Баша сняла шаль и смущенно улыбнулась.
— Да, вы правы. А вы бы видели, как у нас в Ополе. Будто сто лет назад. Как приеду на праздник, сразу начинается: то нельзя, это нельзя. Мать требует, чтобы я с ней в синагогу ходила, а я не могу, у меня ноги устают. Богатые хозяйки там на скамейке сидят, а мы у дверей стоять должны. Кантор молится — ничегошеньки не слыхать…
— Я вижу, ты девушка неглупая. Если хочешь со мной уехать, смотри, никому ни слова! Люди очень завистливые. У кого мужья, дети, тем больше ничего в жизни не добиться, вот они и хотят, чтобы другие тоже в болоте сидели. Чтобы уехать, заграничный паспорт нужен, он двадцать пять рублей стоит. Но это для богатых, которые на курорты ездят, не для таких, как ты. Тебя нелегально через границу перевезем, а дальше никаких паспортов не надо. Сядешь на пароход, а там тебя встретят. У меня свой бизнес, но даже если не подойдешь, куда-нибудь пристрою. Нарядим тебя как принцессу, шмоток прикупим: шляпу, сумочку, пальтецо модное. Там у нас всякие мази есть веснушки сводить. У тебя ведь кожа белоснежная… Подними-ка рукав, дай взглянуть.
Немного помявшись, Баша закатала рукав. Макс по-деловому осмотрел ее руку.
— Ну, что я говорил, белая как снег! А прививку против оспы тебе не делали? Что-то не вижу.
— Прививку? Не знаю. Нет.
— Эх, Россия, Россия… У нас, как только ребенок рождается, сразу делают. Без прививки тебя на пароход не пустят. Ну да ладно, я об этом позабочусь. Главное, никому не проболтайся. Одним лишним словом можно все испортить.
— Кому я проболтаюсь? А от мадам у меня секретов нет, она и так все знает.
— У тебя жених был или что-нибудь такое?
— Никого не было. В Ополе-то ухлестывали подмастерья всякие, да я всем от ворот поворот. Думают, раз я из бедной семьи, со мной что хочешь можно. По субботам с хозяином в синагогу ходят, а на буднях — такие франты, куда там…
— Молодец, все правильно. Надо себя ценить. Кто хочет брать, тот и давать должен, а бесплатно, как у нас говорят, иди в баню. Но это в Рашкове, а в Варшаве и в баню бесплатно не сходишь. Понимаешь?
— Да, понимаю.
— У кого голова на плечах, тот всего добьется.
— Когда вы уезжаете? — спросила Баша, немного подумав.
— Еще не скоро… Но через пару месяцев точно уедем. А до тех пор делай вид, что все у тебя по-прежнему. Райзл даст тебе знать, что и как. Когда понадобишься, я сюда приду. Слышал, у твоих хозяев телефон есть. Дашь мне номер. По субботам что делаешь?
— За чолнтом хожу в пекарню. Посуду мыть они не велят, потому как горячей воды нет, но со стола надо убирать. А на третью трапезу, когда проголодаются, я им простоквашу подаю.
— Сможешь вырваться часа на два?
— Наверно, смогу.
— Встретимся, в театр сходим или в кондитерской посидим. Платье тебе куплю и все остальное, что надо. Только учти, это в долг. Когда заработаешь, вернешь.
— Вы добрый.
— Я не добрый, у меня свои интересы. Для бизнеса люди нужны. В мужчинах недостатка нет, но есть работа, которую только девушка может выполнять. Главное, делай все, что я скажу. Если едешь со мной, то я тебе и отец, и мать, и брат, и сестра, и жених. Слушайся, и все будет прекрасно.
— Я поняла.
— Ну, и что скажешь?
— Дай бог, чтоб из этой затеи что-нибудь вышло.
— Выйдет. Только язык держи за зубами. Если хоть кому проболтаешься, даже лучшей подруге, все прахом пойдет. Вот, возьми рубль пока.
Макс достал кошелек. Баша опустила голову.
— За что это?
— За красивые глаза. Для тебя рубль — это деньги, а для меня так, мелочь. Потом отдашь. Я себе в убыток ничего не делаю, все в книжку записываю, чтобы не забыть. Купи себе что-нибудь, пару чулок хотя бы. В час сможем в субботу встретиться?
— В час — это слишком рано. Пока они змирес[57] споют да все благословения прочтут, уже два пробьет.
— А в три?
— Да, в три можно.
— Буэно. Тогда на Цеплой, напротив казармы. Буду там ровно в три. Погуляем, поговорим. Рубль-то возьми. — И Макс протянул девушке серебряную монету.
— Ой, спасибо большое!
— Бери на здоровье. Мы же люди, надо помогать друг другу.
— Можно я пойду?
— Можно, можно, — ответила Райзл. — Но смотри не забудь: в три напротив казармы. Не заставляй человека дожидаться. И чтобы все осталось в секрете! Мы тебе зла не причиним, не беспокойся.
— До свидания.
— До свидания, всего хорошего.
— Спокойной ночи.
Едва за Башей закрылась дверь, Райзл подскочила к Максу и бросилась ему на шею.
— Боже мой, ты точно тот, кто мне нужен! Что ни слово, то перл! Где ты так говорить научился? Если эта девица не растает, значит, у нее сердце каменное, не иначе. У тебя так язык подвешен, что ты императрицу мог бы совратить!
— Ее давно совратили. Во всех газетах пишут про этого, как его? Про Распутина.
— Распутин? Что-то слыхала. Ну, что думаешь насчет Баши?
— Не бог весть какая красавица.
— Милая, невинная девушка. Если ее принарядить, будет чудо как хороша. Лакомый кусочек, но у меня есть и покрасивее. А там у них? Только потаскухи старые.
