Словно молния блеснула на бледном, как полотно, лице Альфреда при этом имени.
— Голубка равнины кружится вокруг горного орла, Ласфельд, — сказал он вдруг. — Впрочем, вы этого не понимаете.
— Я, действительно, этого не понимаю, ваше высочество. Бегите на территорию соседнего дружественного вам государства. До границы всего несколько часов. Умоляю вас. Ручаюсь вам моей жизнью, что я благополучно доставлю вас туда. Следуйте за мной верхом по охотничьей тропе, выйдете через задние ворота, бежим к пропастям, оттуда на виллу и дальше ущельем!
— Нет! Я хочу сопротивляться им!
— В таком случае спешите в Кронбург, покажитесь народу, покажите стране, что вы не то, за кого вас принимают.
— Нет! Нет! Батальон явится сюда, Ласфельд, и я буду защищаться. Замок достаточно крепок. Что такое?
Кто-то постучал в дверь комнаты. Альфред вздрогнул.
— Это они, Ласфельд, это они. Все изменяют мне.
Вошел лакей.
— Телеграмма вашему высочеству.
Дрожащими руками раскрыл Альфред депешу.
«Поезжайте в Кронбург, но сейчас же. Отстаивайте сами свои права. Слышите — ваши права, перед ландтагом вашей страны. Матильда будет недалеко от вас, на озере, около Лаубельфингена. Мы сделаем, что можем. Кронпринц Карл».
— Голубка защищает орла. Видите, Ласфельд, Матильда находится недалеко.
— И ваше высочество едете сейчас в Кронбург?
— Нет! Я встречу их пулями!
— А если батальон… Герцог, герцог!
— Идите назад, — послышался голос лакея.
— Что там такое?
В это время какая-то дама, одетая в черное платье и с вуалью, вбежала в комнату!
— Кто вы? Что вам здесь нужно? — закричал герцог, охваченный страхом и ужасом.
— Она пробежала мимо часовых, по ней стреляли, но не могли ее удержать. Она бросилась наверх и разыскала апартаменты вашего высочества… какая-то сумасшедшая… — оправдывался лакей.
— Что вам здесь нужно и кто вы? — снова спросил герцог.
— Я иностранка. Я живу в Гогенарбурге для лечения. Герцог, ваше высочество, спешите в Кронбург, покажитесь столице, пока еще не поздно. Врач со своими помощниками ждут только ночи, чтобы схватить вас! Я это знаю точно. Спешите в Кронбург и покажите стране, что вы еще герцог.
— Нет.
Альфред подошел к окну.
— Они должны подойти! Мой батальон должен прийти! Таков был герцогский приказ! Если они не придут, это будет государственной изменой. Нельзя найти трех сотен герцогских подданных, которые все вдруг стали бы изменниками, нет! Нет! Нет! Они должны прийти!
— Герцог, — заговорила опять закутанная вуалью дама, — спешите в Кронбург и положитесь на народ, разорвите сеть придворной лжи, выступите перед представителями герцогства, покажитесь ландтагу. Тогда они не посмеют!
— Нет! Нет! Нет!
Только это роковое слово и срывалось с уст Альфреда.
Он вышел из комнаты.
Он не мог видеть эту даму, он чувствовал перед нею какую-то слабость, как будто он готов был уступить ей.
Ласфельд отправился за ним по пятам.
— Послушайте, Ласфельд, — вдруг сказал он. — Нужно защищать замок до последней крайности, пока не подоспеет на выручку нам батальон. Но на всякий случай приготовьте мне яду. Живым они меня не возьмут, и в ящик я запереть себя не дам. Меня им не удастся запереть живым, Ласфельд. Клянусь своей жизнью.
— Но, ваше высочество, — пытался успокоить его адъютант.
— Нет, Ласфельд, никогда. Если мне изменит этот батальон, как изменил этот начальник округа в Гогенарбурге, как изменил князь Филипп и все министерство, тогда я приму яд. Если мне не дадут этого, я брошусь вниз с отвесной скалы в пропасть. Живым я не сдамся, даже если…
— Даже если?
— Даже если погаснет последний луч надежды! Разве вы не читали, что Матильда находится недалеко. Не вы ли говорили, или эта женщина, что они хотят отправить меня в Турм?
— Так говорила эта женщина. Ваше высочество, все, что я теперь делаю, я делаю только из любви к вам. Из Кронбурга пришел приказ задерживать все телеграммы и письма на ваше имя. Об этом четверть часа тому назад сообщил почтмейстер из Гогенарбурга. Но по моей просьбе он отдал мне вот это письмо. Я передаю его вашему высочеству с опасностью, что меня обвинят в государственной измене и расстреляют в Кронбурге.
Альфред понял.
Он схватил Ласфельда за руку и сделал то, чего не делал ни с одним из своих подданных: поцеловал его в щеку.
— За верность, Ласфельд.
Он раскрыл небольшой пакет, который ему передал адъютант. На нем была печать с лебедем, которую он когда-то, много лет тому назад, подарил Матильде на своем Острове роз.
«Письмо, запечатанное этой печатью, я прочту даже в минуту своей смерти», — пронеслось вдруг у него в голове.
И он стал читать:
«Голубка орлу.
