По всем законам логики, не говоря уже о правилах трудового распорядка, его должны были бы выгнать прочь, но уже тогда, в четырнадцать лет, у него обнаружились особые задатки к футболу, благодаря чему его взял под свою защиту сменный мастер «сеу Бобоко», известный также как «сеу Франкелино», по паспорту — Франклин Неокорнил, который был по совместительству президентом поселкового футбольного клуба «Пау Гранде» и который (вечная слава ему за это!) первым разглядел в мальчишке футболиста и взял его под защиту, лелея надежду вырастить для своего клуба новую звезду.
Впрочем, через год Мане все-таки был изгнан с работы теми, кто стоял над сеу Бобокой. Начальство не переносило лодырей. А юный Маноэл продолжал что дома, что на работе оставаться ИНДЕЙЦЕМ: то есть человеком, который совершенно неспособен, не умеет и никогда не будет жить по каким-то «трудовым распорядкам», выполнять чьи-то приказы, приходить куда-то по звонку и отправляться домой по указанию хозяина, начальника или шефа.
Сказанное отнюдь не означает, что автор этой книжки вдруг начал страдать расистскими предубеждениями, что он считает индейцев людьми «второго сорта» или «недоразвитыми». Ни в коем случае!
Мне приходилось не раз общаться с настоящими индейцами в среде их обитания — в Амазонии. Однажды я добрался до географического центра Бразилии, где существует нечто вроде резервации для аборигенов этой страны: так называемый «Национальный парк Шингу», находящийся на берегах реки Таутуари (которая впадает в реку Кулуэни, впадающую в еще более полноводную реку Шингу, изливающую в конце концов свои воды в Амазонку). Я сдружился там с Орландо и Клаудио Вилас-Боас, с Ноэлом Нутелсом и некоторыми другими специалистами по индейской культуре, и все это помогло мне понять, что индейцев нельзя считать «слаборазвитыми», «низшей расой» или «отсталым» аппендиксом нашей цивилизации. Как сказал мне Орландо Вилас-Боас, проживший бок о бок с индейцам почти сорок лет, они просто ДРУГИЕ по сравнению с нами. У них другой подход к жизни, другая шкала ценностей, другие мысли и представления о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Они живут на одной с нами планете, но являются иной цивилизацией.
Отсюда и объяснение всех странностей Манэ Гарринчи, его потрясающего «неумения» жить, отсюда отсутствие у него интереса к суммам, которые картолы проставляли в его контрактах. (Индейцы никогда ничего не планируют, кроме самых ближайших дел: сегодняшней охоты, рыбной ловли или завтрашнего праздника поминовения усопших. Индейцы живут только сегодняшним днем.)
Отсюда его фаталистическая готовность покорно смириться с ударами судьбы. Отсюда — полное отсутствие интереса к тому, что произойдет с ним в будущем. И безразличие к тому, что происходит с ним и вокруг него сегодня. Отсюда — непонимание многих простых вещей, столь очевидных для любого из нас.
Отсюда же и его феноменальный сексуальный аппетит, о котором близко знавшие его люди рассказывают со смешанными чувствами ужаса и восхищения.
(Мне приходилось не раз слышать от тех, кто был дружен с Манэ, что иногда он во время беседы с друзьями в своем доме вдруг нервно вскакивал, бежал в соседнюю комнату, где отдыхала от трудов праведных Эльза Соарес, и лихорадочно занимался с ней любовью, не заботясь о том, что через неприкрытую дверь звуковая партитура этой бурной мизансцены становится достоянием гостей, которые с улыбкой и завистью комментируют темперамент амфитриона. Через пять-десять минут, удовлетворенно посапывая, Гарринча возвращается к гостям и продолжает беседу…)
Именно этими чертами был обусловлен и трагикомический эпизод (о нем мне рассказал Жоан Салданья), в ходе которого великий футболист едва не попал за решетку по причине своего необузданного темперамента.
Началась эта история в 1959 году в Швеции, где «Ботафого» был на очередных футбольных гастролях. В каком-то маленьком провинциальном городке, где команда находилась проездом всего сутки, день и ночь, Гарринча соблазнил горничную, пришедшую убрать номер. Игроков там, как всегда, разместили в комнатах по двое, но сосед Маноэла отлучился в бар выпить бутылку пива, а Гарринча за эти двадцать минут умудрился сделать свое привычное и приятное дело.
А через несколько часов команда снялась с якорей и отправилась в какой-то другой город на очередной матч.
Обычный дорожный «роман», заурядная, казалось бы, история: такие мимолетные приключения являются неизбежным следствием драконовской строгости режимов, навязываемых спортсменам. И сам Гарринча, и тысячи других его коллег в разных городах и странах проделывали такие операции миллионы раз. И много еще будет таких приключений на разных широтах и меридианах. Но только с вечным неудачником и ненасытным сексуальным хищником Гарринчей одно из них вдруг обрело характер то ли шекспировской трагедии, то ли опереточного фарса, то ли полицейского детектива. Смотря с какой стороны глядеть…
Оказалось, во-первых, что случайная подруга, которую Манэ одарил своей стремительной и жаркой двадцатиминутной любовью, была, увы, несовершеннолетней.
