К этому моменту у меня уже появился некоторый интерес к тому, о чем говорил этот человек. Но в тот день я хотел как можно скорее покинуть Бельгию и вернуться к своей семье в Бразилию. Причем я так спешил, что, нагнувшись, чтобы поднять чемодан, порвал сзади свои брюки! Я позвонил в администрацию гостиницы и спросил, не могут ли они прислать кого-нибудь, кто мог бы быстро их заштопать. Ко мне направили горничную, которая взяла брюки и исчезла с ними. Клайв все еще аргументировал свое предложение, когда несколько минут спустя ко мне в номер постучали. Это была та же горничная. В одной руке она держала мои брюки, а в другой – фотоаппарат. Слезы текли по ее щекам.
Дрожа, она вошла в номер и передала камеру Клайву. «Прошу вас, сэр, – прошептала она, всхлипывая, – не могли бы вы сфотографировать меня с Пеле?»
Горничная, чье имя я, к своему стыду, не запомнил, рассказала мне, что ее муж приобрел билет на матч, состоявшийся накануне вечером. Он надеялся впервые увидеть, как я играю. За две недели до матча он, к сожалению, скончался от сердечного приступа. Но билетом воспользовался ее сын. Горничная хотела сделать фотографию, чтобы передать ее сыну на память.
Она еще не успела закончить свой рассказ, а я уже плакал. Когда она умолкла, меня сотрясали рыдания. Эта трагичная история вызывала во мне глубокое сочувствие к женщине и ее сыну. Кроме того, ее рассказ так же напомнил мне о тесных отношениях, которые мне удалось установить в течение многих лет, будучи футболистом, с таким множеством людей. К этому моменту прошло уже несколько месяцев, как я ушел из спорта, но старое чувство охватило меня – теплое, сентиментальное, живое. Оно напомнило мне о моем истинном месте в этом мире. И я осознал, что какими бы ни были на протяжении стольких лет мои опасения относительно славы, я отчаянно скучал по самому главному, что есть в жизни спортсмена и что возвращается сторицей, – по связи с моими болельщиками. Еще не поздно было попробовать вернуть ее.
После того как горничная закончила свой рассказ, Клайв сделал несколько снимков, сфотографировав меня с ней, я поцеловал ее на прощание, и она вышла из номера. Затем я повернулся к Клайву.
– О’кей, – сказал я. – Я буду играть за «Космос».
Глаза у Клайва загорелись, как у ребенка в рождественское утро.
– В самом деле?
Я кивнул, улыбаясь.
Он начал бегать по комнате, делая безумные рывки и остановки, совершенно не соображая, как ему реагировать. Складывалось впечатление, будто он никогда и не допускал возможности, что я могу согласиться! Что же делать сейчас? К тому времени Клайв мне уже на самом деле нравился, поэтому я посоветовал ему просто расслабиться и сделать все, что требовалось.
Наконец, он дал мне подписать листок, взятый из стопки гостиничной бумаги для заметок, на котором было изложено мое намерение играть за команду. Разумеется, все было не так просто – нам еще предстояло провести переговоры по настоящему контракту с агентами и посредниками и тому подобное. Но этот подписанный клочок бумаги стал началом. Спустя много лет он все еще висел у Клайва в кабинете в рамке; на бланке мотеля значилось: GB Motor Inn, Брюссель.
Представьте только меня, бедного парня из Бразилии, отговаривает от ухода из спорта англичанин, работающий на американский футбольный клуб, на глазах у бельгийки, наносящей coup de grâce, – «удар милости» – чтоб дальше не мучился! Мир вокруг перестал быть таким, каким я впервые увидел его глазами мечтательного подростка в Швеции в 1958 году. Неожиданно все оказалось связанным еще теснее: деньги и люди кружили вокруг земного шара в поисках друг друга. Сегодня это называется «глобализацией», и хотя в середине 1970-х для этого процесса еще не существовало модного словечка, он уже менял то, как люди принимали решения и взаимодействовали друг с другом. По сути, это означало, что, если Стив Росс и «Уорнер Коммьюникейшнз» захотели во что бы то ни стало заполучить именитого бразильского футболиста для игры в своей маленькой команде в Нью-Йорке, никаких препятствий на его пути возникнуть не могло.
Оглядываясь назад, я ясно вижу: шансов у меня не было!
Футбол прибыл в США
Для того чтобы провести пресс-конференцию с анонсированием моего приезда, «Космос» арендовал ресторан «21» – гламурный ночной клуб на Манхэттене, часто посещаемый знаменитостями. Пришло почти триста представителей СМИ (не просто какая-то горстка любопытствующих) – в два раза больше, чем ресторан мог вместить, и почти столько же, сколько зрителей присутствовало на некоторых клубных матчах. К сожалению, я немного опоздал, и по мере того как напряжение в толпе росло, среди репортеров завязалась кулачная драка. Бразильскому фотографу разбили очки. Полиция быстро пригрозила отменить все мероприятие.
