-багровыми подглазьями. — Я его видел один раз.
— У Су Шуня?
— Да, — упавшим голосом признался тот и стал молить, чтобы его не убивали.
— Да кому ты нужен! — отмахнулся Попов. — Лучше скажи, как звали напарника и какова цель вашей диверсии?
Китаец проглотил слёзы.
— Ян Вэй, но вряд ли это имя. Скорее, кличка. — Он заискивающе прижал руки к груди. На его левом запястье Игнатьев заметил цветную татуировку: черно-оранжевую голову оскаленного тигра. Сразу же вспомнилась зловещая ухмылка Су Шуня и его предупреждение: «Если вы покинете Пекин по своей воле, вы очень разозлите тигра. Не советую дёргать его за усы — разорвёт. Тигр уже оскалился».
— Итак, — повторил вопрос Попов. — Какова цель диверсии?
Китаец метнул ни него испуганно-молящий взгляд.
— Мы давно уже охотились за вами, хотели поджечь посольское здание в Тяньцзине, но нам помешали. Узнав, что вы пойдёте по следу англичан, опередили вас, и вот… Мы догадались, что вы изберёте для ночлега кумирню.
— Каким образом? — поинтересовался Игнатьев.
— А другие здания разрушены, — криво усмехнулся китаец. — «Индили» постарались.
— «Индили» это кто?
— Белые черти, — еле слышно проговорил лазутчик.
— Англичане, — пояснил Попов.
— Мы заранее присыпали куриным пером горючую смолу, которую вылили на чердаке — слева и справа от слухового окна, вот почему ваш человек — он указал залитыми кровью глазами на камердинера, не обнаружил её, когда лазил наверх.
— Вы должны были поджечь, а ваш напарник?
Китаец закусил губу, и не без труда покаялся.
— Он должен был стрелять.
— Всё ясно, — тоном плохо выспавшегося человека произнёс Игнатьев и велел отпустить лазутчика на все четыре стороны. — Он больше не опасен.
— А может, — дрогнувшим голосом начал Вульф, но Игнатьев не дал ему договорить. — Никаких "может". С пленными мы не воюем, а передавать его официально китайским властям, значит, самим себе переходить дорогу. Мы христиане и должны быть милосердны, как никто. Лев Фёдорович, — обратился он к Баллюзену, — распорядитесь, чтоб его, — кивнул он в сторону китайца, — накормили и снабдили в дорогу едой — он свободен! А рядового казака Шарпанова представьте к награде и присвоению очередного воинского звания. Согласно инструкции Генерального штаба, я наделён полномочиями командира дивизии, и вправе подписать приказ о производстве рядового в унтер-офицеры.
— Будет исполнено, — с гвардейской лихостью вскинул руку к козырьку Баллюзен и щёлкнул каблуками.
Дмитрий оторвал китайца от пола, подтолкнул к двери.
— Гуляй, чумиза.
— Ты свободен, — объяснил лазутчику Попов. — Иди в горы и сюда не возвращайся.
— Стань монахом, — посоветовал Татаринов.
Узнав о ночном происшествии, монах Бао грустно глянул на Игнатьева.
— Боюсь, господин, что вас приговорили к смерти: сначала ударили в сердце — похитили Му Лань, теперь готовятся лишить жизни.
— Уже была попытка отравить.
— Я слышал, — сказал старый китаец и задумался. — Есть такой способ двойного убийства: очень жестокий, очень изощрённый: сначала «выпустить свет» — лишить земной радости, убить того, кого вы любите, а после убить вас.
Николай стиснул зубы. «Сперва убьют того, кого ты любишь, затем убьют тебя», — звучало, повторялось, оглушало. Он вспомнил, как горячая волна любви и нежности окатывала его сердце, и едва не застонал. Хотелось лечь и умереть. Вот истинная мука.
В десятом часу капитан Баллюзен и новоиспечённый урядник Шарпанов, изредка косившийся на унтер-офицерские погоны Стрижеусова и, как бы примеривавший их к себе — своих-то ещё нет, где их в Китае найдёшь? — живо оседлали лошадей и, к явной обиде Курихина, оставленного при посольстве, направились по следу англичан. Дорога была крепкой, столбовой, и они сразу же пришпорили коней. Пошли намётом. Вёрст через пять, когда кумирни Хэсиву скрылись из виду, где-то вдали громыхнуло. Дождь усилился. За какие-то полчаса дорога превратилась в бескрайнее топкое месиво, из-за чего кони перешли на шаг.
— Эва, припекло! — нахлестнул нагайкой жеребца Стрижеусов и привстал на стременах. — Целиной надо иттить. Увязнем. — С козырька его фуражки ручьём текла вода.