На небольшой телеграфной станции в Гогенарбурге шла лихорадочная работа. Бауманн фон Брандт хотел известить обо всем Кронбург, но телеграммы его решительно не приняли. Станция была предоставлена в распоряжение только одного герцога.
Приказ о выступлении одного батальона, подписанный Альфредом и комендантом фон Ласфельдом, был действительно отправлен в ближайший гарнизон. Теперь телеграф работал, передавая в Кронбург манифест Альфреда. В нем князь Филипп обвинялся в государственной измене вместе с членами государственного совета, армия призывалась сплотиться вокруг герцога, народ вооружиться и стать на его защиту.
Таков был высочайший приказ.
Он был отправлен коменданту столицы, который от имени герцога должен был передать его армии, генеральному штабу и офицерам.
Наконец Бауманну фон Брандту удалось послать пешком в ближайший город своего кучера, переодетого крестьянином. Там он должен был дать телеграмму его светлости князю Филиппу, в которой вновь назначенный министр-президент просил о немедленном объявлении регентства.
Министр-президент и его спутники остались дожидаться утра в помещении кордегардии. Что-то оно им принесет! Кроваво-красное, оно медленно поднималось над горными пропастями.
В девятом часу в Гогенарбурге появился офицер герцогской лейб-гвардии в сопровождении конвоя и предъявил приказ:
«Комиссию арестовать и представить безотлагательно для казни в мой замок. Альфред».
А из Кронбурга по-прежнему никаких вестей, никаких распоряжений, на основании которых можно было бы действовать энергично и успокоить население, приготовившееся к смертному бою за герцога.
Бауманн фон Брандт побледнел, как полотно.
«Для казни!» Что если он в самом деле имеет дело с людьми, готовыми повиноваться этому сумасшедшему?
Между тем распоряжения впавшего в безумную ярость герцога сыпались градом.
Бауманна фон Брандта должны доставить ему живого, он будет замучен до смерти на его глазах. Врачей, которые осмелились на такое дело, он велит изжарить на своей придворной кухне живьем и будет кормить их мясом своих собак. К остальным он будет милостив и велит сбросить их в зияющую пропасть горных ущелий!
Лишь бы только солдаты были здесь и подоспел батальон, который он вызвал, а за ним и вся армия, которой он приказал через коменданта Кронбурга хранить непоколебимую верность ему.
Вооруженный с ног до головы, Альфред стоял в золотой столовой возле Ласфельда. Он будет сражаться — и одержит победу, отомстит врагам, выдумает ненавистным дьявольскую, еще невиданную казнь.
Офицер герцогской лейб-гвардии не хотел слушать никаких объяснении: Бауманн фон Брандт с двумя своими спутниками должны идти в новый дворец. Там в ожидании дальнейших распоряжений герцога они должны быть заключены в башню над воротами, остальные будут содержаться под военным караулом в кордегардии Гогенарбурга.
XXXV
Через короткое время караульный офицер снова явился в Гогенарбург. На этот раз все члены комиссии, как пленники, были препровождены под сильным конвоем в новый герцогский замок.
Равнина и дороги к замку уподобились военному лагерю. Все меловые скалы были заняты вооруженными людьми, готовыми по первому знаку герцога броситься на приезжих из Кронбурга и покончить с ними. Они находились в угрожающем положении.
Доктор и его ассистенты сильно струсили при этом зрелище.
Дворцовый караул принял их. «Впредь до дальнейших распоряжений герцога», — как им сказали, их заперли в ту же башню над воротами, где находился уже Бауманн фон Брандт. Все представления, сделанные в Гогенарбурге, не привели ни к чему, не помогло и предъявление подписанного князем Филиппом указа о назначении регентства. Население этих гор хранило непоколебимую верность герцогу, казавшемуся для них божеством в хорошие и плохие дни, который и теперь был еще для них непоколебимым божеством.
Беспокойно ходил Альфред в своих раззолоченных апартаментах. Он часто подходил к окну, его взгляд блуждал по дивной панораме, которую теперь заволакивала тучка тяжелого летнего дождя. Ему вспомнились дни волшебного счастья, величавого царственного уединения, в котором он жил, высоко над всеми смертными людьми, а теперь?
Нет, он одержит победу, его телеграфный приказ уже пошел в Кронбург. Ласфельд уже вызвал верный батальон из ближайшего гарнизона. Его солдаты явятся и займут этот замок, поднимется весь его народ и окажет сопротивление изменникам. Он соберется около него, своего герцога, если только и здесь, в горах, не найдется изменника.
И тогда горе врагам его!
Горе Бауманну фон Брандту и его авторитетам — арлекинам и паяцам, которые осмелились посягнуть на его герцогское величие и в угоду другим объявить его, помазанника Божия, больным! О, он встретил бы их штыками и пулями, если б уже был здесь батальон, которого он так нетерпеливо ждал.
Вошел адъютант фон Ласфельд.
— Ваше высочество!
— Послали ли вы уже манифест к моему народу и войску, Ласфельд, отправлен ли уже приказ батальону и депеша его королевскому высочеству кронпринцу?
— Ваши приказания уже исполнены, ваше высочество. Комендант Кронбурга объявит столице ваш призыв к соблюдению присяги. Ответ его королевского высочества также скоро будет у вас в руках.
