— Сестрица права, вы тот, кто нам нужен.
— Почему она в Буэнос-Айресе ко мне не зашла?
— Вашей жене это вряд ли бы понравилось.
— И то верно.
Макс закурил папиросу, и спичка на мгновение осветила лицо Райзл. Она была серьезна и, кажется, капельку испугана. Макс прекрасно знал, что следует ответить: он уже стар для таких проделок, в деньгах не нуждается, и голова у него другими заботами занята. Но было хорошо сидеть тут, с этой непонятной женщиной. Ее голос ласкал, убаюкивал. Она говорила про сильный пол с воодушевлением, которое казалось странным для такой опытной дамочки. «Пойди пойми, что в чужой голове творится, — думал Макс. — У женщины, может, сотня мужчин была, а она все равно остается наивной девочкой».
— А что вы скажете о Циреле? — спросил он. — О дочке святого человека?
— Бегите от нее как от огня.
— Это почему еще?
— Не нашего круга. В забастовщика была влюблена. Был тут такой Вова, его на демонстрации застрелили. Циреле как узнала, в обморок хлопнулась. Она из тех, кто хочет этой — как ее? — конституции.
— Я мог бы ее в Аргентину увезти.
— Игра не стоит свеч.
Райзл пустилась в объяснения. Для грязных делишек нужны девушки красивые, но из простой семьи, такие, что даже расписаться не умеют. Интеллигентки-шминтеллигентки болтают много, могут и до виселицы довести. Когда проходили забастовки, они сидели у себя в мансардах и бомбы делали. У одной бомба упала со стола, ей обе ноги оторвало. Зачем искать таких приключений на свою голову? А Райзл знает двух-трех девушек, с которыми можно хоть сейчас дельце провернуть. Это только для начала. Растут в голоде, в холоде, кто потом на фабрику идет, те чахоткой заболевают. Куда еврейской девушке податься? Даже евреи предпочитают полек в служанки брать. У посредниц, которые прислугу подбирают, десять девушек на одно место. Дурнушкам ничего не светит, но красивые достойны большего.
— И когда можно на товар взглянуть? — спросил Макс.
— Хоть сегодня.
— Интересно, как это?
— Тс!
В сумраке Макс увидел, как Райзл прижала палец к губам.
Она встала, заглянула в спальню и тихо прикрыла дверь.
— Часов до одиннадцати проспит.
Макс тоже поднялся. Подошел к Райзл, обнял ее и положил ладони ей на зад.
— А вы тоже недурной товар.
Райзл засмеялась.
— Была когда-то.
— Да и сейчас тоже.
— Шмиль считает, за меня уже много не дадут.
Макс наклонился и поцеловал ее в губы. Она обвила руками его шею и страстно ответила на поцелуй.
— Ты моя…
— Да, милый. Вместе мы с тобой горы свернем…
Он подтолкнул ее к дивану, их колени соприкоснулись. Вдруг Райзл вырвалась.
— Не сейчас.
— А когда?
— Он так храпит, что на самом деле, может, подслушивает… Шпионская душа…
Райзл хихикнула. Да, она далеко не ребецн, но все-таки была верна Шмилю — целых двенадцать лет. Ее добивались многие мужчины, но ни один ей не нравился. На что ей всякие подонки? Они вызывали у нее отвращение, а приличного человека на Крохмальной не встретишь. Когда-то за ней ухлестывал актер из еврейского театра, но все, что он мог, это языком трепать и бахвалиться. Раньше Шмиль Сметана был красавцем, но ему уже за шестьдесят, пузо отрастил. Слишком много пива пьет.
— В моем возрасте деньги важнее, чем любовь, — сказала Райзл. — Все мы стареем.
«Все мы стареем». Давным-давно Макс слышал эти же слова от отца, но тот говорил к тому, что надо оставаться евреем, не грешить, каяться. Особенно часто он вспоминал об этом в месяце элуле[56], когда даже рыба трепещет в воде и евреи читают покаянные молитвы. Но Райзл имела в виду другое: старость не за горами, надо успеть себя обеспечить.
То, что для Макса — фантазии, для нее — серьезные планы. Она хочет, чтобы он перевозил шлюх в Аргентину, и готова ему помогать, стать его напарницей, а заодно и любовницей. Уже, загодя, подарила ему поцелуй, который так его взволновал. Макс сразу забыл все свои недуги, сомнения и страхи. Она стоит перед ним, с неженской силой сжимая пальцами его локти. Ее взгляд манит, обещает и пьянит.
— Я приду к тебе! — шепнула она ему на ухо.
— Когда? Да, хорошо.
— Одна из девушек здесь служит, у нас во дворе. Если хочешь, позову прямо сейчас.
— А ее хозяева?
— Их дома нет.
— Буэно.
Райзл вышла, Макс услышал, что она сняла телефонную трубку. Совсем стемнело, в доме напротив зажглись окна.
Максу казалось, что все это с ним уже было. Он отлично понимал, что Райзл Затычка толкает его в трясину. Денег ему хватает, он давно решил завязать. Но в его положении нельзя упустить ни одного шанса. Эта Райзл — огонь. Вдруг и правда она его исцелит? Еще и других ему приведет. А что, почему нет? Здесь — не то что в Лондоне или Берлине, где он с ума сходил от одиночества. В Лондоне ему было так тоскливо, что однажды он пошел в Уайтчепел слушать проповедь миссионера. А в Берлине на Гренадирштрассе к нему привязался нищий из Галиции и вытянул у него пятьдесят марок.
