— Барон Гро говорит, что отношения с принцем не складываются?
— Трудно ответить однозначно, — признался англичанин. — После разграбления Хайдэна французами, китайцы в открытую называют их "взломщиками сундуков". Принц И Цин согласен с таким мнением.
— Я помню, что ещё в Тяньцзине вы прозорливо заметили, что французам может понравиться грабёж, и они не будут вылазить из Китая, — с восхищением в голосе проговорил Игнатьев и услышал в ответ то, ради чего приехал.
— Я искренне сожалею, что вынужден действовать заодно с бароном Гро, а не с вами!
В голосе англичанина он не уловил ни одной фальшивой нотки.
Вернувшись к себе, Николай рассказал Вульфу об усилившейся конфронтации между союзниками.
— Этого следовало ожидать, — любуясь остро заточенными карандашами, ответил секретарь. — Богатая добыча французов не даёт англичанам покоя.
— А французы уже и принца И Цина готовы устранить от переговоров.
— Нам это выгодно? — поинтересовался Вульф, болезненно воспринимавший любые перемены и чутко реагировавший на действия англичан.
— Не думаю, — помедлив, ответил Игнатьев. — Если нам ясно, что вместо любимого брата богдыхана в переговоры может вступить всемогущий Су Шунь, который, вероятно, этого и добивается.
— Вы подозреваете англичан в сговоре с маньчжурами? Это возможно?
— Вполне. История с пленением Париса и его освобождением напоминает фарс, судите сами. Что-то тут нечисто.
— Происки Су Шуня?
— Я не исключаю. Сражение при Чанцзяване явно спровоцировано.
Его не должно было быть.
— Но оно произошло.
— Я думаю, Су Шунь решил уполовинить казну Китая в свою пользу.
— Каким образом? — воскликнул Вульф, заинтригованный таким предположением.
— Не очень сложным, но и не настолько простым, чтобы о нём нельзя было подумать.
— Не томите, объясните! — взмолился секретарь.
— Охотно, — встал из-за стола и прошёлся по комнате Николай. — Если принца И Цина отстраняют от переговоров и на его место приходит Су Шунь, миротворцем в глазах всего китайского народа выступает министр налогов, единственный, кто располагает верными сведениями о золотом запасе Поднебесной, отсюда и все его действия.
— Какие?
— Он обговаривает сумму контрибуции, налагаемой на китайское правительство, допустим в десять миллионов рублей серебром, согласовывает её с казначейством, ставит в известность богдыхана и вывозит эти деньги в золотых слитках в Тяньцзинь для передачи союзникам, а последних убеждает в том, что в наличности имеется всего лишь пятьсот или шестьсот тысяч, и ни копейкой больше. Естественно, союзники требуют больше. Тогда он предлагает выделить некую сумму из тех денег, что принадлежит лично ему, но при одном-единственном условии: союзники включают в сумму полученной ими контрибуции богатства Летнего дворца.
— И? — глаза у Вульфа вопросительно расширились.
— И, таким образом, часть золотых слитков остаётся у Су Шуня, в его тайном хранилище!
— И союзники пойдут на это?
— С лёгкой душой!
— Отчего?
— Стоимость награбленного в Хайдэне, по самым скромным подсчётам, превышает восемь миллионов франков. Об этом я узнал из разговора с бароном, что говорит в пользу моей версии.
— Действительно, — постучал пальцами по столу Вульф. — Обо всём этом можно договориться устно или прикрепить к протоколу о выплате контрибуции дополнительное соглашение.
— Которое вскоре исчезнет. Знать о нём будут избранные, от силы два-три человека.
— А с ними потом...
— ...может случиться всё, что угодно, — мрачно продолжил Игнатьев.
— Но какой резон союзникам соглашаться на эту аферу?
— Если англичане готовы принять рассрочку контрибуции, то французы, которым срочно нужны деньги, ради сиюминутной выгоды пойдут на это с радостью, поверьте.
— Почему?
— Содержать армию в Китае обойдётся намного дороже.
— Я об этом не подумал.
— Англичане тоже стонут. Генерал Грант признался, что будет рад выводу войск из Китая: экспедиция убыточна, овчинка выделки не стоит.
— А, — замялся Вульф, — послы, наверно, тоже…
— Разумеется, — подтвердил его догадку Николай. — Послы тоже не останутся в накладе. Скорее всего, они явно завысят стоимость золотых и серебряных изделий из Летнего дворца, упакуют и передадут награбленное в свою казну в счёт контрибуции, а господин Су Шунь барону Гро и лорду Эльджину за их сговорчивость уступит часть золотых слитков.
— А личное богатство министра налогов возрастёт вдвое.
— Пусть даже на треть, главное, что он станет богаче и вследствие этого могущественнее.
— У кого кошелёк, у того и вожжи, — вспомнил русскую пословицу Вульф и перестал барабанить по столу пальцами. — Теперь я понимаю, почему англичане уничтожили дворец, пустили его по ветру, как пепел... понимаю, — голос его стал задумчивым и тихим.
— Чтобы по части нельзя было восстановить целое, — сказал Игнатьев. — Сожгли — и концы в воду.
