В тот вечер у нас был грандиозный ужин в гостинице, мы насытились до отвала, а некоторым из нас довелось выпить шампанского из Кубка Жюля Риме, бывшего президента ФИФА, организовавшего первый мировой чемпионат еще в 1930 году. Наконец, пришло время лететь домой; наша первая остановка на обратном пути была в Ресифи, где несколько недель тому назад тысячи людей собрались напутствовать нас перед нашим отъездом на чемпионат. На этот раз, разумеется, толпа была куда больше, несмотря на проливной тропический дождь. Как только открылись двери самолета, толпа разразилась приветственными криками. Мы спустились, и люди понесли нас на руках.
Когда мы позже в тот же день приземлились в Рио, толпа, встречавшая нас там, от радости словно сошла с ума. К этому времени наши силы были истощены – никто из нас практически не спал с ночи накануне игры, но теперь не могло быть и речи о том, чтобы остановить торжества. Улицы были запружены народом. Нас провезли по городу на пожарных машинах. Люди бросали петарды, конфетти и серпантин из нарезанных газет, из окон контор и жилых домов в нас летело все, что только возможно. Затем начальники нашей команды, вызволив нас из окружения, привели нас в офис местного журнала, где, к нашему удивлению, нас ожидали наши семьи.
Дондиньо и дона Селесте стояли, гордо улыбаясь. Оба пытались держаться хладнокровно, контролировать свои эмоции под взглядом такого количества людей. Удавалось ли им это? Ну, скажем так, стало ясно, в кого я такой!
«Все так гордятся тобой, Дико, – задыхаясь, произнесла мама, и слезы покатились по ее щекам. – Даже твои учителя, и они пришли, чтобы сказать мне: они всегда знали, что ты придешь к такому успеху». Ничего нелепее я в жизни своей не слышал! Однако это был великий момент для моей семьи – я видел, что теперь мама поняла все то хорошее, что мог дать нам футбол.
В президентском дворце был организован прием, на котором сам Жуселину выпил шампанского из кубка. Из Рио наш путь лежал в Сан-Паулу, где нас ждали еще один парад и новые торжества. После короткой остановки в Сантусе мне, наконец, позволили вернуться в Бауру.
Я надеялся, что смогу просто приехать домой и отдохнуть. Как бы не так! Атмосфера в моем родном городе была точно такой же сумасшедшей, как и в Сан-Паулу или Рио, с одним важным отличием: здесь все празднование было сфокусировано целиком и полностью на мне. Как только самолет коснулся посадочной полосы в Бауру – той самой, к которой я так часто приходил в течение многих лет и где когда-то стоял у разбившегося планера, – я увидел, что буквально весь город вышел нас встречать. Полчища людей осаждали заборы, ограждавшие взлетно-посадочную полосу, размахивали руками и выкрикивали приветствия.
Я вышел из самолета, улыбнулся и помахал рукой. С трудом верилось, что я был тем самым парнишкой, который всего за два года до этого впервые натянул на себя длинные брюки и сел с трясущимися от страха коленями в автобус до Сантуса. Мое прошлое и настоящее выглядели как сон – и то и другое в равной степени казалось нереальным. Однако все, кого я так хорошо знал и кто был так мне близок, были рядом: друзья с нашей улицы, мои брат и сестра, мои родители. Даже мэр явился, чтобы крепко обнять меня.
«Бауру ждал тебя, Пеле», – объявил он.
Я глазам поверить не мог. Мэр жестом пригласил меня на грузовик с безбортовой платформой, приготовленный для еще одного победного парада, который завершился у трибуны на главной площади. Меня осыпали наградами, медалями и подарками, а толпа смеялась и аплодировала. Предполагалось, что одну из медалей будет вручать моя мама. Но ее переполняли слишком сильные эмоции, поэтому она просто вышла на сцену и нежно поцеловала меня в щеку.
Два полученных мною подарка особенно запомнились. Одним из них стала новенькая машина «Роми-Изетта». Это была машина-лилипут, имевшая лишь три колеса, но в то время приобретение любого автомобиля считалось в Бразилии огромным достижением. Цена импортного американского автомобиля достигала двадцати тысяч долларов, и это в стране, где средняя минимальная заработная плата составляла около тридцати долларов в месяц. Я был польщен. Впрочем, была одна загвоздка: я был несовершеннолетним и поэтому фактически не имел права водить ее! Были также сомнения относительно того, достаточно ли крепка эта штука, чтобы докатить до Сантуса. Поэтому я отдал машину Дондиньо.
Вообще, самым смешным подарком оказался телевизор – огромное желто-зеленое чудище, раскрашенное в цвета Бразилии и подаренное нам еще в Швеции. Как и с машиной, с телевизором возникли кое-какие проблемы: в Бауру, как и почти во всей остальной Бразилии, телесигнал не принимался. В итоге аппарат превратился в некое подобие трофея, который и по сей день стоит в моем доме в пригороде Сантуса.
