— Сумнение берёть: туды ли метим? — крутнулся в седле Антип, когда они одолели ещё несколько вёрст. Перед ними чавкало болото, сопело, плюхало вонючей жижей. Жеребец Шарпанова, разгорячённый бегом, грыз удила, натягивал поводья.
— Стой, чёртова худоба! — поддёрнул железо уздечки Шарпанов и посмотрел на Баллюзена. — Надо мозговать.
— Чу! — поднял нагайку Курихин, и все насторожились. — Кажись, стреляют.
Откуда-то издалека доносилось хлопанье в ладоши.
— Из пушек жарят, — потеребил свой чуб Шарпанов.
— Из фалконетов, — уточнил Баллюзен и снова прислушался. — А вот теперь гаубица.
— Значица, левее надыть, — указал нагайкой на поросший лесом взлобок Курихин и стал заворачивать коня. Следы от копыт наливались водой. — Захряснем в мочажине.
Проехали кремлевник — хвойный лес на моховом болоте, тонкомерный осинник, чахлый березняк, и выбрались на сушь.
Курихин первым заметил французов — конный разъезд.
— Сыпь! — гаркнул он в ухо Шарпанову и пустил свою лошадь галопом — только подковы засверкали. — Тикаем, ваше благородие!
Баллюзен помчался следом.
Шарпанов пропустил его вперёд, поскакал сзади. Прикрыл.
Кони взяли разбег и под их аллюрный топот мимо проскакивали то редкий соснячок, то частый ельник, то густой чащобный бурелом.
— Пусто, — оглянулся на скаку Семён и погрозил Курихину нагайкой. — Всыпать бы тебе за огурство, да арапника жаль.
— Ты зря-то не блажи, — огрызнулся Антип. — Говорю, французы.
Изредка со стороны заходящего солнца доносился перестук выстрелов, пушечные залпы. С каждой верстой их звуки становились громче и отчётливей.
Кони перешли на рысь.
Случайно наехали на заросшую высоким бурьяном и молочаем крохотную бахчу. Среди пожелтевшей ботвы и огудины нашарили три небольших арбуза с жёлтыми пятнами пролежней и две спелых дыньки, источавших медовый аромат. Пустили коней шагом. Полакомились.
— Сейчас бы карафинчик красенького, — выплёвывая арбузные семечки, размечтался Курихин, — да барашка с поджаркою…
— Щас пятки припекёт, — нахмурился Шарпанов. До его слуха докатилась новая волна перестрелки. — Видать, французы.
— Энтих мы смигнём, абы бумаги найти.
По дороге наткнулись на живую изгородь из винограда и терновника. С трудом продрались сквозь колючие кусты. Жеребец Курихина едва не провалился в волчью яму, за что и получил тычка.
— Гляди, куды прёшь, едрева грызь!
Перебрались через топкую холодную речушку, выбрались на твёрдый берег и снова — руби её в пять! — кусты боярышника и колючки. Терновник, шиповник, репьи в рост человека.
— Гляди, — обратил внимание на труп китайца, лежавший подле серого камня, Шарпанов. — Свежая протычина под глазом.
— Штыком ковырнули, — присмотрелся Курихин. Его конь всхрапнул, скосил глаза, подался вбок. В это мгновение Антип мог поклясться, что чувствует на своём плече чью-то тяжёлую руку, затылком ощущает злобный взгляд. Он резко обернулся — и встретился глазами с Шарпановым.
— Че крутишьси, как муха в молоке? — Заметив опасливую настороженность в лице товарища, проворчал Семён и направил своего коня по истоптанному коноплянику.
— Фу, — стряхнув наваждение, выдохнул Курихин. — Чё токмо не помстится. — Он постучал нагайкой по заляпанному грязью голенищу и со всего маху перешиб плетью стебель татарника. — Еп-пишкина коза!
Над дальним лесом, к которому они стремились, висела багровая туча, обожжённая закатом. Высоко прокугыкали гуси.
Решив облегчить себе путь, казаки предложили Баллюзену свернуть на просёлок и теперь их лошади скакали по избитой, но твёрдой земле.
С той стороны, где, по их мнению, находился Летний дворец, громыхнули пушечные выстрелы — три или четыре. Затем послышался мощный орудийный залп и частая ружейная стрельба.
— Мы уже близко, — посуровел Баллюзен. — Теперь на пулю бы не напороться.
Глава VII
Летний дворец, штурмуемый французами, они обошли с западной стороны, спешились в редком лесочке, где остро пахло грибной сыростью, палым листом, свалявшейся травой и дикой грушей — падалицей. Где-то высоко над головой тоскливо гудел ветер. Сосны шумели вековой хвоей, елозили макушками по небу, настырно притирались к вечности. С ветки на ветку перепархивали чёрные дрозды. Устраивались на ночь. Сквозь редкий чапыжник были видны задворки какого-то бедного селения, от всех строений которого осталась одна ветхая лачуга и заброшенное кладбище. Полевые орудия французов, подошедших с севера-востока, изрыгали в сторону дворца жгучую шрапнель: казалось, где-то рядом отхаркиваются верблюды.
Курихин достал револьвер, ещё раз пересчитал патроны — ровно шесть, и посмотрел на Баллюзена.
— Айда, ваше благородие? — Позади него пофыркивали спутанные лошади.
— Айда, — в тон ему ответил капитан и повернулся к Шарпанову.
— Ждите нас здесь. Если к полдню не вернёмся, возвращайтесь в Тунчжоу.