Во-вторых, вскоре, как и следовало ожидать, обнаружились те самые последствия, которые так огорчают юных дев, доверяющих свою чистоту и нежность неопытным сверстникам или опытным, но случайным ловеласам.
Случись это в Бразилии, никто бы и бровью не повел. Но в чопорной скандинавской стране разгорелся скандал. Общество защиты одиноких матерей мгновенно установило по книгам регистрации отеля имя преступника, совершившего гнусный акт растления малолетней согражданки, и развернуло грандиозную кампанию с целью его поимки и примерного наказания. В Рио-де-Жанейро полетели письма и телексы с категорическим требованием выдать злодея для свершения над ним суда по законам цивилизованного мира.
Но кто, скажите на милость, в канцелярии бразильского профессионального футбольного клуба, занятого множеством больших и малых повседневных проблем, связанных с бесконечными футбольным турнирами и чемпионатами, будет обращать внимание на какие-то странные письма из Швеции относительно каких-то внебрачных детей?! Кто станет хотя бы дочитывать до конца депеши и телеграммы с этим вздором?!
Почта из Швеции отправлялась в корзинки для мусора. Так прошел год, потом пошел другой. Родившийся в положенные сроки симпатичненький кроха-метис (попытайтесь, уважаемый читатель, представить себе этот генетический нонсенс: смуглый метис — в стране белокурых викингов?) вызвал бурю сочувствия к девочке-матери и соответственно подстегнул энергию старых дев из Общества защиты одиноких матерей.
Бесплодная кампания по поиску соблазнителя продолжалась бы еще много лет, если бы не анекдотический казус: «Ботафого» снова приехал на гастроли в Швецию, и мало того — оказался в этом же самом городке, где Манэ и его коллегам надлежало сыграть очередной товарищеский матч!
Гарринчу повязали прямо у трапа самолета. Ничего не подозревавший Манэ отправился за решетку, так и не поняв, за что, а изумленные картолы клуба бросились за разъяснениями к местным властям.
«И вскоре нам стало ясно, — рассказывал мне Салданья, что парню светит довольно большой срок…»
Суд устроили быстрый и праведный. Когда Манэ объяснили, в чем дело, он радостно засмеялся: до сих пор у него рождались только девочки. И в браке, и вне брака. К тому времени у супруги Наир родилось уже не то пять, не то шесть дочерей (а всего к концу брака их набралось восемь), а тут, пожалуйста, нате вам — парень! Наконец-то!
Потом он с совершенно невероятной в его устах деловитостью вдруг предложил: «Давайте, я возьму эту девочку вместе с ребенком к нам, в Рио, куплю ей там квартирку. И буду навещать пару раз в неделю. Допустим, по понедельникам и пятницам. А в остальные дни буду жить в своей семье».
«Меня чуть инфаркт не хватил, когда я это услышал, — смеялся Жоан Салданья. — Я только-только успел крикнуть переводчику, чтобы он не перевел это „предложение“ для судьи. Иначе Манэ добавили еще бы срок за полигамию…»
В конце концов Общество защиты одиноких матерей, осознав, с каким субъектом оно имеет дело, отозвало свой иск, решив взять под опеку бедную девочку.
А Маноэла Франсиско дос Сантоса, заклеймив позором и негодованием, решено было отпустить на все четыре стороны.
«Он так и не понял, — рассказывал Жоан, — за что к нему придираются „эти судьи“ и „те старые мегеры“ (дамы из Общества защиты матерей, взявшие на себя роль общественных обвинительниц). Он сидел на скамье подсудимых, невозмутимо улыбался и так и не понял, что был на волоске от очень больших неприятностей».
Это тоже было следствием генетических особенностей натуры этого человека. Индейца. Так и оставшегося индейцем до конца дней своих.
И конец этот стал именно таким, каким он очень часто бывает у индейцев, вошедших в слишком тесное и столь губительное для них соприкосновение с нашей «белой» цивилизацией.
Окончив в конце концов свою игровую карьеру, он так и не смог найти себе никакого подходящего занятия. И дело не только в том, что не было у него никакого образования, не имел он даже самой простой специальности, дававшей возможность заработать себе на кусок хлеба.
Нет, он просто не умел и не мог РАБОТАТЬ! Опять-таки придется повторить: он был ИНДЕЙЦЕМ! Человеком, совершенно не приспособленным к жизни в нашем суперорганизованном мире. Человеком, живущим только сегодняшним днем. Точнее — минутой. Хочется женщину, Манэ отправляется на поиски. Хочется выпить, берется за бутылку. И женщин, и бутылок в его жизни было более чем достаточно. И чем дольше он жил, тем глубже погружался в этот омут.
Друзья, отдадим им должное, пытались его куда-то пристроить. Но разве можно было придумать для него что-то подходящее? Еще в то время, когда он жил с Эльзой Соарес (а после нее у него было множество иных, как правило, случайных подруг и одна — постоянная, считавшая себя его женой — Вандерлея), родилась почти гениальная идея — пристроить его на пост официального представителя бразильского Института кофе в Италию.