Обо всём этом я знал и без её слов. Вот только не мог ничего сделать, чтобы изменить это состояние. Пока не мог. Вопрос о том, чтобы рассказать все подробности нашего со Стефаном плана моей жене, даже не стоял. Узнай, она, что я задумал, ни за что бы не согласилась со мной. Более того, уверен, стала бы мешать в осуществлении задуманного.
А то, что мой план уже совсем скоро вступит в действие, я понял после звонка Алексея Волкова. В котором помощник Зарецкого сказал, что согласен обговорить сделку и утихомирить вражду между людьми Графа и другими группировками. Что же, Воронов, неплохо поработал! Вот только даже это не приносило облегчения. Наоборот, всё больше сжималось сердце от предчувствия беды большей, чем сейчас угрожала нам. Долбаная интуиция!
Правда, подлый и хитрый лис уточнил, что за это он потребует кое-что и от нас, притом официально. А это значит, что он готовится выторговать себе нехилые дивиденды с заключения этого соглашения. Надо будет немедленно вызвать к себе Стефана и всё-таки подготовить и свой вариант договора.
Всё это я обдумывал, пока шёл по коридору в сторону комнат детей. Я знал, что Даша в одной из них. Она всегда в моменты меланхолии приходила туда, даже если самих детей не было дома. Заглянул в комнату сына, и, убедившись, что она пуста, подошёл к маленькому царству моей принцессы.
Я дёрнул ручку, но она не поддалась. Вот это сюрприз, Максим! Меня захлестнуло бешеное желание сломать эту грёбаную дверь к чертям собачьим. Зайти в комнату и напомнить Дарине, как я ненавижу запертые двери. Я чувствовал, как кровь со скоростью света гнала по венам. Твою ж мать! Она отлично знает, что какая-то хлипкая деревяшка для меня не преграда! Просто таким способом решила показать мне моё место. Я уже занес руку, чтобы снести это препятствие, но в последний момент остановился.
Если она хочет поиграть в обиженную невинность в последние дни нашего совместного пребывания, то пусть так и будет! Я развернулся и пошёл обратно в спальню, напоследок громко бросив ей:
— Это был твой выбор, Дарина!
Намного позже, уже после телефонного разговора с Радичем, в котором приказал ищейке достать мне всю информацию о Софии Волковой, я сидел в кабинете, заливая в себя один за другим бокалы виски и борясь с желанием подняться наверх к Дарине. К этому времени я уже пару раз набирал номер Андрея, но упрямый сукин сын, похоже, включил меня в чёрный список. Хотя, наверное, это всё — таки произошло не сейчас. Иногда казалось, что брат меня из этого списка даже и не исключал.
Конечно, чего греха таить, подобное чаще случалось всё же по моей собственной вине. Когда решения принимались вот так. Единолично. Только, как показали события трёхгодичной давности, иногда из — за необдуманных или же эгоистичных действий одного страдают сотни и даже тысячи невинных.
Этого дерьма я сполна наелся в последней войне против Зарецкого. Теперь подобное предстоит сделать Андрею. Не было ни капли сомнений в том, что Граф сейчас совершает те же ошибки, что и я не так давно. Вот только, как говорится, со стороны всегда легче увидеть чужие промахи.
Уже завтра я подпишу с Волковым контракт и официально стану не только отделён от брата в глазах общества и, что важнее, Зарецкого, но и стану, в какой-то мере, его прямым конкурентом. Конкурентом за власть, влияние, бизнес. Для Андрея я стану подлым предателем, ради корысти поправшим принципы нашего отца. А Даша убедится в который раз, что тот, кого она полюбила, не что иное, как придуманный ею самой образ.
И в такой ситуации время играло против меня. Чем больше я тянул с тем, чтобы отправить Дарину в наш второй дом, который только недавно отремонтировали, тем больше становилась вероятность неблагоприятного исхода всей этой истории для нашей семьи.
Вчера мы подписали с Волковым договор о сотрудничестве и объединении бизнеса. София тёрлась об меня, как голодная кошка, совершенно уже не стесняясь присутствия папаши и Стефана рядом. Всё шло по накатанной. Именно так, как я и планировал. Вот только сейчас, сидя в одиночестве в собственном кабинете, я не чувствовал никакого удовлетворения на этот счёт. Каждый шаг вперёд, что я делал для достижения поставленной цели, отбрасывал меня на пять или десять шагов назад в отношениях с любимой женщиной.
Прошло два дня с момента той ссоры, а мы с ней не перекинулись ни словом. Это было не просто тяжело. Это было больно даже на физическом уровне.
Думаю, такую боль можно сравнить с мукой умирающего от жажды человека. Когда он сидит напротив целого графина с кристально чистой прохладной водой, но не может утолить своей жажды, потому что его отделяет от вожделенного желания непробиваемая прозрачная стена.
Примерно подобное чувствовал и я. Вот только в нашем случае это было тяжелее вытерпеть. Потому что эту самую стену воздвиг я. И только мне по силам было снести её. Да мне это было по силам…Но в то же время я не мог, я мать его, не мог ее раскрошить, взорвать, разбить, потому что там за этой самой пресловутой стеной, нас ожидала целая бездна крови, боли и потерь…страшных потерь, невосполнимых.
Мне доложили о приезде Стефана. А после появился и сам ищейка. Эта кличка прекрасно подходила моему верному другу…пожалуй единственному за долгие годы, который поведал о последних событиях в том мире, в котором оставался Андрей, и отчитался по заданным ему ранее вопросам об Софии. Также он рассказал и о том, какие нам предстоит заключить контракты с учётом нового положения и новой группировки. МОЕЙ группировки.