Семён был огорчён таким решением, но перечить не стал. Там видно будет.
Баллюзен и Курихин прошуршали древесной опадью и, низко пригнувшись, побежали к каменной ограде, окружавшей Летний дворец. Двигались молча, то и дело припадая к земле, пристально всматриваясь в каждую кочку и корягу. В одном месте прямо на них выскочило несколько китайцев и, завизжав от страха, бросились в рассыпную — оружия в их руках не было.
— Прислуга, — шепнул Баллюзен. — Они нам не помеха.
Хоронясь от шальных пуль и осколков, добежали до зарослей боярышника, спрятались под стеной сгоревшей фанзы. Несколько пушечных ядер, начиненных порохом, ударились впереди них о землю, подскочили и не разорвались. Выгорели изнутри.
— Ишь, как огонь оберестил хибару, — высморкался Курихин и потёр ушибленное колено. — Угли да зола.
— Боюсь, и от архива останется лишь пепел, — плотнее натянул фуражку Баллюзен. — Надо спешить.
Они отдышались и снова рванули вперёд.
Ползком и короткими перебежками добрались до стены, нашли участок, заплетённый диким виноградом и, цепляясь за ветвистую лозу, очутились на территории дворца.
— Встречаемся здесь же, — одними губами сказал Баллюзен и побежал к ближайшему флигелю.
В этот момент пушечная канонада смолкла, и раздался многоголосый рёв:
— Победа-а-а!..
Чугунные ворота дворца распахнулись. Началась резня. Последние защитники несметных сокровищ богдыхана не в силах были противостоять вооружённым до зубов штурмовикам генерала Монтобана. Волна рукопашного боя окрасилась кровью. С её мощного гребня пенным валом покатился гул — победный вопль лужёных глоток. Обезумев от видимых богатств, от блеска золота и драгоценной утвари, солдаты устремились на грабёж. За это стоило сражаться с самим чёртом!
Кто-то тащил ларец из малахита, кто-то выковыривал изумруды из настенных украшений, но большинство устремилось в поисках монет и драгоценностей. Начались стычки между собой.
Баллюзен заскочил в ближайший флигель, споткнулся о порог, хлобыстнул бросившегося ему наперерез капрала так, что тот больше не встал, схватил огромный короб, вытряхнул на пол золототканные пурпурные одежды, перевернул ряд сундуков, сорвал с них крышки — раскатились жемчуга, и ринулся в соседний павильон. Навстречу ему французский лейтенант тащил конскую упряжь, отделанную золотом.
Приняв Баллюзена за соотечественника, рыщущего в поисках богатств, он дико заорал.
— Виват!
— Виват! — не менее восторженно ответил Баллюзен, и они оба поняли друг друга.
— Едрева грызь! — перескочил через чьи-то распластанные тела Курихин и влетел в приземистое здание, вход в которое охраняли мраморные воины. Одному из них снарядом оторвало голову.
— Казаки менуетов не вальсуют!
Хозяйничавший в помещении француз отшатнулся и упал, крепко ударившись лопатками о землю.
— Лежи, не шелыхайся! — шикнул Антип и придавил ему ноги каменным истуканом, торчавшим при входе. — Враз башку сниму.
Обезвредив противника и подхватив его винтовку, которую тотчас перекинул за плечо, он забаррикадировал вход попавшимися под руку массивными дубовыми шкафами, забитыми пыльными книгами, и стал искать архив, лихорадочно опорожняя сундуки и корзины, короба и платяные шкафы. Он уже понял, что Летний дворец — это уйма древних вещей и подарков, поднесённых богдыхану. "Где-то здесь", — подбадривал он сам себя, глотая столетнюю пыль. Ружейные залпы то стихали, то вновь будоражили ночь.
— Стоять! — рявкнул на пороге соседнего павильона Баллюзен и ловко выбил нож из рук француза. — Миль пардон! — Обезоруженный солдат рванул во все лопатки. Его соратник — мордатый капрал схватился за кобуру и тотчас ударился затылком о складские двери. У капитана Баллюзена был увесистый кулак, а главное — молниеносный удар, валивший с ног быка. Что ни говори, а в гвардию конной артиллерии зачисляют далеко не всех.
— А я предупреждал, — добродушно сказал Баллюзен и подхватил с земли связку ключей, оброненную французом. На всякий случай разрядил его револьвер. Забросив патроны в кусты, он втащил бесчувственного вояку внутрь дворцовой пристройки и зажёг спичку. Осмотрелся. Где-то должен быть фонарь, какой-нибудь светильник.
Тем временем в Тунчжоу барон Гро яростно ссорился с лордом Эльджином. Причиной раздора стал Летний дворец, захваченный французами. Так вышло, что решение завладеть несметными сокровищами Юаньминюаня принадлежало англичанину, но главнокомандующий британской армией, краса и гордость штурмовых отрядов её величества генерал Хоуп Грант, решивший резко сократить путь до Хайдэна, увяз со своим авангардом в непроходимой топи, и слава победоносного полководца вновь зажгла звезду над головой Кузена де Монтобана!
Французы опередили англичан.
Опередили, победили, а победителей не судят. Всё, что можно было взять, стащить и уволочь, досталось им. Роскошь и великолепие Летнего дворца напоминало сказочную иллюстрацию из "Тысячи и одной ночи". Ничего подобного простой солдат не видел никогда. И, надо думать, не увидит.