— Единственное, чего не хватает этим вероломным мартышкам, так это восьмихвостой плётки, — чтобы визжали и радовались, что я им головы не открутил! — взбешённый упорством китайцев, стучал по чемодану кулаком лорд Эльджин. — И эту гориллу Су Шуня нужно держать в узде, чтоб окончательно не распоясался. При полном попустительстве придурка императора, от него можно ожидать всего.
Если француз был отчасти растерян и подавлен теми осложнениями, которые свалились на его голову, то англичанин метал гром и молнии. Хотел торжественно со всей своей огромной свитой въехать в Пекин, а получилось чёрт-те что и с боку бантик — настоящая война. И он сидит теперь на чемодане. Стыд, позор! И это он, потомок королей, воплощение аристократического лоска, гордости и страсти, изящного высокомерия, жёсткой учтивости, холодного презрения к плебеям, почти со слезами на глазах говорит о потере незаменимого Париса, необходимого Лока и полезного для будущей его карьеры журналиста. Одно только утешало: хотя барон Гро был учтив в своей переписке с принцем И Цином и вообще соблюдал умеренность в выражениях, тогда как он, лорд Эльджин, писал резко, настойчиво и нарочито грубо, французы были в явном проигрыше.
— И чем вы это объясняете? — поинтересовался Николай, испытывая лёгкое смущение оттого, что занял стул хозяина.
— Численностью нашего десанта, — высокомерно заявил англичанин, не скрывая тайного довольства. — А главное, магическим влиянием Париса на мартышек.
— Тогда вы можете не волноваться за его жизнь, — оптимистично заметил Игнатьев и тут же добавил, что китайцы вероломны до безумия.
— Какими бы они ни были, — самоуверенно вскинул голову лорд Эльджин, — я убеждён, что и в плену Парис останется самим собой, не смолчит и не предастся унынию. Он станет воздействовать на китайцев по мере возможности с присущей ему хваткой. — С этими словами он поднялся с чемодана, подошёл к секретарю и, взяв у него переписанный ответ принцу И Цину, прочитал его вслух.
— Мы требуем предварительной выдачи пленных, а затем уж перейдём к подписанию перемирия. Только так и не иначе, — яростно сверкнул он тёмными глазами и жестом пригласил следовать за ним.
Когда они вышли из палатки, к ним присоединился командир первой дивизии генерал Митчел, который затронул вопрос об уплате Китаем контрибуции и об отношениях Великобритании и Франции. Англосаксам очень хотелось, чтобы китайцы контрибуцию не выплачивали, по крайней мере, сразу. А если и надумают платить, то лучше — по частям.
— С отсрочкой, — хитро прищурился лорд Эльджин. — В противном случае Луи-Наполеон сочтёт выгодным почаще посылать свои войска в Китай.
— Французы нам и так испортили кампанию, — с досадой сказал Митчел.
Игнатьев подумал, что речь пойдёт о безрассудной воинственности вспыльчивого Монтобана, начавшего сражение при Чанцзяване, которого, конечно, можно было избежать, но генерал заговорил об ином.
— Мы хотели отправить сюда двадцать тысяч солдат, перебросить их из Индии в Китай, но французы, не желавшие оказаться в меньшинстве, потребовали оставить часть наших войск в Сингапуре, в Кантоне и в Гонконге. Всё это и замедлило исход войны.
— Французы капризны, — заложил руки за спину Николай, и генерал Митчел, не чувствуя скрытой иронии, начал излагать свой взгляд на будущее: — Если до зимы не подпишем мир, то к весне привезём в Тяньцзинь ещё десять тысяч солдат. Индия рядом, а там стоят наши отборные войска.
— А как же французы? Их капризы и претензии?
— Мы просто-напросто плюнем на них, — заявил генерал. — Они нам не указ, я так считаю.
Игнатьев посмотрел на лорда Эльджина. Тот раскуривал сигару.
— Откровенно говоря, — ответил он, — надо скорей мириться. Наши английские журналы ожесточённо нападают на меня. — Лорд Эльджин с раздражением отбросил прочь сломавшуюся спичку. — Моему брату тоже достаётся. Слишком много расплодилось либералов.
— В России тоже об этом твердят, — самым безобидным тоном произнёс Николай, засмотревшись на тёмно-зелёную бабочку, мелькавшую поодаль: у My Лань такие же красивые глаза.
Не найдясь, что ответить, лорд Эльджин сменил тему разговора и представил Игнатьеву своего племянника, молодого стройного блондина с едва заметными усами.
— Служит у меня секретарём, хочет побывать в России.
Юноша покраснел.
— Я читал Пушкина, мне хочется побыть на его родине. Если позволите, я намерен в скором времени просить вас взять меня с собой.
— Куда? — спросил Игнатьев, понимая, отчего лорд Эльджин затеял этот разговор.
— В Россию, в Петербург.
— Но я пока не уезжаю.
— А когда вам надо возвращаться?
Это уже напоминало допрос. Николай поискал глазами бабочку, не увидел её и вздохнул.
— Трудно сказать, но возвращаться я намерен через Монголию.
— Я полагал, что вы отправитесь в Россию морем, — смутился юноша. — Но я готов и так, по суше, я не избалован.
Лорд Эльджин похлопал его по плечу.
— Потом поговорим. Сейчас сходи к генералу Непиру и пригласи его к восьми часам.
