— Стефан, значит так. Сюда ты назначаешь себе другого зама. Только смотри, чтобы был обученным. Мне сопляки здесь не нужны. А Денис у нас занят — у него круглосуточная вахта с сегодняшнего дня. И, да, он у нас пару-тройку дней на голодном пайке будет. Никакой воды и еды! Пусть поработает наизнос!
Положил трубку и, даже не повернувшись к охраннику, сказал:
— Всё! Свободен!
Сел в кресло и, откинув голову назад, закрыл глаза. Как бы мне хотелось бы надеяться на то, что всё это лишь дурной сон. Что совсем скоро я проснусь. И мне не надо будет отправлять свою жену и детей как можно дальше от себя для того, чтобы спокойно сделать то, что я собирался.
— Долбаный Зарецкий! — стукнул кулаком по столу. Как бы ни противилось этому всё существо, но мне придётся на время стать одним из верных его слуг. Снова. Пусть Андрей думает, что брат оставил его. Пусть презирают Изгой и Глеб за трусость. Но пока что Максим Воронов будет вести тихую и мирную жизнь на противоположной стороне баррикад. Правда, ключевое слово здесь всё-таки «тихая».
Но больнее всё же от того, что снова придётся причинить боль Дарине. Как бы я ни тешил себя иллюзиями об обратном, без этого не обойтись. Только доверься мне, малыш. Поверь, что мне не нужна ни одна блондинка рядом. А, вернее, нужна. Даже очень. Но совершенно не для того, чтобы занять твоё место.
Глава 18. Дарина. Макс
Глотая слезы, сжимая руки в кулаки, я пошла за ним в дом. Меня трясло, он ушел от разговора, уклонился, как он всегда это любит делать. Недосказанность — его конек, а я ненавижу, когда остается неясность. Я хотела получить ответы на свои вопросы. Я хотела понять, что сейчас происходит. Почему мне запретили выходить из дома? Почему я не получила ни одного объяснения. Поднявшись по лестнице, я остановилась у кабинета мужа. Я слышала все, что он говорил Денису. Слышала это ледяной тон, звук удара…эти вкрадчивые нотки, от которых у всех начинало биться сердце в горле от страха, от паники. Максим Воронов страшен в гневе, и я об этом никогда не забывала, но сейчас мне стало жаль этого паренька. Он ни в чем не виноват. Я заставила его открыть ворота. И я обещала, что с ним ничего не случится, если он выполнит мой приказ. Получается, я солгала. Мой муж лишил меня возможности отдавать приказы в этом доме. Денис выскочил из кабинета, и я почувствовала, как внутри поднимается волна злости.
После встречи с Оксаной на душе скребли кошки. Да, я была в шоке, когда мне запретили выезжать из поместья, но все еще находилась в неведении. В своей ракушке, в которой тепло и уютно, в иллюзии, которую мой муж поддерживал во мне это время…в то самое время, когда за гранью нашего мира все рушилось, взрывалось, горело.
Оксана рассказала мне то, чего не сказал Ник, то, о чем не заговорил со мной Андрей. Мы больше не семья. Мы какие-то жалкие клочки, разорванные и раскиданные по разные стороны баррикад. Брат и Фая недоступны, и от волнения я не нахожу себе места, Ник тоже не отвечает на звонки, вокруг меня хаос, от которого начинается паника и лихорадка. Словно…словно они против нас. Или мы — против них.
И сейчас мною все же овладел гнев, я редко испытывала эту глухую ярость, пожалуй, последний раз я злилась так ещё там, в горах. Мои брат и муж все решили. Оба. Точнее, одни. Без нас. Оксана сказала, правда, что решение принял, скорее, Макс. И никто не подумал обо мне, о моих чувствах, о чувствах Лексы, Фаи, о наших детях, нас разделили. Я прекрасно понимала, что это означает — это разделение семьи. Это полный разрыв и граница между территориями. Хрупки мир в отношениях с, тем не менее, сильным совместным бизнесом, которые достались нам такой страшной ценой, снова под угрозой. Спустя годы после нашего знакомства с Максом и Андреем мы там, где начинали, и хуже всего — я посередине всего этого. Я на грани. Это жестоко. Не знаю, какие политические игры они затеяли, с чем не согласился Максим, но я все же не на его стороне. Впервые я не поддерживаю и не принимаю это решение — семью нельзя разделять, мы сильны, потому что вместе, потому что братьев Вороновых уважают и боятся не только у нас в стране, но и в Европе. С нашей силой считаются очень многие, а теперь…мы слабы по одиночке. Зачем Макс так поступил? Почему? Я больше не хочу быть в стороне, я хочу понимать, какого черта здесь происходит, и я потребую объяснений. Если он решил все за меня, я хочу знать, почему я должна принимать это решение и почему он не посоветовался со мной?
Я толкнула дверь кабинета и увидела, как муж метнул на меня горящий взгляд и тут же отвернулся к бару, доставая бутылку виски.
— Мы не договорили, Максим. Не нужно уходить от разговора. Теперь ты наказываешь охранников? За мое своеволие? Они не виноваты, что по статусу должны подчиняться и мне тоже! Они не знают, что ты вдруг решил отобрать мои права хозяйки этого дома!
