— Всё зависит от наших врагов, — приподняв одно плечо и как бы втянув голову, беспомощно сказал Гуй Лян.
— Не всё, — с затаённой злобой ответил Су Шунь. — Кое-что и я предпринял. — Он вспомнил о похищенной девушке и прикрыл глаза, мысленно представляя выражение лица русского посланника, когда его поставят перед выбором: или вы отказываетесь от Айгунского договора и в награду получаете любимую, или вы увидите в корзине её голову. Не говоря уже о том, чтобы претендовать на роль посредника между принцем И Цином и лордом Эльджином. Французского посланника Су Шунь и в грош не ставил. А вот с англичанином он будет говорить сам, лично, когда они встретятся в захваченном Пекине. В том, что город будет взят, он не сомневался. А с лордом Эльджином они давно нашли общий язык, очень давно. И богдыхан об этом знает, держит Су Шуня при себе, на всякий крайний случай, до поры до времени, пока угроза низвержения династии Цинов не стала реальной. Вот тут-то министр налогов и понадобится со всеми его козырями, спрятанными в рукаве. — Он завозился на подушках и откровенно ухмыльнулся: то, что говорят себе, редко говорят другим.
— Созерцая луну, забываешь про звёзды, — встретившись глазами с ухмыльнувшимся и чем-то успокоенным Су Шунем, иносказательно заметил Гуй Лян. — Многие приписывают себе те достоинства, которых лишены.
— Ничего, — понял его намёк Су Шунь. — Человек деятельный, и не поучая, учит.
— Но опыт притупляет восприятие, погружает в сон и это плохо, — с мягкой предупредительностью в голосе покачал головой Гуй Лян. — Во сне и спящий побежит.
— Не спорю, но уверен: природа смелости божественна. Смельчаки в бою не погибают.
— За перемирием — война, — полез в карман за платком Гуй Лян и снова вытер губы.
Узкие глаза Су Шуня потемнели.
— Всё так, но за победой — мир!
«Обычно правду говорят невольно», — подумал Гуй Лян и с облегчением вздохнул: его старый друг по-прежнему умён и дерзок. Хорошо это или же плохо, он ещё сказать не мог, но предупредить его всё же решился. Начал издалека.
— Вдохновение воспламенят, а лучшее время всегда впереди. Это так.
Нельзя только забывать, что любой из взлетевших может упасть, но не всякий упавший поднимется. Заговор глухонемых раскрыть нельзя, а луну можно увидеть, и не поднимая головы.
— Я что-то делаю не так? — после длительного раздумья над словами Гуй Ляна спросил Су Шунь и, может быть, впервые жизни испытал нужду в добром совете.
Гуй Лян скосил глаза.
— Не противься ноше, и она станет посильной.
— Разъясните, преждерождённый.
— Пожалуйста, — добросердечно ответил Гуй Лян. — Ваши интриги против русского посланника… — Лицо Су Шуня помертвело. — Бессмысленны. — Гуй Лян сам не ожидал такой реакции со стороны всесильного дашэня. Выходит, он попал не в бровь, а в глаз: в зеницу ока. — Русский для нас неуязвим.
— Он что, святой? — оторвал голову от подушек Су Шунь, и его лицо залила мертвенная бледность. — Бессмертный? — В его глазах промелькнул ужас. И ужас этот был оправданным: ни одно из тайных покушений на жизнь русского посланника не удалось. Он оставался жив и невредим.
Гуй Лян потёр рукою шею, поморщился.
— С ним говорил один китаец, монах Бао.
— Кто он такой, этот Бао?
— Весьма неглупый человек. Философ. Он принял христианство ради глубины познания, но он один из тех, кому я верю. — Гуй Лян помял лицо дрожащею рукой и медленно продолжил. — Так вот, монах Бао сказал: «Русский посланник живёт в Духе».
— Что это значит?
— Он — двойник дракона.
— Перерождённый? — не скрывая мистического ужаса, отполз к стене Су Шунь.
— Перерождённый, — подтвердил Гуй Лян. — Кутухта. Так говорят жрецы; никто не скажет, как далеко простирается его ясновидение и насколько удалён от нас центр его жизни.
Су Шуня словно вздёрнули за шиворот. Он резко вскочил на ноги, зажал лицо руками, заходил из угла в угол.
— Я этого не знал, но чувствовал нутром; он не простой.
— Присядьте, — видя его крайнюю взволнованность, протянул к нему свою руку Гуй Лян, и этот успокаивающий тон, и жест заставили Су Шуня опуститься на софу. — Русский посланник — живое воплощение иероглифа «взаимность», о которой говорил божественный Кун-цзы. А «взаимность», насколько вам известно, дарована всем. И нам в первую голову. Гуй Лян выделил голосом окончание фразы, и его старческие руки неожиданно перестали трястись. Он ещё раз взглянул на Су Шуня и, видя, то тот слушает его, не закрывая рта, словно ребёнок, продолжил: — Вы сами знаете, что птица Феникс прилетает с Севера и что на Севере живёт Дракон Вселенной. — Явно удовлетворённый растерянным видом своего могущественного друга, кавалер всех высших орденов Поднебесной, дважды поклонился ошарашенному царедворцу и, сославшись на чрезмерную усталость: в глазах темно и голова, как не своя, попросил верного друга не таить обиды, и дать ему возможность отдохнуть. Уединённо.