— Хорошо, дядя, — с явной готовностью и совершенно по-домашнему ответил юноша и, чуть ли не вприпрыжку, побежал к большой армейской палатке с сетчатым окном, возле которой развевалось английское знамя.
Проводив племянника ласковым взглядом, лорд Эльджин запыхтел сигарой.
— События последних дней, это не карточная колода, которую можно перетасовать и сдать заново. В виду предстоящего перемирия с китайцами, — он пристально глянул на Игнатьева, — мне по душе такие люди, как вы — берущие в свои руки максимум инициативы, а всякие лягушатники, вроде барона Гро, пригодного разве что пугать ворон на огороде, но никак не мартышек, меня просто бесят. Выводят из себя самым безбожным образом.
— Но, — принялся увещевать его Николай, — вам надо идти вместе, до конца. Вы связаны союзом.
— Только что, — презрительно свёл губы англичанин. — А так, — он помахал сигарой перед лицом Игнатьева, — мне с ним не по пути, он тюха, мямля! — Его глаза пылали гневом.
"Кажется, они всерьёз повздорили", — возвращаясь из лагеря союзников, подумал Николай и поделился своими наблюдениями с Вульфом. Тот скакал рядом с самым безучастным видом.
— Пока вы беседовали с лордом, — после продолжительной паузы, исполненной странной обиды, отозвался секретарь, — меня пытали свитские чины.
— С пристрастием?
— С дотошностью.
— Надо же, — привстал на стременах Николай и посмотрел, не отстают ли казаки? Беззубец и Шарпанов пришпорили коней. — Неймётся англичанам.
— Неймётся, — сказал Вульф, — Устроили мне форменный допрос: посланник вы или министр-резидент? Какая разница, в конце концов? Мы — сторона нейтральная! — Он вынул носовой платок, уткнулся в него носом. Сдавленно чихнул.
— Простите. Простудился.
Игнатьев придержал фуражку — ветер усилился.
— Союзники хотят понять, в каком я звании, могу ли говорить на равных с лордом Эльджином.
— А для чего им это? — спросил Вульф, пряча платок.
— Что-то задумали.
— Ещё они хотели знать, как движутся наши дела в Китае? Их чрезвычайно волнует наш пограничный вопрос. — Вульф натянул повод, и его стремя звякнуло о стремя Игнатьева. Лошади шли рядом. — А главное, все наперебой спрашивали, когда мы уедем?
— Отсюда или из Пекина?
— Вообще.
— И что вы им ответили?
— Ответил, как есть. Сказал, что вот уже полгода, как вы утверждены в высоком звании посланника и ждёте не дождётесь возвращения домой.
— В сущности, верно. Об остальном не стоит говорить. Вопрос границы — чисто русский интерес.
— Нет-нет! Я о границе не сказал ни слова, — поспешно заверил его Вульф. — Привычно заболтал.
— Вот и отлично. Если историки не гнушаются анекдотами, что уж судить современников.
Сознание того, что союзники всерьёз подумывают о посреднике, и радовало, и тревожно угнетало: нет ли западни? подвоха? чёрной мысли? Говорят, сентябрь — месяц сюрпризов. Кто говорит? Да все. Прежде всего, китайцы, тот же монах Бао: ему можно верить — он никогда не подводил. В сентябре, говорил он, находятся старые вещи, появляются новые друзья, в небе зажигаются новые звёзды. Может, всё это и так, и, скорее всего, так, потому что, в самом деле, появились непредвиденные трудности, неожиданные беды — одно пленение парламентёров чего стоит! И барон Гро готов дружить: протягивает руку. И лорд Эльджин стал доступней. Что-то в этих ожиданиях осенних перемен народ находит для себя. Китайцы — народ мудрый. Жизнь маленьких, простых людей однообразна — внешне. На самом деле, сокровенно, она изменчива, непостоянна и зловредна. Вот и приходится им, бедным людям, следить за жизнью в оба, не упускать из виду, знать в лицо.
Его стремя снова звякнуло о стремя Вульфа, и он слегка потянул повод вправо, объезжая лужу.
«Интересно, — погружаясь в свои трудные раздумья, спросил он себя, — что значат слова лорда Эльджина: "События последних дней это не карточная колода, которую можно перетасовать и сдать заново?" Не камень ли это в огород французов? Не решимость ли идти ва-банк: свергнуть династию Цинов? А может быть, за этими словами кроется банальная растерянность? утрата веры в свою правоту? Всё может быть, всё может.
«Как бы там ни было, чтобы ни случилось, — подъезжая к посольской кумирне, решил он, — нейтральную позицию никак нельзя терять. Я должен уподобиться цапле: цапля в болоте не увязнет».
Глава XХVI
— Ну чё, пустосваты? — обступили казаки Шарпанова и Беззубца, когда те расседлали коней. — Замирятся союзнички, аль погодят? Чиво слыхать-то?
— Разговоры говорить — дело господское, — полез за кисетом Шарпанов и стал сворачивать цигарку. — Наше дело: цыть и никшни.
— Дрейфят на Пекин итить, кругами ходят, — обдёрнул на себе чекмень Беззубец и спросил у Бутромеева, нет ли, чего пожевать?
Тот отсыпал ему горсть земляных орехов.
— Старуха тут ходила, запаслись.
— И то халва, — сказал Беззубец.