Подошёл к бару и предложил Радичу виски, заранее зная, что он откажется. Тот вдруг прервал свою речь о договорах и осторожно поинтересовался о том, как поступить с теми наблюдателями, что оставались в доме каждого из членов моей семьи. Хороший вопрос, если брать во внимание тот факт, что в мятежное время остаются единицы тех, кому можно безоговорочно доверять. Я сел в кресло и, пожав плечами, прикурил сигару. Прищурился, глядя на Стефана. Просто образец невозмутимости. Готов голову дать на отсечение, что у него в мозгу постоянно крутятся тысячи шестерёнок, но вы никогда не увидите этого. Только те эмоции, которые он считает нужными показать. А Радич таковой признаёт только одну — полную невозмутимость.
Выдохнул дым в потолок:
— Пусть остаются на местах. Наблюдение за ними не прекращай. И насчёт Андрея…Не поверю, что ты не сможешь найти хотя бы одного способного человека, который мог бы регулярно поставлять нам информацию из графской резиденции, — я поморщился, заметив секундный блеск в его глазах, — вернее, из особняка Воронова. На этом всё, Радич. Ты свободен.
Опустошил бокал и, машинально потянувшись за бутылкой, остановил собравшегося уйти, Ищейку:
— Кстати, Стефан, ты должен будешь совсем скоро отвезти Дарину в новый особняк в горах. Да, в сопровождение ей отправь своего бывшего зама…как там его…Дениса. Думаю, после преподанного недавно урока парень горит желанием доказать, что он исправился.
Радич коротко кивнул и склонил голову на бок, во взгляде появилась заинтересованность:
— Всё — таки, Максим, ты решил…
— Именно. Будем придерживаться плана с Софией Волковой…Которая, — саркастично усмехнулся, — совсем скоро станет твоей новой госпожой.
Стефан ушел, и практически сразу я услышал лёгкие шаги Дарины за дверью. Вот она, видимо, в нерешительности остановилась. Сердце галопом понеслось вскачь. Пришла. Сама. В груди вспыхнула надежда на примирение. Пусть хотя бы ненадолго. На пару дней. На день. Но день, который мы проведём вместе. В любви и нежности, но никак не в ненависти или презрении друг к другу.
— Входи, Даша. Не заперто.
Дверь осторожно открылась, а у меня вдруг задрожали руки от болезненной тяги прикоснуться к ней вот такой, ранимой и грустной. Залпом опустошил бокал и выкинул его в камин. Даша всё так же стояла возле двери, не решаясь подойти ближе.
— Полагаю, игра в молчанки окончена? Пришла поговорить? Созрела?
Я специально говорил грубо, стараясь обидеть её. Либо так, либо я сам брошусь к ней…
Она многозначительно посмотрела в сторону бутылок, выстроившихся на столе. Осуждает…Ухмыльнулся:
— Не думаю, что ты пришла ради лекции по поводу вреда алкоголя для моей несчастной печени?
Она вздёрнула подбородок вверх:
— Я пришла сказать, что я уезжаю к детям.
Надежда на примирение лопнула с громким хлопком, резонансом по нервам, и так натянутым до предела.
Улыбнулся, стараясь скрыть дикое разочарование:
— Даже так? Охренительно! Я как раз собирался предложить тебе уехать.
— Значит, ты уже и это решил за меня? Спасибо, что так заботишься обо мне. Угадываешь все мои желания.
В голосе тонна презрения. Прикусил щеку с внутренней стороны. Играем до конца, Воронов. Нет времени для сантиментов.
— Я стараюсь. Я очень стараюсь угодить тебе.
Чёрт, девочка, знала бы ты, чего это стоит мне, как меня выворачивает изнутри, как хочется крушить всё вокруг от безысходности и бессилия что — либо изменить.
— Конечно, ведь я принадлежу тебе, — она шагнула ко мне, — и ты мною распоряжаешься, как тебе вздумается, как своими вещами. Это я не могу распоряжаться тобой, а тебе все позволено.
Захотелось громко расхохотаться. Я перестал распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению много лет назад. С тех самых пор, когда одна маленькая взбалмошная девчонка, вынудила меня поступить так, как было выгодно ей. Именно с того времени я перестал принадлежать самому себе.
Но вслух я произнёс совершенно обратное:
— Даша, неужели за все эти годы ты не поняла одной непреложной истины: да, ты принадлежишь мне! А вот Максим Воронов не принадлежит никому!
И по хрен, что сам десятки раз ей говорил обратное. Сейчас она не вспомнит. Или же поверит, что это была ложь. По хрен. Снова.
Она резко побледнела и срывающимся голосом произнесла:
— Я рада, что ты мне напомнил. Только скажи мне, Макс, разве брак подразумевает принадлежность в полном смысле этого слова? Брак подразумевает рабство? Игру в одни ворота? Я не подписывала договор с работодателем, я не продавала тебе авторские права на меня! Я выходила замуж за любимого мужчину, а не за Хозяина. Если ты считаешь меня своей вещью, Макс, — ОНА нарочно не называла меня Максимом или своим Зверем, — То ты очень сильно ошибаешься. Я принадлежу тому, кто принадлежит мне. И эта принадлежность не мое тело, а моя душа, мое сердце. Если твоя душа и твое сердце никогда не были моими, то мне искренне жаль, что я настолько заблуждалась в тебе.