Слава богу, в Варшаве Максу не надо искать, с кем бы провести время. Завтра святой человек должен дать ему ответ. Его, Макса Барабандера, ждет Циреле. Он целовался и с ней, и с Эстер из пекарни, а вот теперь еще и с Райзл. А завтра вечером пойдет к Бернарду Школьникову, и сестра Школьникова будет вызывать духи умерших…
Наверно, Райзл на кухне. Или за той пошла, за служанкой. Макс сидел в темноте, дрожа от нетерпения. «А что я теряю? — убеждал он себя. — Хуже не будет. Даже в тюрьме лучше сидеть, чем на свободе такую жалкую жизнь вести. Даже умереть — и то лучше…»
Детвора во дворе, похоже, наигралась и разошлась по домам. За окном — тишина, вечерний покой. Макс видел полоску неба, на ней несколько звезд. Вдруг подумал: звезды здесь не те, что в Аргентине. Что на них происходит? Тоже люди живут, как было написано в одном альманахе? Макс услышал шаги. В комнату вошла Райзл.
— Она скоро придет. На кухне посидим.
Казалось, они готовят какой-то заговор. Осторожно, чтобы не наткнуться на стол или стул, Макс приблизился к Райзл и положил руки ей на плечи.
— Когда ты придешь ко мне?
— Тс! Он скоро в Лодзь поедет… По делам…
Максу нравилась такая таинственность, но все же он испытывал легкую досаду. Подумал: «Мужчина для них — как дойная корова. Только чтобы деньги давал, а на самого плевать. Кто знает, может, и Рашель такая же? Да наверняка!»
Хоть и грешный человек был Макс, все-таки сидел в нем моралист и проповедник, чуть ли не еврейский праведник и пугал смертью и адскими муками. Это началось после несчастья с Артуро и с тех пор не прекращалось. А может, это Рашель со своим магнетизмом, как сказал Школьников? Нет, не ее стиль. Больше похоже, что это отец говорит с ним с того света…
Макс задремал. Проснувшись, увидел свет в коридоре и услышал женские голоса, Райзл и чей-то еще, совсем молодой.
— Макс, прошу вас! — позвала Райзл.
Он потянулся, помотал головой, пытаясь вспомнить только что виденный сон, встал и пошел на кухню. Она оказалась очень просторной, с кафельным полом, на стенах висели медные кастрюли и сковородки. Горел газовый светильник.
На табуретке сидела девушка, рыжая, зеленоглазая и конопатая. Курносый носик, пухлые губки. Райзл говорила, что она красавица, но Макс не увидел особой красоты. Хотя уродиной, конечно, тоже не назовешь. Вот если бы веснушки отмыть! Простенькое ситцевое платье, на плечах легкая шаль. Типичная провинциалка. «А что, если она из Рашкова?» — вдруг пришло Максу в голову.
Когда он вошел, девушка сделала движение, будто хочет встать, но все-таки осталась сидеть. Макс бросил взгляд на ее сапожки. На шнурках, дешевенькие да еще и латаные-перелатаные.
— Познакомьтесь, пане Барабандер! — сказала Райзл.
— Как тебя зовут? — спросил девушку Макс.
— Баша.
— Откуда ты, Баша?
— Из Ополе.
— Ополе? Как же, знаю. Чем твой отец занимается?
— Маклер он. — Баша чуть заметно усмехнулась.
— Братья, сестры есть?
— Трое братишек и две сестренки. Я самая старшая.
— Сколько тебе лет?
— Девятнадцать.
— Я бы больше шестнадцати не дал. У вас в семье все такие рыжие или только ты?
— Еще братишка один…
— Баша, а ты хотела бы уехать из России?
Макс был не уверен, что стоит сразу брать быка за рога, но девушка тут же ответила:
— А что я тут забыла? Работаю с утра до вечера за восемь рублей в неделю. Когда домой на праздник собираюсь, покупаю новое платье, подарки — и все, денег нет. Вон, мадам говорит, в Америке куда лучше платят, там можно себе на приданое скопить. Я не собираюсь всю жизнь в служанках проходить. Хозяйка день-деньской меня гоняет, ни присесть, ни прилечь. Они-то поздно встают, а я с шести утра на ногах…
— Макс, да вы садитесь. — Райзл придвинула ему стул.
— И вы тоже садитесь, Райзл. Здесь все осталось как тридцать лет назад, — заговорил Макс. — Все по-старому. А за границей жизнь на месте не стоит. Вот, например, зачем тебе шаль в такую жару? И высокие сапожки летом никто не носит. Это сейчас не модно. Там не спрашивают, кто ты и что ты. Девушка — значит, сеньорита, замужняя — значит, сеньора. Туда простые люди едут, отец может хоть вором быть, а дочь делами заправляет. Ни париков, ни чепцов, как здесь, не носят. Это же фанатизм, дикость, как во времена царя Гороха! Зачем свои волосы состригать и надевать чужие, какой-нибудь женщины, которая, может, давно померла? И так во всем. Мало ли какие небылицы в еврейских книгах написаны. Кошерного там, где я живу, уже никто не ест. Может, в Буэнос-Айресе и есть резник, но еще попробуй его найди. Какая разница, как быка или корову зарезали? Мир идет вперед, теперь девушка перед мужчиной не дрожит. Там у нас мужчин больше, чем женщин, так что к женщине, как бы это сказать, относятся с уважением. Давно пора забыть бабкины молитвы…
Макс сам удивлялся, до чего ж гладко он говорит. Прямо как по писаному. Райзл просто сияла. Видно, он оправдал ее ожидания, сказал ровно то, что надо.