— Лишь бы не разболтала кому-нибудь.
— Не волнуйся, будет молчать как рыба. Между прочим, я ее уже подготовила. Но ты за десять минут успел столько, что мне и недели не хватило бы. Прямо в точку попал, ее аж до костей проняло. Что в субботу с ней сделать собираешься? Испортить?
— Вот так сразу?
— Такие, как ты, на все способны. Ничего, что на «ты»? Знаешь, я даже приревновала. Ума не приложу, как до сих пор без тебя обходилась.
— Поехали со мной в Аргентину.
— А как же Шмиль? Это здесь он большой человек, со всеми ментами запанибрата, а увези его из Варшавы, и он никто и звать никак.
— Да брось ты его.
— Может, и брошу. У него жена, а ты вполне в моем вкусе. А что я в Буэнос-Айресе буду делать?
— Полгода там будем жить, полгода здесь.
— Дай бог, чтобы все получилось. Если сработаемся, будем деньги лопатой грести. Погоди, пойду гляну, как там Шмиль.
Райзл вышла. Макс закурил папиросу. «Ну, похоже, закрутилось. Нет, не стану альфонсом на старости лет…» — Он глубоко затянулся.
Макс произнес целую речь, просто чтобы покрасоваться перед Райзл, показать ей свою власть над слабым полом. А рубль бедной девочке пригодится, пускай берет, не жалко.
Макс нахмурился. Попытался собраться с мыслями. Он был растерян. Если Райзл постарается, он, пожалуй, увезет ее в Аргентину. Чем она хуже Рашели? Ничем, даже гораздо лучше. А Шмиль другую найдет. Здесь, на Крохмальной, он царь и бог.
Как ни странно, в Максе проснулось новое чувство, то, что сейчас называют совестью. Теперь он боялся причинить кому-нибудь боль, стал понимать, что надо отвечать за свои поступки. Как же это случилось?
Было время, когда он легко мог перешагнуть через кого угодно. С юности был уверен, что с женщинами можно поступать как заблагорассудится. Одно правило: на войне и в любви все средства хороши! И вдруг что-то изменилось. Ему хочется загладить грехи деньгами, словами, подарками, и откуда-то взялась неприязнь к тем, кто ни с кем не считается, кроме своих желаний. Вот к таким, как эта Райзл. Она же мать родную за два рубля продаст.
Может, это из-за смерти Артуро? Или Макс заболел какой-то неизвестной болезнью?
Вернулась Райзл.
— Дрыхнет без задних ног, но с ним никогда не знаешь, в любую минуту может проснуться.
— Когда он в Лодзь уезжает?
— На той неделе.
— Надолго?
— На пару дней.
— Придешь ко мне?
— Да. Или ты ко мне.
Глава III
Той ночью Макс Барабандер спал как младенец. Его разбудил стук в дверь. Макс накинул халат и сунул ноги в домашние туфли. Коридорный сказал, что его зовут к телефону. На часах было без двадцати десять.
«Интересно, кто это? — подумал Макс. — Райзл, что ли?»
Он уже чуть не сказал в трубку: «Райзеле, как дела?» — но услышал другой голос, тоже женский, но молодой и тихий, неуверенный.
Это была Циреле, дочь святого человека.
— Я вас не разбудила? — спросила она, запинаясь на каждом слове.
— Нет, Циреле, уже не так рано.
— Отец хочет с вами поговорить…
— А? Ну, хорошо. Когда мне прийти? Он настаивает?
— О, я всю ночь не спала…
— Что они решили?
— Приходите, они сами все расскажут.
— Когда можно прийти?
— Когда угодно. Сейчас отец на молитве, но потом будет дома…
— Циреле, почему вы так хрипите? — спросил Макс.
— Чудо, что я вообще жива…
— Ладно, попозже приду.
— В котором часу?
— Часов в двенадцать.
— Хорошо, отец к тому времени уже вернется… У мамы совсем нервы расшалились… А я чуть от разрыва сердца не померла. Так им и сказала: за ешиботника не пойду. Уже хотела схватить вещи и убежать…
— Убежать?! Куда?
— К вам…
— Ну, скоро приду.
Они еще немного поговорили, и Макс положил трубку. Задумавшись, пару минут постоял возле телефона. Неужели это возможно? Да, возможно все… Радости он не чувствовал. Наоборот, на него напал страх. Может, сбежать, пока не поздно?
Нетвердым шагом Макс вернулся в номер. «И что мне с ней делать? Продать?» Он вспомнил слова Райзл Затычки: от этих интеллигенток-шминтеллигенток надо бежать как от огня…
Макс подошел к кровати, остановился. В голове было пусто.
«Что я вообще тут забыл? Ни с Райзл ничего не получится, ни с Циреле. Куда она мне? У меня жена… Такое зло причинить святому человеку — за это точно Бог накажет… Уехать с ней куда-нибудь в Африку, в Йоханнесбург? Это значит, все имущество Рашели оставить. Да еще и разыщет меня, чего доброго…
Что мне делать в Варшаве? — вопрошал себя Макс. — К Школьникову ходить, чтобы он меня с мертвыми сводил? У Райзл Затычки тефтелями объедаться?»
Он покосился на чемоданы. Собрать вещи — пять минут, не больше. Расплатиться, взять дрожки до Венского вокзала, там сесть в первый попавшийся поезд. Погоню за ним не отправят. Хотя все это можно и завтра сделать. И потом, а куда ехать-то? Опять в Берлин? Опять в Париж? Обратно в Буэнос-Айрес, прямо в зимнюю непогоду? Он мысленно видел города, где у него ни друзей, ни родных, рестораны, где он, не зная иностранных языков, не сможет сделать заказ, улицы, названия которых ему даже не выговорить. Вот уж правда, весь мир для него чужой…