— Считайте, — приказал он.
Хлоя начала считать.
— Так дело не пойдет, — прервал ее профессор, — после двадцати шести следует двадцать семь.
— Простите, — сказала Хлоя.
— Ладно, достаточно, — проговорил доктор. — Вы кашляете?
— Да, — ответила Хлоя и закашлялась.
— Доктор, что с ней? — спросил Колен. — Это опасно?
— У нее что-то в правом легком, — сказал профессор. — Не знаю, что именно.
— И что же делать? — спросил Колен.
— Вам надо будет прийти ко мне на обследование, — заключил профессор.
— Мне бы не хотелось, чтобы она вставала, доктор, — сказал Колен. — Вдруг ей опять станет плохо, как сегодня.
— Нет, — возразил профессор. — Ничего серьезного у нее нет. Я вам сейчас выпишу рецепт, будете все делать, как я велю.
— Ну конечно, доктор, — послушно сказала Хлоя. Она поднесла руку ко рту и опять закашлялась.
— Не надо кашлять, — сказал Членоед.
— Не надо кашлять, моя милая, — попросил Колен.
— Я не могу не кашлять, — дрожащим голосом ответила Хлоя.
— У нее в легком звучит какая-то странная музыка, — с досадой сказал профессор.
— Это нормально, доктор? — спросил Колен.
— До некоторой степени… — ответил профессор.
Он подергал себя за бородку, и она с сухим хрустом встала на место.
— Когда мы должны прийти к вам на обследование, доктор? — спросил Колен.
— Через три дня, — ответил профессор. — Мне надо приготовить все приборы.
— Вы что, обычно ими не пользуетесь? — поинтересовалась Хлоя.
— Нет, — ответил профессор. — Мне больше нравится собирать из конструктора модели самолетов. Но меня все время отвлекают больные, поэтому я уже год мастерю один и тот же самолет и все никак не могу закончить. Никакого терпения не хватает!
— Да, я понимаю, — сказал Колен.
— Больные преследуют меня, как акулы, — продолжал профессор. — Я подобен человеку, потерпевшему кораблекрушение. Стоит мне утратить бдительность, и эти прожорливые хищники мигом опрокинут мой трепетный челнок.
— Какой красивый образ! — воскликнула Хлоя и тихонько, чтобы снова не раскашляться, засмеялась.
— Имейте в виду, дитя мое, — сказал профессор, хлопая ее по плечу, — образ этот достаточно надуманный. В книге «Гений в штатском», вышедшей 15 октября 1944 года, опровергается бытующая точка зрения, согласно которой акулы едят людей. На самом деле из известных на сегодняшний день тридцати пяти типов акул этим занимаются только три или четыре, причем они никогда не нападают первыми…
— Вы так интересно рассказываете, доктор, — восхищенно произнесла Хлоя.
Доктор ей явно нравился.
— Это была цитата, — ответил профессор. — Я тут ни при чем. Разрешите откланяться.
Он звучно поцеловал Хлою в правую щеку, похлопал ее по плечу и засеменил вниз по лесенке, при этом он случайно зацепился одной ногой за другую, споткнулся о последнюю ступеньку и полетел вниз.
— Оригинальная конструкция, — заметил он, энергично потирая ушибленную спину.
— Простите меня, — сказал Колен.
— И вообще, в этой сферической комнате есть что-то угнетающее, — продолжал профессор. — Попробуйте поставить Slap Happy, может быть, она сама исправится, или хотя бы исправьте ее вручную, рубанком.
— Да, обязательно, — сказал Колен. — За это надо выпить, если вы не возражаете.
— Идет, — согласился профессор. — До встречи, дитя мое, — крикнул он Хлое, выходя из комнаты.
Хлоя смеялась. Снизу ее кровать выглядела как сцена, освещенная электрической лампой. Полосы света падали на ее волосы, как солнечные лучи на весеннюю траву, и все вокруг делалось золотистым, как ее кожа.
— У вас такая красивая жена, — сказал профессор, когда они вышли в прихожую.
— Да, — ответил Колен и вдруг заплакал, потому что почувствовал, как страдает Хлоя.
— Мне, право, неловко, — сказал профессор. — Я хочу вас утешить…
Он порылся во внутреннем кармане пиджака и достал маленький блокнотик в красном кожаном переплете.
— А вот моя, — сказал он.
— Ваша? — переспросил Колен, пытаясь совладать с собой.
— Моя жена, — пояснил профессор.
Колен механически открыл блокнот и разразился хохотом.
— Так я и знал, — сказал профессор. — Каждый раз срабатывает. Не понимаю, что в ней такого?
— Я не… не… не знаю, — пролепетал Колен, корчась от смеха.
— Все вы похожи, — сказал профессор, забирая у Колена свой блокнот. — Вы почему-то считаете, что женщины должны быть красивыми… Ну так что насчет выпить?
Колен толкнул дверь аптекарской лавки. Шик, по обыкновению, следовал за ним. Дверь вскричала «дзинь» и со стеклянным звоном обрушилась на сложное сооружение из многочисленных колб и прочего лабораторного оборудования.
На шум прибежал аптекарь, высокий, худой старик с седой взъерошенной гривой.