Все эти подарки и торжества имели еще один эффект: они создали впечатление, будто я богат. Как только празднование победы закончилось и мы с семьей вернулись домой, чтобы спокойно провести несколько дней вместе, звонок нашей входной двери не умолкал ни на минуту. Старые друзья и другие посетители стали неожиданно просить у меня в долг денег и услуг, интересоваться, нет ли у меня средств для реализации деловых идей, и тому подобное. По правде говоря, денег у меня не настолько прибавилось, чтобы стоило о них говорить, ведь я продолжал играть за «Сантос», получая прежнюю зарплату.
Тем не менее никто не верил мне, когда я признавался, что у меня нет денег. В конце концов, мои фотографии размещались во всем мире на первых страницах газет и журналов. Один из знаменитейших мировых журналов «Пари матч» напечатал обо мне передовицу в одном из своих номеров, объявив, что появился новый король футбола. После этого в Бразилии меня стали называть O Rei, – король – и многие всерьез полагали, что и живу я как король.
Я был потрясен. Мир изменился, но я чувствовал, что сам остался прежним. Просто парнем, любящим играть в футбол. Я обнаружил в себе свой истинный талант и шел к тому, к чему он меня вел. И добился определенного успеха. Я имел честь выиграть чемпионат мира для своей страны. Но не понимал, почему все теперь хотят что-то получить от меня, – и не просто деньги, но и слова ободрения или некую услугу для племянника. Только казалось, что кто-то действительно хочет что-то дать мне! Это было безумие. Я старался улыбаться как можно шире, радовать людей своими ответами на их вопросы. Однако во время тех дней, проведенных в Бауру, я стал осознавать, что люди постоянно наблюдают за мной, и моя жизнь уже не принадлежит мне одному. Это ощущение остается у меня по сей день.
Команда седьмого сентября
На протяжении всех последующих лет, вспоминая ту команду 1958 года, я не перестаю улыбаться. В нас действительно было что-то особенное: собрание футболистов с феноменальными индивидуальными талантами, которые играли с полным самозабвением.
Скорее всего, мы были слишком молоды, слишком невинны, чтобы осознать всю масштабность совершаемого нами. Та первая игра против советской сборной ознаменовала начало одной из самых примечательных полос в жизни профессионального спорта: на протяжении последующих восьми лет, где бы мы с Гарринчей, выступая за Бразилию, ни выходили вместе на поле, наша команда не проиграла ни одного матча.
Одиннадцать членов команды 1958 года, включая меня и Гарринчу, отправятся на следующий чемпионат мира, состоявшийся в 1962 году в Чили. Тогда я вновь получил травму, причем в самом начале, буквально в ходе второго матча, и пропустил весь остальной турнир. Но история повторится и куда более приятным образом: Бразилия завоюет Кубок 1962 года, что принесет нам титул чемпионов второй раз подряд. В Бразилии тот чемпионат помнят – и вполне справедливо – как чемпионат Гарринчи.
С годами жизнь станет сложнее – никогда уже все не будет таким же простым, таким же чистым, как это было в 1958 году, – но навсегда останется нечто такое, что и сегодня развеивает все мои опасения.
Спустя несколько дней после возвращения в Бауру с чемпионата мира в Швеции я проходил по району, где, бывало, играла команда «Седьмого сентября». Там я увидел стайку ребят восьми или десяти лет, гонявших мяч, заливаясь смехом и получая удовольствие точно так же, как когда-то и мы с друзьями. Я спросил, можно ли мне присоединиться к ним, и они согласились.
Поэтому я поспешил домой, снял брюки и надел шорты. Вернувшись на поле, я скинул ботинки и стал, как и они, играть босиком. Мы играли несколько часов до заката солнца, пока наши мамы стали звать нас домой, просто нескольких мальчишек из Бауру.
Глава третьяМексика, 1970 г. Пеле по буквам? Б-о-г (последний чемпионат)
Я пригласил журналистов к себе в раздевалку, сказав, что собираюсь сделать заявление.
«Я больше не буду участвовать в чемпионатах мира, – объявил я. – Если футбол означает войну, тогда я повешу свои бутсы на стену и забуду, что когда-либо играл в эту игру».
Это произошло 19 июля 1966 года, спустя восемь лет после чемпионата в Швеции. Местом действия был Ливерпуль, Англия. Мне было тогда всего двадцать пять – далеко не тот возраст, чтобы уходить на покой. Но чувствовал я себя в тот день на все пятьдесят из-за боли в теле, глубоких шрамов и синяков на ногах. Я на самом деле ощущал себя так, будто побывал на войне – и проиграл ее. Потому я и решил объявить, что хотя и продолжу играть в клубный футбол, выступая за «Сантос», играть в бразильской сборной я прекращаю навсегда.
«Вот так, – проговорил я, в то время как репортеры, глазея на меня, отчаянно скрипели перьями. – Вы в последний раз видите меня в этой форме».
Принимать подобное важное решение сгоряча – всегда плохая идея. Признаться, это было полной глупостью. Но никогда раньше я не испытывал такой ярости, такого разочарования, как в тот день. Жаль, я не могу отправиться в прошлое и поговорить с тем двадцатипятилетним парнем! Я бы посоветовал ему немного расслабиться и не устраивать такого театра! Я бы сказал ему, что в итоге все всегда оказывается совсем не так плохо, как может показаться сразу после крупного поражения. Я бы сказал ему, что некоторые невзгоды могут сделать твою жизнь стоящей, а твои победы – еще слаще.