— Пойдемте к берегу озера, профессор, — предложил Альфред. — Там есть скамейка, с которой открывается чудный вид. Правда, сегодня все тонет… тонет в дожде, профессор, а все-таки…
— Как изволите приказать, ваше высочество.
— Там мы можем спокойно болтать, профессор. Мне интересно узнать кое-что о вашей жизни и о вашей науке. В молодости мне говорили, что вы — большая величина, гений в вашей области. Вы еще можете увеличить свою славу, ведь вы еще человек не старый?
— Мне шестьдесят два года, ваше высочество.
— В самом деле? По виду вам этих лет дать нельзя.
Герцог пошел по узкой дорожке, которая шла прямо вниз, к берегу озера.
— Я еще могу бегать, как серна, профессор, несмотря на свою полноту, — шутил Альфред.
— Это удивительно, ваше высочество. А я уже едва ли в состоянии.
— Посмотрите… Мои руки еще сильнее, чем ноги.
Альфред бросил лукавый взгляд на тщедушную фигуру ученого.
— Вот скамейка. Сядем.
Оба сели.
— Ну, расскажите мне что-нибудь о вашей жизни. Каким образом вы стали таким знаменитым человеком, таким знатоком человеческой души и тела. На мой взгляд, это самое трудное дело.
Доктор почувствовал себя польщенным. С ним ведь говорил герцог, хотя и больной, но все же гениальный в некоторых областях.
— Я начал незаметным человеком, ваше высочество, много учился, много работал, пока не удостоился приглашения вашего покойного отца занять кафедру в кронбургском университете.
— Таким образом, можно изучить известные симптомы и безошибочно определять болезнь?
— Совершенно безошибочно, ваше высочество.
— Это удивительно! Если человек пишет оперу, если строит дворцы, если тихая ночь ему приятнее, чем шумный день, если он хочет лучше уединиться в глубине горного леса, чем оставаться в толпе глупых людей, то он болен! Удивительная наука, профессор! Вы — владыка на Божьем троне, вы редкий человек…
— Есть границы всему, ваше высочество.
— Отлично! Границы! Значит до этого пункта — он здоров; а после этого — болен. А вы сами-то, господин профессор, изучили эти границы и можете их указать?
— Тут много значит, ваше высочество, опытность, наблюдение, взгляд, изощрившийся на сотнях отдельных случаев.
— Понимаю, понимаю! Однако посмотрите, погода-то разгуливается. Держу пари, что после обеда будет солнце и вечером, когда наступят сумерки, мы можем опять совершить нашу интересную и поучительную прогулку на берег озера.
— К вашим услугам, ваше высочество.
— На то я и герцог. Посмотрите, как разрослись там прибрежные кусты с тех пор, как я в течение нескольких лет не был здесь. Профессор, там положительно можно спрятаться. Прежде здесь не было такой чащи. Кустарники с течением времени заросли травой. Нужно велеть скосить ее.
Взгляд герцога, по-видимому, не отрывался от свинцовой, однообразно серой поверхности озера. Но более внимательному наблюдателю бросилось бы в глаза, что этот взгляд постоянно устремляется на берег, на то место парка, где орешники, ивы и буки, водоросли и водяные лилии образуют почти непроходимую чащу.
— На что вы смотрите, ваше высочество? — спросил доктор.
— На озеро, господин профессор, на озеро. Я его люблю с детства. Здесь я провел большую часть моего царствования.
— Я знаю, ваше высочество.
— Мальчиком я был превосходным пловцом. Я не раз переплывал у Гогенарбурга холодные воды озера, профессор, и оставался здоров. Впрочем, это было так давно. Такие телесные упражнения, кажется, весьма полезны?
— Весьма полезны, ваше высочество, — подтвердил доктор.
— Это мне говорил мой лейб-медик в Гогенарбурге. Видите ли, профессор, великое искусство всегда остается одинаковым, практикуется ли оно простым деревенским врачом, или корифеем кронбургского университета. Следовательно, есть только одно средство, исцеляющее от всех болезней.
— Что вы подразумеваете под этим, ваше высочество?
— Да одно, к которому мы все должны будем прибегнуть, вы и я, герцог и профессор. Вот почему не очень-то я уважаю вашу науку.
С этими словами герцог встал.
Он пожелал возвратиться в замок.
— Пора завтракать, доктор. Приятного аппетита! Нужно наслаждаться, пока можешь. На завтрак есть свежая спаржа с гор и рыба из озера. Это очень вкусно, профессор.
Доктор покачал головой.
Герцог говорил так ясно, так разумно, и все-таки…
И в глубоком раздумье он пошел назад в замок.
XXXVIII
Время было после завтрака. В комнате Альфреда послышался звонок.
— Пусть Венцель принесет мне кофе, — сказал герцог вошедшему слуге.
— Слушаю, ваше высочество!
Большими шагами ходил герцог взад и вперед. За эти дни он усвоил себе особый род движения, который прежде не замечался у него. Он как будто делал гимнастические упражнения и время от времени широко раздвигал руки. Можно было подумать, что он хочет испытать силу своих мускулов.
Вошел Венцель, неся на серебряном подносе кофе.
— Достаточно ли крепким ты сварил его, старина? — спросил герцог. — Что поделывает придворный повар? Был этот ученый или кто-нибудь из его помощников на кухне? Мне нужно это знать.