Излишне говорить, что с этого дня министра налогов словно подменили. Он совершенно перестал интересоваться ходом переговоров и раздражённо отмахивался, когда ему наушничали о передвижении русских. Всю свою энергию он направил на борьбу с Цы Си, с её зловещей ролью тайной правительницы Китая.
Глава XI
Направляясь к дому городского казначея, Попов заранее решил, что, если ему удастся освободить My Лань, то выходить с ней они будут через центральные ворота. Монах Бао воспользуется подкопом дворцовой ограды, чтобы у соглядатаев Су Шуня не возникло лишних подозрений.
Двое вошли, двое вышли.
Когда они с Бао добрались до намеченного крыльца, солнце уже село, тьма сгустилась, и привратник зажигал свечи в фонарях. Он взял протянутый ему пакет с тремя сургучными печатями, повертел его в руках, вскрыть не решился и, окинув поздних посетителей с ног до головы пристальным взглядом, направил их к начальнику охраны, сидевшему при входе в золочёном кресле.
— Когда колеблется пламя свечи, я плохо вижу, — извинился он перед полковником маньчжурской гвардии и вытянул руки по швам.
Начальник охраны, широкогрудый здоровяк со следами оспы на лице и оголённым мечом у пояса, небрежно протянул руку, посмотрел пакет на свет, увидел водяные знаки и тотчас сломал печати. Грамотно и аккуратно. По мере того, как он читал предписание, плечи его поднимались над креслом. Вскоре он так же, как и привратник, держал руки по швам.
— Надо же, — сказал он смущённо, — я и не знал, что у нас в доме есть такая важная персона.
— Вы и теперь не знаете об этом, — зловещим тоном произнёс Попов, и рябое от оспин лицо стражника покрылось потом.
— Не знаю, — поспешно согласился он и вернул пакет. — Пройдите внутрь, обратитесь к господину Ю Синю, к дворецкому.
Монах Бао безучастно стоял рядом. Глянешь и скажешь: «Тупица». Ну и что с того, что облачен он в костюм столичного чиновника четвёртого разряда, а подмышкой у него объёмистый свёрток, перевязанный крест-накрест широкой жёлтой лентой, символизирующей императорскую власть. Знаем мы этих чиновников!
Дворецкого они нашли в крохотной комнатке, примыкавшей к прихожей. Попов сразу понял, что этот вислоухий коротышка с двойным подбородком относится к тому типу людей, которые каждую новую мысль изучают, как экзотический фрукт и не спешат тотчас отведать на вкус, зато на нового человека накидываются с жадностью проголодавшейся дворняги.
— Хозяин в отъезде и вы можете пожить у нас до его возвращения, — с хитроумной учтивостью согнулся он в поклоне. — Заодно мы с вами познакомимся поближе.
— Знакомство со мной, — ледяным тоном произнёс Попов, — может стоить вам жизни. — Он выдернул бумагу из пальцев дворецкого и ткнул его носом в текст, где чёрным по белому было сказано, что всякий, оказавший противодействие, может быть "казнён на месте".
— По законам военного времени! — добавил монах Бао.
Глаза дворецкого забегали, и он повёл суровых посетителей вслед за собой. Что ни говори, а гербовая бумага пестрила водяными знаками «Рю» — иероглифами дракона, символизирующими мощь и величие того, кто подписал приказ и приложил к нему свою печать. Главнокомандующий правительственной армией генерал Сэн Ван — любимый дядя императора, и вряд ли кто из смертных станет ему возражать, рискнёт перечить.
Судя по живым и выразительным гримасам, дворецкий обладал мимическим талантом.
— Хорошо, когда сабля покоится в ножнах, а пуля — в ружейном стволе, — заигрывающим тоном говорил он столичному чиновнику, угадывая в нём человека более разумного, нежели это может показаться на первый взгляд. — Но даже тогда, когда всё хорошо, многие люди не получают желаемого по одной простой причине.
— Какой? — вежливо осведомился монах Бао, бережно неся заветный свёрток и едва поспевая за быстро шагающим Поповым.
— Они не умеют просить, — вприпрыжку семенил дворецкий.
— У меня сложилось мнение, — пренебрежительно заметил старик, — что все только этим и заняты.
— Верно, — дворецкий свернул за угол. — Но они просят с таким видом, точно заранее знают, что им откажут.
На вид ему было лет шестьдесят — он уже привык подчиняться приказам и принимал на веру всё, что скреплено печатью.
Проведя своих спутников по длинной анфиладе комнат, он спустился по широкой, мраморной лестнице в полуподвал, стены которого были отделаны чёрной яшмой с перламутром, затем все трое оказались в зимнем саду. Попов отметил богатство интерьера; узорчатые стёкла дверей, цветные стёкла витражей, искусственные водопады из хрустальных, изумрудных и рубиновых подвесок. Роскошь поражала и не поддавалась описанию, "Представляю красоту Летнего дворца", — восхищённо подумал Попов, и тут же ухватил дворецкого за шиворот. — Куда? — Ему показалось, что тот попытался ускользнуть: закрыться изнутри в одной из комнат. — Я не люблю сюрпризов.
Дворецкий больше не болтал, не заговаривал зубы и не пытался делать какие-то знаки многочисленной прислуге. Он почувствовал на своём горле железные пальцы Попова и понял, что несчастье — понятие земное. Не стоит навлекать его на свою голову.