Попов попросил заварить чай, и, переодевшись в домашнее платье, улёгся на софу. Чтобы не уснуть, он надавил на возбуждающие точки, помассировал виски, установил дыхание: действие в покое и, когда госпожа Сяо Сан принесла душистый чай в красивой фаянсовой чашке, примерно знал план своих действий. Сначала отдохнёт, потом обдумает детали. Он — человек в тени, отсюда надо и плясать — соединиться с тенью. С чьей? «Короля нищих». Вчера, проходя мимо лавки одного знакомого старьёвщика, он услышал чью-то реплику "у короля, в шестой", невольно остановился, прислушался, открыл дверь, но в лавке было пусто. Тогда он не придал этому никакого значения, а вот сегодня, зная, что "Шестая луна" это место, облюбованное тем, кто его интересует, подумал, что из лавки старьёвщика, как и из овощной лавки «Тётя Тыква», куда-то в одно место ведут тайные ходы. Куда?
Попов допил чай, вновь помассировал виски — голова после вчерашней выпивки болела, и когда боль отпустила, задумался: а с какой стати "король нищих" станет помогать ему, если вообще, Попов сумеет до него добраться? Что он, в сущности, об этом человеке знает? В ком-то «король нищих» вызывал восхищение, в ком-то жуткий страх, лютую ненависть. Самые разные чувства, кроме одного: любви. Как у всякого "короля", у него был "двор". Но вряд ли кому из приближённых приходило в голову назвать себя его любимцем. Фаворитом. Судя по слухам, «король» был болезненно себялюбив. Циничен и жесток. Поговаривали, что он соединял в себе буддийский мистицизм и конфуцианский рационализм самым изощрённым образом. Панически боялся смерти. Часто повторял: "Что есть, того нет". Его темя украшала свастика — татуированный символ совершенства в буддизме. В молодости он преподавал в конфуцианской школе. Ценил живопись, любил поэзию. Ему приписывали множество стихов. Попов запомнил эти:
Мир пахнет ладаном и никнет голова,
Когда всё сказано, мучительны слова.
Таким образом, он не был тупым громилой, как его пытались представить полицейские чины из Палаты уголовных дел. В глазах своей "придворной" челяди он выглядел, как "цзюньцзи" — благородный муж, имеющий верное представление о нравах и чаяниях народа, и всячески помогавший несчастным. Исходя из этого, можно было предположить, что "король нищих" — гениальный мифотворец, умело сочинявший о себе самом притчи, анекдоты и легенды. Вот один из анекдотов, передававшийся в Пекине из уст в уста: «Когда у богдыхана не хватило денег в казне, чтоб выплатить жалование полицейским, «король нищих» сам явился в Трибунал и привёз сто тысяч ланов личных денег. При этом он сказал: «Мне жаль не их, мне жаль их семьи. В стране, где нет детей, не будет хлеба». А из легенд бытовала такая: «Когда он отказался в суде дать ложные показания против друга в пользу своего начальника, тот подослал к нему наёмного убийцу, но последний, будучи человеком благородным, раскрылся перед будущим "покровителям несчастных" и тем самым подвигнул его основать "братство мстителей", чтобы служить духам справедливости, добра и милосердия».
Такой вот рыцарь и защитник угнетённых.
Все эти байки и легенды учили тому, что правители обязаны распознавать таланты, не обязательно художественные, как это принято считать; талант государственный тоже не часто встречается. Строку можно оборвать, но мысль безгранична. Без ритуальных гимнов кумиром не станешь. "Король нищих" это знал и создавал свою религию, содержал целый клан восхвалявших его сочинителей. Долг призывал простого человека к честному служению, но жизнь в столице полна мерзостей, правители окружены льстецами, и кто-то должен положить конец бесчестию, злословью и разврату. Клин выбивали клином — ещё большим развратом и бесчестием. Тот, кто вчера умывался слезами, сегодня мог умыться кровью.
Припоминая всё, что ему удалось узнать о «короле нищих», Попов услышал жалобное пение и подошёл к окну. Во дворе дома, на лавочке сидели старики: пили вино и пели печальные песни.
Глядя на них, он подумал, что пройдёт ещё несколько лет, и он уже не сможет расстаться с Китаем — как расстаться с тем, что стало твоей жизнью?
Чтоб лучше слышать стариков, он осторожно приоткрыл окно.
Пели они чудесно. Пели о том, что до глубокой старости может дожить и безумец, но не каждому дано пить вино со старым другом. А пить и не терять ума, такого не бывает.
"Это точно, — усмехнулся Попов и наказал себе больше не пить. — Трезвому сопутствует удача".
— Кто неразборчив, тот и сговорчив, — донёсся до него голос одного из стариков. — Лёгкие мысли доводят до дна.
— А там, — его собеседник поднял палец вверх. — Очень легкомысленные люди.
— Наша беда, — поддержал его первый старик, — раздробленность внутри страны, клокочущее варево племён, беда и слабость.
— Но и сила, — возразил третий, и Попов слегка высунулся. — Если эту кипящую лаву направить в единое русло, Китай станет великим.
— Не дадут.
— Кто?
— Белые варвары. Французы, англичане. Сильный Китай им не нужен. Нужен разрозненный, слабый.
— Они гонятся за выгодой.