Он слушал меня, а сам наливал себе виски в бокал. Повернул ко мне голову и лениво произнёс:
— Я наказал его не за твоё, а за собственное своеволие. Ему был дан чёткий приказ. Он его не выполнил. Даша, какая разница кто по ту сторону забора? А если бы твоя подруга приехала не одна и привела за собой наших врагов, и тебя бы застрелили или похитили?
Я задохнулась от его слов и уже собралась ответить, но он остановил меня:
— Неважно, кто и зачем. Важно, что он не послушался меня. Милая, я раньше и за меньшее мог глаза выколоть.
— Максим, ты понимаешь, что унижаешь меня этим, выставляешь бесправной в этом доме? В нашем доме! Ты разругался с братом, ты рвешь меня на части, и я должна делать какой — то нелепый выбор!
Он криво ухмыльнулся:
— Ты уже не в первый раз оказываешься в такой ситуации. А свой выбор ты сделала уже давным-давно! И теперь уже поздно менять своё решение. Ты со мной. И делаешь всё так, как я скажу! И, Дарина, желательно без лишних вопросов!
— Максим, что происходит? Ты отдаляешься от меня. Ты…я не узнаю тебя. Ты …как чужой, Максииим. Почему?
Мне казалось, я задыхаюсь, казалось, что сейчас в этой комнате пусто, и хоть он и стоит в нескольких метрах от меня — он далеко, не со мной, не рядом.
Макс подошёл ко мне и вдруг, прижавшись лбом к моему лбу, прошептал:
— Я не чужой, малыш! Я всё тот же. Ты забыла, кто я? Я такой, какой я есть, и не жди от меня иного.
Мне до судороги захотелось обнять его рывком, спрятать лицо у него на груди и зарыдать. Это было временное облегчение, вот этот его голос, вот эти слова, а потом снова тот запах духов…чужих. Воспоминание о его руках на ЕЕ талии. Да, мне показали это фото. Вот эти самые руки, родные руки. Которые сейчас касаются моих плеч. В этот момент стало невыносимо больно. Я отшатнулась от него и, глядя в глаза, срывающимся голосом тихо сказала:
— Я никогда не забываю кто ты. Ты не даешь мне забыть.
Я вышла из кабинета, чувствуя, как слезы все же катятся по щекам. Есть вещи, через которые переступить невозможно.
Я могу простить ему все, но я не прощу вот этого дикого чувства безысходности, когда я должна выбирать между ним и братом. Это невыносимо. Это сводит меня с ума. Даже то, что я видела его с той женщиной, все меркнет, перед чувством этой безысходности. Макс запретил кому бы то ни было появляться на территории поместья, он обращается со мной как со своей вещью, и он напомнил мне, что я должна его бояться. Нет, хватит, я не боюсь, я видела от него слишком много боли, чтобы ломаться каждый раз, когда он приказывает мне или звереет, не сдерживая эмоций. Я, наверное, уже прошла тот этап, когда дрожала от его гнева. Сейчас я хотела одного — уехать к детям. Рядом с ними меня не будет пожирать тоска, я не буду видеть, как начинается война между двумя мужчинами которых я люблю, самыми главными мужчинами в моей жизни — моим старшим братом и моим мужем.
Я не приму твоих решений Максим, ведь ты не принимал в расчет мое мнение, мои чувства, мою боль и тоску.
Я вернулась к нам в спальню, несколько секунд смотрела на нашу постель, а потом решительно вышла оттуда и направилась в комнату Таи. Завтра прикажу слугам оборудовать для меня в доме другую спальню. Я больше не буду безропотной овцой на заклании, я тоже имею право голоса и право, чтобы с моим мнением считались.
Я вошла в детскую и заперлась на ключ изнутри. Да, он разнесет дверь в щепки, если решит зайти, но он будет знать, что я этого не хочу. Бросилась на постель, и, инстинктивно обхватив подушку руками, зарыдала. Я еще не понимала, что это начало конца. Начало моего осознания того, кто такой на самом деле Максим Воронов, и что я значу для него. Приоритеты были расставлены и я…я далеко не на первом месте в его списке жизненных ценностей, я, скорее, приложение к вальяжной жизни хищника, легкая добыча, которую можно легко заманить в свои сети.
Но и я изменилась, Максим. Я выросла рядом с тобой. Я уже не та девочка, которая смотрела на тебя восторженными глазами и внимала тебе как Богу. Я взрослая женщина и не хочу, чтобы ты ломал меня, подминал под себя. А ты и забыл об этом. Я устала. Я хочу жить, дышать улыбаться, смотреть, как растут наши дети, и быть счастливой. Только я почему-то не уверена, что ты сможешь мне все это дать, потому что моя любовь к тебе, она как безумие, которым горит моя душа, а ты…ты убиваешь меня ядом жестокого безразличия, но ведь всегда есть предел…когда любовь может умереть, захлебнуться в агонии…и я …я боюсь утонуть в пустоте. Я боюсь разочароваться в тебе…
Когда я выходил из душа, я уже знал, что Дарины нет в нашей спальне. Так уж сложилось: я всегда чувствовал кожей её присутствие рядом. Сейчас же я ощущал лишь холод пустой комнаты вокруг себя, и откуда — то появилось нестерпимое желание найти её. Найти Дарину и успокоить. Я знал, что она чувствует. Я читал это в её глазах, позе и словах. Моя девочка не просто обижена, она в полной растерянности от того, что не понимала происходящего. Я ощущал собственным телом ту боль, что сейчас терзала её, разрывая Дарину буквально пополам.