— Никак нет, ваше высочество, повар, как всегда, приготовил кофе и налил в чашку на моих глазах.
— Отлично.
Венцель повернулся и хотел было идти.
— Останьтесь здесь, Венцель, я хочу поболтать с вами.
— Слушаю, ваше высочество.
— Вы давно уже служите в Турме?
— Этим летом исполнилось тридцать лет, как я здесь, ваше высочество.
— Так давно. Стало быть, вам около шестидесяти лет?
— В мае мне исполнилось пятьдесят девять лет, ваше высочество.
— Подойдите ко мне, к окну.
Старый Венцель приблизился к герцогу.
— Вы верны мне, Венцель?
— Ваше высочество!
На голубых глазах старого слуги выступили слезы.
— И умеете молчать, Венцель?
— Ваше высочество!
Альфред указал рукою на серую поверхность Лаубельфингенского озера.
— Умеете ли вы молчать, Венцель, как это озеро, которое навсегда хоронит в себе свои тайны?
Слуга не нашелся, что ему ответить.
Альфред подошел к двери, в отверстии которой ему показался глаз надзирателя, и стал к ней плотно спиной.
— Пусть теперь пошпионит.
— Венцель, — тихо начал он, — в случае, если здесь, в Турме, случится что-нибудь особенное, ужасное, страшное, передайте это письмо его светлости, теперешнему регенту этой страны. Понимаете?
— Вполне, ваше высочество.
Герцог быстро сунул письмо в руки слуге.
— Нет, вы откройте это письмо и прочтите, чтобы знать, в чем дело.
Дрожащими руками старик вынул из конверта герцогское письмо и прочел:
«Освободить невинно арестованного фон Ласфельда — вот мой последний герцогский приказ.
Альфред».
— Поняли хорошо?
— Вполне, ваше высочество.
— Теперь идите. Впрочем, позовите-ка мне ассистента этого владыки в царстве духа!
— Кого изволите звать?
— Ассистента этого доктора. Я хочу поговорить с ним.
Венцель вышел.
Альфред опять подошел к высокому окну и стал смотреть на озеро.
От далекого, как бы неземного сна его разбудил голос младшего врача.
— Ваше высочество изволили меня требовать?
— Да. Не хотите ли сыграть в шахматы? Мне ужасно скучно.
— С удовольствием.
Герцог подошел к позолоченному шкафчику, стоявшему в этой комнате.
— Много лет тому назад тут были шахматы, — сказал он. — Когда я жил еще здесь с моими родителями, вас тогда и на свете не было, милейший доктор, я тогда мальчиком все играл фигурами. Верно, тут они и есть. Сядем.
Герцог вынул из шкафа шахматную доску и расставил фигуры.
— Вы возьмете красные, доктор, а я буду играть белыми. Это будет игра между жизнью и смертью.
— Как прикажете понимать это, ваше высочество?
— Я разумею цвет шахмат. Ярко-красный — цвет крови, холодный белый напоминает собою труп. Ну, начнем.
— Шахматы — настоящая королевская игра, — заметил доктор. — Она и изобретена-то была для одного царя.
— Помните вы слова гетевского Геца?
— Какие слова, ваше высочество?
— Я разумею то место, где говорится о дворе епископа Бамбергского. Как он назывался?.. «Если б я был королем, я запретил бы эту игру в моем королевстве: она раздражает меня и это вечное «шах королю» — несносно!»
— Ваше высочество обладаете отличной памятью.
— Правда, правда… на хорошее и на дурное… Шах королю. Вот каково играть со мною.
Доктор сделал вид, как будто он не слышал последнего замечания.
Альфред поднял глаза от доски.
— Теперь ваша очередь, доктор. Как вы пойдете? Как вы выпутаетесь из этой дилеммы, как вы устроите шах королю?
— А вот как.
Доктор решился сделать ход.
Альфред рассмеялся.
— Нет, доктор, в Турме вы будете посрамлены.
Слово Турм он произнес с каким-то особым ударением.
— Здесь короля защищает башня.
— В таком случае, я — конем.
— Если у вашего коня такие длинные ноги… ха-ха-ха! Ваши офицеры тоже не годятся.
— Мои офицеры?
— Да, ваши и мои, доктор. Они не могут уже помочь своему королю, они бросили своего короля. Но башня защищает его и вашему коню не удастся напасть на него. Впрочем, оставим все это, мне скучно от этой игры. Поговорите со мной о чем-нибудь, доктор.
И с этими словами Альфред отодвинул шахматную доску.
Большие черные глаза герцога бросили на молодого врача лукавый взгляд.
— Тяжелое ремесло избрали вы себе, милый друг, — сказал Альфред.
— Любовь к науке, ваше высочество, интерес к моим пациентам.
— Да, да, да… Скажите, как вы думаете, позволительно дать неизлечимому больному, но действительно неизлечимому, последнее средство?
Врач с испугом уставился на него.
— Что вы хотите сказать, ваше высочество? Какое последнее средство?
— Средство, которое приносит покой, успокоение, — ледяным тоном возразил Альфред. — Дают же успокаивающее средство, какие-нибудь порошки, доктор. Вообразите, что доза без всякого умысла оказалась слишком велика. Если бы я был неизлечимым, я был бы очень благодарен врачу, который имел бы мужество дать мне такое последнее средство.