Он устремился к прилавку, взял трубку, быстро набрал знакомый номер и крикнул:
— Алло! — Звук его голоса напоминал зов сигнального рожка в густом тумане. Под его огромными плоскими черными ступнями пол то и дело ходил ходуном, отчего колбы с какой-то жидкостью опрокидывались на прилавок и обдавали аптекаря множеством брызг. — Алло! Торговый дом Гершвина? Вставьте мне, пожалуйста, новое стекло во входную дверь! Четверть часа? Нельзя ли побыстрее. Ко мне в любую минуту может нагрянуть новый покупатель. Хорошо…
Он положил трубку, и она с силой вцепилась в корпус телефона.
— Чем могу служить? — обратился он к вошедшим.
— Вот рецепт, — сказал Колен.
— Сейчас я с ним живо расправлюсь, — воскликнул аптекарь.
С этими словами он схватил рецепт, сложил его вдвое, скатал в трубочку и положил на маленькую настольную гильотинку.
— Ну вот, с рецептом покончено, — сказал аптекарь, нажимая на красную кнопку.
Нож опустился, рецепт обмяк и затих навеки.
— Зайдите сегодня вечером, часиков этак в шесть, и лекарство будет готово.
— Дело в том, что нам нужно срочно, — сказал Колен.
— Да, — подтвердил Шик, — мы бы хотели получить его прямо сейчас.
— Тогда подождите, я вам его приготовлю, — сказал аптекарь.
Колен и Шик опустились на красную бархатную банкетку напротив прилавка и стали ждать.
Аптекарь встал на четвереньки, залез под прилавок, открыл потайную дверь и бесшумно выполз из комнаты. Только паркет похрустывал под его длинным и тощим телом. Но вскоре и этот хруст растаял в воздухе.
Они огляделись. На высоких медных этажерках, устланных паутиной, стояли многочисленные склянки с разнообразными лекарственными снадобьями — от простейших до отборных топических, — причем крайние банки излучали какое-то потустороннее сияние. В конической емкости из корродированного стекла барахтались надутые головастики: они ныряли, ударялись о дно, подскакивали обратно и снова возвращались на орбиту, волоча за собой белесый пенистый след. Рядом, в огромном аквариуме, проводились эксперименты над лягушками, сплошь утыканными всякими проводами и трубками. На дно аквариума то и дело оседали вышедшие из строя лягушки, и желудочки их сердец слабо отбивали свои последние удары.
Вдоль стены, у которой сидели Шик и Колен, простиралась мозаика, представлявшая аптекаря в костюме Цезаря Борджиа. Он сидел в колеснице и развратничал со своей матушкой. На столах стояли многочисленные приборы, предназначенные для изготовления пилюль, некоторые из них работали, но вполсилы.
Как только пилюли выскакивали из голубоватой стеклянной трубочки, их немедленно подхватывали восковые руки и расфасовывали по пакетикам из гофрированной бумаги.
Колен решил заглянуть в одну из близстоящих машин. Он приподнял заржавелый кожух, прикрывавший механизм, и увидел внутри странное существо, наполовину состоявшее из плоти, а наполовину из металла. Оно бесперебойно поглощало исходный материал и тут же выдавало пилюли идеально круглой формы.
— Шик! — позвал Колен.
— Что там такое? — спросил Шик.
— Посмотри, как странно! — сказал Колен.
Шик взглянул на животное. У него была очень длинная челюсть, которая быстро двигалась из стороны в сторону. Сквозь прозрачную кожу виднелись трубчатые ребра из тонкой стали и пищеварительный тракт, который тоже работал вполсилы.
— Это модифицированный кролик, — констатировал Шик.
— Ты думаешь?
— Так теперь все делают. Оставляют только ту функцию, которая нужна для производства. Здесь, например, сохранили пищеварительный тракт, но без соответствующих химических реакций. Так гораздо проще изготавливать пилюли.
— А что он ест? — поинтересовался Колен.
— Хромированные морковки, — сказал Шик. — Их делают на заводе, где я работал сразу после института. А еще ему дают элементы пилюль.
— Как удачно придумано, — восхитился Колен, — и такие красивые пилюли выходят.
— Да, — подтвердил Шик, — идеально круглые.
— Послушай… — сказал Колен, возвращаясь на место.
— Да…
— Сколько у тебя осталось из тех двадцати пяти трублон, которые я дал тебе перед поездкой?
— Ну… — протянул Шик.
— Тебе пора наконец жениться на Ализе. Она больше не может жить с тобой просто так.
— Да, — согласился Шик.
— У тебя осталось хотя бы двадцать тысяч? Для свадьбы этого достаточно…
— Понимаешь… — начал Шик. Он замолк, не смея сказать правду.
— Что я должен понять? — настаивал Колен. — Не у тебя одного проблемы с деньгами.
— Я знаю, — сказал Шик.
— Ну так сколько у тебя осталось?
— Три тысячи двести трублон.
Колен внезапно почувствовал себя ужасно усталым. Острые мутные формы вертелись у него перед глазами, и он слышал в голове неровный шум прибоя.
— Не может быть… — выговорил он.
Он ощущал себя совершенно обессиленным, как будто только что совершил забег на три километра с барьерами.
— Не может быть, — повторил он. — Ты, наверно, шутишь.
— Нет, — сказал Шик.
Он стоял рядом и водил пальцем по краю стола. В стеклянных трубочках перекатывались пилюли, пакетики из гофрированной бумаги хрустели в восковых руках, наводя на мысль о доисторических харчевнях.