— Чтобы и сравнить было не с чем, — всё так же задумчиво, но с явным осуждением в голосе проговорил Вульф. — Цинично и просто.
— Кому война, а кому мать родна, — остановился посередине комнаты Николай и задумался. За любым перемирием следует наложение контрибуций.
Ради этого войны и ведутся. Люди, стоящие у подножия престола или приближённые к нему, подвержены соблазну грабежа и грабят казну безнаказанно. Слаб человек перед искусом золота, слаб.
— Ах, если бы люди знали свою смерть в лицо! — воскликнул он, раздумывая вслух. — Наверно, было б лучше.
— Думаю, что ничего не изменилось бы, — после короткого молчания ответил Вульф. — Все делали бы вид, что её нет или снисходительно приветствовали. Человек знает о возмездии и — совершает преступление.
Обедали молча. Каждый думал о своём.
Николаю вспомнилось, как они ездили с отцом зимой в именьице Чертолино, как он бежал ребёнком по проторённым в снегу дорожкам, бросался пухлыми снежками в птиц, в ворота, в проезжающий обоз, и что есть мочи улепётывал из страха ожидаемой расправы.
«Я те»! — голосил вдогон какой-нибудь мужик, и его зычный веселящий крик легонько толкал в спину, сбивал с ног, и — только валенки торчали из сугроба…
Детство.
Он спасался в нём, дышал там полной грудью, радовался, удивлялся миру, примерял его к себе. Считал ворон. В детстве не было дипломатических скандалов, казусов и дрязг — шелухи быта. Там не было людей, которые, казалось, вцепятся в глотку и перервут её. В далёком детстве падал снег, скрипели сани, стайками летали снегири.
— Здрасуйте, — знакомый старческий голос вернул его к действительности. В дверях стоял монах Бао. На нём была линялая суконная шляпа, отороченная вытертым мехом рыжей лисы, татарский стёганый халат, подпоясанный широким кушаком. На ногах рваные туфли, подвязанные чёрными шнурками.
— Здравствуйте, почтенный, — обрадовался его приходу Игнатьев, и сразу усадил за стол. — Подкрепитесь и поговорим.
После обеда они уединились.
Морщины ещё больше заплели глаза монаха, но выглядел он бодро.
— My Лань жива, — шепнул он по секрету. — Её держат в Пекине, в доме городского казначея.
— Жива? — переспросил Николай, и порывисто расцеловал старика, прижав его к себе. — Жива! В его порыве было все: и радость от сознания того, что девушка нашлась, и страстное желание освободить её из плена, и прорвавшаяся нежность: его прекрасная и несравненная Му Лань жива! Он ликовал, он знал это теперь наверно, и это знание вмещало в себя всё, что составляло и могло составить счастье. На глаза навернулись слёзы, и он рассмеялся. — Жива!
Не зря она ему приснилась нынче ночью.
Он рассказал монаху о своём сне, о том, как My Лань сообщила, что её похитил "спящий на ходу".
— Это «король нищих», — сразу ответил старик и поведал о розысках девушки, предпринятых Поповым. — Ваш переводчик — смелый человек, но, прежде всего, — умный. Напал на след Му Лань.
— Что нужно для её освобождения? — Нетерпеливо поинтересовался Николай. — Если нужны деньги, я вам дам — для подкупа прислуги.
— Нужна бумага от высокого начальства, — сказал Бао. — Богдыхан покинул Пекин вместе с господином Су Шунем.
— А где Сэн Ван? — вспомнил про деревянную печать полководца Игнатьев, и старик с поразительной осведомлённостью ответил. — Ушёл по калганской дороге.
— У меня есть его печать, — полез в ящик стола Николай и показал старику свою находку. — Такая подойдёт?
— Откуда она у вас? — удивлённо вскинул брови монах.
— Военный трофей, — улыбнулся Игнатьев и рассказал о том, как она оказалась у него.
— Очень ценная вещь, очень важная! — обрадовался китаец, разглядывая печать. — Настоящая.
— Что ещё нужно?
— Бумага.
— Какая?
— С водяными знаками.
Николай показал несколько листков, приобретённых Татариновым "на всякий случай" у секретаря чжилийского губернатора после того, как тот скрылся из Тяньцзиня.
— Такая подойдёт?
Старик посмотрел бумагу на свет и восхищённо цокнул языком.
— С правительственным драконом — та, что нужно!
Склонившись над столом, они вместе сочинили распоряжение, согласно которому «девушка, имеющая честь содержаться в доме пекинского казначея под строгим надзором, немедленно должна быть переправлена со всеми предосторожностями и соблюдением особой тайны в сопровождении подателя сей бумаги по известному ему адресу. Всякий, оказавший противодействие данному распоряжению, считается государственным преступником и может быть казнён на месте по закону военного времени». Подпись и печать. Всё чин по чину.
Бао радостно потёр руки и заторопился в дорогу.
— Если богдыхан бежал в Монголию в одежде поселянина в двухколёсной повозке, имея всего трёх телохранителей, а так же, учитывая то, что большинство пекинских богатеев, сановников и управителей различных ведомств давно покинули столицу, никто не усомнится в подлинности данного приказа!
Игнатьев велел Дмитрию снабдить старика провизией.