— Мы тоже.
— Когда люди гонятся за выгодой, — сказал третий старик, разливая из фарфорового чайника вино по чашкам, — не ноги страдают, душа.
— Вот за это и выпьем, — сказал старик, мечтавший о величии Китая.
— За что? — спросили его собеседники.
— За то, чтоб наши души не страдали. Старики поклонились друг другу и выпили. Один из них с длинной косичкой, в которую была вплетена жёлтая ленточка, попросил внимания.
— Сегодня утром я написал стихи.
— Читайте.
Старик с длинной косичкой приосанился.
Кто-то молится Отчизне, кто-то длит её страданья.
Все мы буквы в Книге Жизни или знаки препинанья.
"Здорово, — мысленно восхитился Попов. — Кто уверен в себе, тот уверен и в друге. Не было б этого, не было бы тайных сообществ".
— Это удача, — сказал старик в застиранном синем халате, и автор стихов поклонился ему в знак благодарности. Вскоре приятели заговорили о литературе. Попов закрыл окно, прошёлся по комнате и вновь улёгся на софу.
«Иногда удача идёт нам навстречу, иногда нет. — Он заложил руки за голову и прикрыл глаза. — И чтобы она не покидала мужчину, он должен выглядеть, как богатый холостяк не старше тридцати пяти лет. Всякий раз, — думал Попов, — когда удача улыбается нам, и мы встречаемся с ней лицом к лицу, и даже жмём ей руки в знак любви и благодарности, надежда нашёптывает нам, что эта встреча изменит жизнь, вызовет в сердце те чувства, которые позволят забыть о горестном опыте прожитых лет, об изменчивости фортуны. Но когда этого не происходи, надежда вновь прячет глаза, отводит их, не смотрит в нашу сторону: мы ей неинтересны, оттого, что слишком уповаем на неё, на её издевательский шёпот, и понимая это, так разочаровываемся в жизни и в самих себе, не говоря уже об окружающих нас людях, что становимся холодными, словно лягушки, и безвольно рассеянными, никак не отвечая на заигрывания той самой удачи, от которой мы когда-то были без ума. — Он вздохнул и, кажется, немного пожалел себя, расслабленного от вчерашней водки. — И связи с миром прерываются навеки и без сожаления. Как говорят скептики: «Всё не то и не так».
Задумавшись, он не заметил, как уснул. Приснился ему учитель боевых искусств господин Ян Го, облачённый в черно-белые одежды мага. В левой руке он держал "Книгу перемен", а в правой — острый нефритовый меч, играющий всеми цветами радуги. Учитель плыл по жёлтой воде, стоя на соломенном плоту, по бокам которого были привязаны большие тыквы-горлянки, державшие утлое сооружение на плаву. Вдалеке, за спиной господина Ян Го, пылали погребальные костры, чадили трупы. У неба были рваные края.
— Иди, — сказал ему учитель, — не оглядывайся.
Попов попытался встать и не смог.
— Иди, — повторил господин Ян Го. — Оглянешься — сгоришь.
Неимоверный усилием воли Попов заставил себя приподняться с земли и увидел трещины на потолке: проснулся. Какое-то время он переживал, осмысливал свой сон, затем решительно встал и, предупредив госпожу Сяо Сан, что вернётся поздно, направился в харчевню, в которой до этого встречался с одноглазым бродягой.
Редкозубый трактирщик сразу же узнал его и с непонятным восторгом сообщил, что "злобный дух из мрачных сфер" ударил богдыхану в голову, и он распорядился умертвить "белых чертей".
— Земля вздыхает, а мы говорим "ветер", — тоном умудрённого жизнью человека ответил Попов и заказал китайские пельмени. — Засуха научит пить слёзы.
При этом он так посмотрел на трактирщика, что тот втянул голову в плечи; знал за собой грех. Уже по одному его униженно-скорбному виду было ясно, что он донёс в полицию на одноглазого, будучи её тайным осведомителем. По этой же причине и за Поповым в тот злополучный день погнались ищейки.
«Ну что ж, — придвигая к себе изрядную порцию пельменей, подумал Попов. — Нет худа без добра. Не увяжись за мной жандармы, я не заскочил бы в овощную лавку, не узнал о существовании потайной двери в стене и не нашёл бы туфельку Му Лань».
Плотно позавтракав, Попов расплатился с трактирщиком и жестом приказал тому сесть рядом.
— Одноглазый арестован? — спросил он тем миролюбивым тоном, с которым мудрый учитель обращается к нашалившему малышу, чей потерянный вид и дрожащие пальцы уже говорят о раскаянии.
— Да, — еле слышно признался трактирщик. — Меня тоже пытали.
— Понятно, — озабоченно нахмурился Попов. — На согнутых коленях бегом не побежишь.
Трактирщик опустил голову.
— У бродяги нашли золото. Чужое.
Попов строго сказал, что не придаёт сему факту ни малейшего значения, и участливо спросил, желает ли радушный хозяин столь замечательного заведения дожить до глубокой старости и умереть своей смертью в окружении родных и близких? Разом вспотевший толстяк не преминул ответить утвердительно.
— Тогда встань и закрой дверь, — ледяным тоном приказал Попов. — Мне нужно расспросить тебя кое о чём. — Он намеренно был груб.