— Отлично! Все идет хорошо! О, негодяи! Я велю зажарить их живьем на моей кухне и кормить собак этим лакомством, понимаете? А для Бауманна фон Брандта и этих его авторитетов, обезьян его превосходительства, я выдумаю такую казнь, о которой никто еще не слышал! Я запру этих обезьян в клетку и буду показывать их народу, как первоклассную редкость. Да, да, да, все это я сделаю, Ласфельд.
— Ваше высочество! Ваша самоуверенность и мужество делают вам честь, но…
— Что но?
— Вашему высочеству не следует в такой решительный час упускать из виду и благоразумие.
— Благоразумие?
— Да.
— Говорите, Ласфельд.
— Положение, которое заняли власти в Гогенарбурге, заставляет задуматься.
— Что это значит?
— Если я не ошибаюсь, начальник округа отправил в Кронбург телеграфный запрос.
— О чем? И почему?
— Мне сказал об этом по секрету один чиновник герцогского почтамта.
— Запрос о чем?
— Я не смею этого сказать, ваше высочество…
— Я приказываю вам, Ласфельд.
— Запрос о том, действительно ли дядя вашего высочества, князь Филипп, назначил регентство…
— Регентство?
При этом слове Альфред побледнел, как полотно.
— Регентство, Ласфельд? — повторил он еще раз. — Это значит, что в Кронбурге за моей спиной украли мою корону.
— Да, ваше высочество.
— Да…
С минуту герцог стоял, как окаменелый.
— И начальник округа спрашивал об этом… и если ответ из Кронбурга?..
— Если ответ будет получен в утвердительном смысле, тогда, ваше высочество…
— Тогда?..
Ласфельд молчал.
— Нужно повесить изменников, Ласфельд, и этого начальника округа. Понимаете, Ласфельд? Это мой приказ. Пусть дворцовый караул немедленно выведет всех членов этой проклятой комиссии на двор замка и расстреляет их сейчас же на моих глазах, так приказывает благоразумие, Ласфельд.
— Ваше высочество!
— Идите, торопитесь исполнить мой приказ. Впрочем, подождите. Не на моих глазах, нет, нет! Я не могу видеть кровь! Нет, нет!
Ласфельд удалился.
Что ему делать? Неужели герцог в самом деле объявил своим манифестом кровавое военное право? Неужели это было единственным средством? А те в Кронбурге?..
В глубоком раздумье шел он по двору замка, направляясь к помещению караула, чтобы посоветоваться с караульным офицером.
Войдя в кордегардию, он увидел начальника местного округа. У него в руках была телеграмма, гласившая, что собственноручный указ князя Филиппа о регентстве, скрепленный ответственными министрами, вступил в силу.
Слезы стояли в голубых глазах человека, передававшего ему эту телеграмму. Высокий Ласфельд вздрогнул всем телом и зарыдал, как дитя.
Герцог погиб. Это известие из Кронбурга возвращало свободу членам комиссии, освобождало и его самого, и гогенарбургских властей от присяги на верность и делало из них государственных изменников, если бы они исполняли распоряжения лишенного престола и объявленного душевнобольным герцога.
В эту тяжелую минуту Ласфельд понял положение вещей.
Вследствие этой телеграммы, по распоряжению начальника округа, который брал на себя всю ответственность, члены комиссии были освобождены из-под ареста. Сначала вышел Бауманн фон Брандт, затем его спутники. С ближайшим поездом они вернулись в Кронбург.
Только доктор и его ассистенты остались в Гогенарбурге и ожидали страшного часа окончательной развязки, которая теперь была уже не за горами.
Пока Альфред воображал, что его приказы будут исполнены, пока он посматривал, не покажутся ли на западе равнины блестящие каски и ружья батальона, идущего на его освобождение, измена уже совершилась в кордегардии его собственного замка. При помощи какого-то обрывка бумаги он был смещен с престола и отдан на произвол доктора и его ассистентов.
Он еще не знал ничего, но уже предчувствовал недоброе.
Тихо вошел Ласфельд.
— Исполнено мое приказание?
— Ваше высочество…
— Исполнено мое приказание?
— Нет.
— Нет? Изменник!
— Я снесу это оскорбительное слово, ваше высочество. Начальник округа освободил из-под ареста членов комиссии. Телеграмма…
— Ха-ха-ха! — загремел Альфред. — А мой батальон?
— Я боюсь, ваше высочество, что он прибудет не так скоро, как я полагал.
— Чего же вы боитесь?
— Я боюсь, ваше высочество, что из предосторожности командование вашим батальоном будет передано в Кронбурге корпусному командиру.
— Разве я не герцог?
— Не знаю, ваше высочество, герцог ли вы теперь.
— Что?
В отчаянии Альфред замахал обеими руками и стал рвать на себе волосы.
— Что вы сказали, Ласфельд? Что мне делать?
— Опаснее всего медлить, ваше высочество. В вашем распоряжении всего несколько часов. Спешите ими воспользоваться. Бегите за границу! Телеграмма кронпринца еще в пути, ищите убежища у его королевского высочества кронпринца и его супруги кронпринцессы Матильды!