Почему все это проходило в таком кавардаке? Ну, таков был Нью-Йорк в 1970-е! То было время разгула преступности, блэкаутов, открытого, прилюдного употребления наркотиков, грязных и пыльных улиц, а Таймс-Сквер был сосредоточием порнокинотеатров, а не сияющим неоновыми огнями тематическим парком, как сегодня. Это было до того, как воцарилась безопасность, до того, как экономический рост «излечил» многие болезни, это было время, когда хаос, казалось, таился за каждым углом. Другими словами, все это было очень похоже на Бразилию! Мне предстояло почувствовать себя тут как дома.
Однако мой трансфер в США, несмотря на весь ажиотаж, чуть было не состоялся. Путь от клочка бумаги, подписанного в бельгийском мотеле, до ресторана «21» в Нью-Йорке оказался одиссеей, наполненной бесконечными переговорами до поздней ночи, трансконтинентальными перелетами и милями телексных лент (с тех пор забытой системы быстрой связи, технологически занимающей место между телеграфом и отправкой СМС). Уполномоченные лица «Уорнер Коммьюникейшнз», представлявшие Стива Росса, прибыли в Бразилию, и на каком-то этапе мы в течение нескольких часов вместе играли в футбол на пляже в Рио, пытаясь в ходе игры скорректировать некоторые детали.
Но даже такие попытки не позволили нам сдвинуть переговоры с мертвой точки. Полгода прошло без заключения сделки. В какой-то момент показалось, что переговоры зашли в тупик. Во-первых, мы не могли прийти к соглашению по вопросу денег. Кроме того, бразильское военное правительство подняло шум по поводу того, хорошо ли Пеле играть за рубежом. Не забывайте, в то время Бразилия по-прежнему оставалась довольно изолированной от мира страной, помешанной на безопасности и отгородившейся от международной торговли и многого другого. «Глобализация» была скорее тем, чего правительство боялось, а не тем, что оно готово было принять; власти понимали, что бо́льшая открытость миру приведет к тому, что бразильцы станут требовать демократии и других прав. Как все подобные им авторитарные режимы, военные возвели массу барьеров, чтобы помешать такому ходу событий. Представлялось вполне вероятным, что они попытаются не дать мне играть за границей, да еще в Соединенных Штатах. Более того, многие в правительстве еще не охладили свой гнев по поводу моего решения не выступать за Бразилию в 1974-м – у моего выбора тогда, разумеется, была и политическая подоплека. Хотя оставалось неясным, каким конкретно образом они могут воспрепятствовать моему отъезду, учитывая то обстоятельство, что дело было в Бразилии, в распоряжении правительства находился целый набор юридических трюков, с помощью которых они могли удержать меня дома. Я терялся в догадках, размышляя, неужели в итоге все дело развалится.
90 раз Пеле забивал по три гола за игру, 30 раз – по четыре гола, 4 раза – по пять голов, один раз – 8 голов
Но тут на арене появился Генри Киссинджер. Родившийся в Германии госсекретарь США был одним из самых могущественнейших «секретарей» (министров) президентского кабинета за всю историю существования Соединенных Штатов – и большим футбольным фанатом. В молодости он сам играл в футбол, был вратарем (кто бы мог подумать!) и не расстался со своим пристрастием в дальнейшем. В 1973 году он использовал свое значительное влияние, чтобы чуть ли не в одиночку организовать показательный матч между «Сантосом» и «Балтимор Бэйс», еще одной командой в составе Североамериканской футбольной лиги (и совсем не случайно матч был сыгран совсем недалеко от Вашингтона, что позволило ему самому прийти посмотреть игру!). После того матча Киссинджер нашел меня, мальчишку с глазами-плошками, в раздевалке. Он сказал мне, что только звездные игроки смогут заставить американцев оценить истинную красоту футбола. «Пеле, ты один из них, – сказал он своим низким, скрипучим голосом с сильным акцентом. – Мы должны чаще видеть тебя, играющим в Соединенных Штатах. Люди с ума будут сходить. И даже если футбол не укоренится здесь, по крайней мере, я смогу видеть, как ты играешь!»
Тем же летом д-р Киссинджер организовал для меня с Розе посещение Белого дома, где я встретился с президентом Никсоном. Смешно, но я забыл об этой встрече, пока недавно не были обнародованы последние секретные магнитофонные записи, сделанные Никсоном в Овальном кабинете, и на пленке оказался и мой голос! Президент Никсон был очень вежлив и сказал, что он считает меня «величайшим в мире». В какой-то момент он спросил меня, говорю ли я по-испански?
«Нет, – кротко ответил я. – Только по-португальски».
Никсона это немного смутило, поэтому я быстро добавил: «Вообще-то это одно и то же».
К тому времени, когда в начале 1975 года д-р Киссинджер услышал, что «Космос» ведет переговоры о том, чтобы заключить со мной контракт, президента Никсона уже не было – он ушел в отставку из-за Уотергейта. Но д-р Киссинджер выжил и оставался по-прежнему могущественным. Он решил сделать все необходимое для того, чтобы смазать колеса и облегчить мой переезд в Нью-Йорк. Действуя в таком духе, он направил бразильскому президенту Эрнесту Гейзелю письмо, в котором подчеркнул, что, если я стану играть в Соединенных Штатах, это придаст весомый им