Я нахожусь в гостинице в одной маленькой деревеньке на берегу Лаубельфингена. Они повезут тебя на наш берег, в замок Турм, следуй за ними. Дальнейшие известия получишь в том тайном месте, знаешь, на озере, где когда-то мой челнок тайно причалил однажды ночью. Служитель в Турме, старик Венцель, предан тебе. Отдай ему золотой ключ и жди! Матильда».
Радость прошла по лицу Альфреда.
— Вы оказали мне величайшую услугу в жизни, Ласфельд, — сказал он. — Я очень благодарен вам.
— Из любви к вам, ваше высочество, — сквозь слезы отвечал верный адъютант.
Альфред подошел к окну.
— Они идут сюда, Ласфельд они идут!
— Да, они идут, ваше высочество, — мрачно отвечал адъютант.
На повороте горной дороги в самом деле видны были светлые мундиры и блестевшее оружие.
— Да это не стрелки! — вдруг в ужасе воскликнул Альфред.
— Нет, ваше высочество, это караул, присланный из Кронбурга. Он сменит дворцовый караул, и ваше высочество превратитесь в пленника. Меня арестуют и, как государственного изменника, отправят в столицу. Не забудем этого часа, ваше высочество, что бы потом с нами ни случилось, будем ли мы в казематах Кронбурга или на Лаубельфингенском озере.
— Не забудем, Ласфельд.
Герцог и его адъютант протянули друг другу руки.
Они стояли у окна и смотрели, как караул князя Филиппа сменял караул герцога.
— Изменники сдают мой замок! — зарыдал Альфред.
И он не ошибся.
Священный замок Грааля быль занят войсками князя Филиппа. Герцог превратился в пленника.
Минуту спустя Ласфельд в сопровождении двух офицеров ехал в Кронбург, где ему было предъявлено обвинение в государственной измене.
— Голубка ждет, — мрачным тоном повторял про себя Альфред.
XXXVI
Мертвая тишина царила теперь в золотых покоях дворца, по которому беспокойно ходил взад и вперед Альфред. Ласфельд уехал, проходили часы, а он не возвращался.
Наконец герцог понял весь ужас своего положения.
Манифест о назначении регентства был объявлен всей стране, он сам заперт в этом уединенном дворце, охрана которого так бесстыдно была поручена его врагам, и отрезан от всего мира. Изменники-слуги — вот кто теперь окружали его непосредственно.
Какой неблагодарностью платят ему теперь те, кто в течение десятков лет боготворили его и носили его на руках!
А тут еще придет этот страшный человек, научный авторитет которого с холодным смехом бросил его с солнечной высоты его славы в жуткий мрак величайшего из человеческих бедствий, придет с ассистентами и помощниками, как палач, который тащит на плаху неспособную к сопротивлению жертву! Он явится! Явится непременно!
Герцог стал похож на какое-то привидение. В высоких зеркалах золотых колонн отражалась его печальная фигура, перед которой он сам содрогался. Его лицо сделалось белым, как у мертвеца, ни кровинки в щеках, черные волосы свисали в беспорядке на его высокий белый лоб, походка стала колеблющейся, а великолепные большие черные глаза, на которые любовались тысячи народа, светились каким-то неприятным огоньком.
Беспокойно из залы в залу ходил он своим неверным шагом. Он уже не видал золота, не видал великолепных картин на этих мраморных стенах, представлявших сцены из творений маэстро и вызывавших в нем когда-то в часы его страшного уединенного счастья такой восторг.
Он мог сосредоточиться только на одной мысли — на единственном страстном желании во что бы то ни стало, даже ценою его герцогской жизни, убежать от этого человека, осмелившегося на такое дело. О, как ненавистен был ему этот человек!
Он еще поплатится, что бы из этого ни вышло! Что если он теперь, сейчас, ускользнет от этого человека, наложив на себя руки? Тогда победа будет выиграна.
И вдруг ему блеснул слабый луч надежды — письмо Матильды!
Конечно, они были всемогущи, они могли бороться и с кронпринцессой, и с ее любовью, ради которой она решилась освободить его!
Он переходил от окна к окну. Его взгляд скользил по любимым горам, окутанным туманом в этот дождливый душный день, свидетелям его детства и юности, восходящей звезды его бесконечного царства красоты и величия. Он должен теперь навсегда проститься с ними, с голубыми горными цветами, с озерами, блеск которых сегодня сменился серым, тусклым, свинцовым колоритом.
В конце концов лучше теперь же и сразу положить всему конец. Кто знает, этим ли ограничивается то, что предстоит ему вытерпеть от Бауманна фон Брандта и его кукол?
Плохо было бы для доктора, если б он нашел здесь труп, если б замок в тот самый момент, когда он войдет в него, опустел, если б он принудил герцога этой страны к самоубийству на глазах всего мира.
Да, он так и сделает. А Матильда? Голубка хочет помочь ему, но ведь это слишком поздно после всего происшедшего! Нет, они не поймают его, им не удастся захватить его!
С каким достоинством умирали герои Рима и мудрецы древности, о которых он читал, о которых он мальчиком учил в Гогенарбурге! Но ведь и он способен умереть с венком роз на голове, с кубком вина в руке!
Он сам не мог дать себе отчета, сколько времени он беспокойно, в полном одиночестве проходил по золотым комнатам.