— Боишься его?
— Вот еще! Просто не хочу, чтоб он тебя сбил с панталыку. Ты, уж извини, человек мягкий, тебя разжалобить — раз плюнуть. Он тебя в кабак потащит, будет тебе в жилетку рыдать. Нельзя быть там жалостливым. У меня дядя говорил: торговля — это война. И во всем так. Боишься, не хочешь порох нюхать — нечего и ввязываться. Он мной двенадцать лет пользовался. Хватит! Да и ему любовницы больше не нужны. С утра до вечера в ресторане сидит, пузо как барабан. Придет, упадет на кровать и храпит, как бык зарезанный. Конечно, ему досадно будет меня потерять, но силой он меня не удержит. Я закажу для тебя паспорт на чужое имя, а ты в другую гостиницу переедешь. Переждешь там, пока я с делами управлюсь. Барахло надо продать, мебель, то, се, пятое-десятое. А если он бучу поднимет, я с ним разберусь. Он с начальством запанибрата, но и у меня в участке свои люди есть.
И Райзл опять подмигнула.
«А ведь она вчера наврала, — подумал Макс, — что не изменяла десять лет. Рашель по сравнению с ней скромница… Ох, мама родная, и влип же я!» Макс жевал свежий бублик и думал, что нельзя давать Райзл паспорт. Заберет — и все, он в ее руках. Но при этом знал, что все-таки даст. Он уже попался, теперь не выпутаться. Остается только надеяться на ее милость. Райзл пододвинула ему еще один бублик, намазанный маслом и творогом, налила кофе со сливками. Живя с Рашелью, Макс успел отвыкнуть от блатных, таких как Райзл. Ему куда больше нравились богатые дамы, аристократки, но за одну ночь Райзл затащила его обратно в болото, из которого он с таким трудом выбрался. В ее черных глазах Макс видел торжествующую, коварную усмешку. Ей не впервой было совершать зло, она научилась добиваться цели и избегать расплаты. «Погоди, Райзеле, — сказал он про себя. — Я тебе еще крылышки подрежу». И вдруг спросил:
— У тебя нет родительской фотокарточки?
Райзл перестала жевать.
— Чего это ты? Они скромные люди были, богобоязненные. Мама на мужчину даже взглянуть не могла. Нет, милый, нету. Кто в те годы снимался? Уж точно не местечковые хозяева…
Теперь Макс должен был пережидать в гостинице «Бристоль», пока ему не принесут его настоящий паспорт и, наверно, еще парочку поддельных. Райзл пообещала, что мастер поторопится.
Она хотела побыстрее распродать вещи, нужно было срочно искать охотников до старого барахла, поэтому она даже не назначила Максу встречи. Стоило поспешить, пока Шмиль Сметана не вернулся из Лодзи.
На Крохмальной Максу лучше было не появляться. Он вернулся в гостиницу по Цеплой. В среду собирался встретиться с Башей, но Райзл сказала девушке, что он будет занят. Райзл все взяла в свои руки.
— Как скажу, так и делай, — повторяла она Максу. — Не бойся, со мной не пропадешь.
«Хватит с меня! — думал Макс, идя по Гжибовской. — Пускай Райзл будет генералом, а я простым солдатом. Пускай командует…»
Два года он жил в диком напряжении, бегал по врачам, пробовал всевозможные средства, проверял, не вернулась ли мужская сила, и теперь чувствовал себя, как будто возвращается из больницы домой после долгой болезни. Он совершил с Циреле чудовищную ошибку, но надеялся, что дочь святого человека больше его не побеспокоит. Райзл Затычка права: всяк сверчок знай свой шесток. Она познакомила Макса с Башей, и его исцелила именно Баша, а не Циреле…
День выдался теплый, но не жаркий. Макс брел себе нога за ногу, как человек, которому нечем заняться.
Остановился возле здания еврейской общины. У двери толпились бедняки. Их не пустили внутрь, и они проклинали главу общины и служку. Макс вытащил из кармана горсть мелочи. Нищие расхватали монеты и стали ругаться дальше.
Вскоре он оказался в Гжибове. В церкви звонили колокола. Вынесли покойника. Гроб украшен венками. Следом шли женщины в черном, лица скрыты под вуалями. «Чего это его угораздило именно сейчас помереть?» — подумал Макс то ли в шутку, то ли в серьез.
А ведь в один прекрасный день он тоже помрет, и его повезут на кладбище (если, конечно, он не утонет в море или не сдохнет в тюрьме). Интересно, кто пойдет проводить его в последний путь. Рашель? Райзл? А может, вообще кто-нибудь, кого он пока знать не знает? Иногда чужой быстро становится своим. Еще неделю назад он понятия не имел, что живет на свете некая Райзл Затычка, а теперь передал ей все дела.
Макс остановился перед кондитерской. Он не был голоден, но, почуяв запах бисквита, кофе и какао, захотел перекусить. Все-таки удержался: «Если сейчас пожру, аппетит испорчу перед обедом».
В гостинице Максу передали письмо. Множество штемпелей, аргентинская марка. Рашель отправила его в Париж, а оттуда письмо переслали в Польшу. Дата — полтора месяца назад. Писала Рашель как курица лапой, и Макс почти не понимал, чего она хочет. Ясно было одно: она в бешенстве. В письме даже несколько раз попадалось слово «развод».
Когда Рашель вышла за Макса, она вообще не умела ни писать, ни читать. Потом наняла учителя, несколько лет брала у него уроки, но только и научилась, что накорябать адрес да насочинять какой-то тарабарщины, мешая друг с другом испанские и еврейские слова. По сравнению с Рашелью Макс — просто писатель. Буквам его обучили еще в Рашкове, а потом он сам приучился читать газеты и книжки. Он легко запоминал новомодные словечки из пьес в еврейском театре и даже произносил речи на собраниях погребального братства.
Несколько раз перечитав письмо, Макс понял, что у Рашели обострилась экзема, которой она страдает не один год, что она недовольна служанкой Роситой, которая в последнее время совсем обленилась, и что в Буэнос-Айресе дожди и холод. Когда уже Макс вернется домой?
«А правда, когда? И зачем?» — спросил он себя.
Что верно, то верно, поездка уже влетела в копеечку. Может, он теряет уже потому, что находится здесь, а не в Буэнос-Айресе. Но что толку от денег, если жена — не жена и нервы ни к черту? Если Райзл не просто языком мелет, а действительно найдет девушек, которых он сможет увезти в Аргентину, то он не только все расходы отобьет, но еще и неплохо заработает…
Несколько слов Макс так и не разобрал. Почерк ужасный, не поймешь, то ли еврейскими буквами написано, то ли латинскими, так еще и кляксы. Макс уже решил, что не понял — и ладно, не важно, но все-таки снова углубился в письмо.
Вдруг он увидел слово «аниверсарио»[93] и в то же мгновение понял всю фразу: скоро годовщина смерти Артуро.
— Господи, как же я забыл?!
Да, три недели назад исполнилось ровно три года, как Артуро нет в живых…
Макс сидел, уставившись на листок бумаги. Артуро гниет в земле, а он, отец, разъезжает в поисках приключений, гоняется за удовольствиями. Вдруг подумал: «Может, попоститься сегодня?» А смысл? Кому это надо, Богу?
Макс вспомнил сеанс у Школьникова. Нет, это был не Артуро, он же по-польски ни слова не знал. Но все-таки Максу казалось, что он слышит голос сына. И потом, его слова, что он на том свете не один, встретил там деда с бабкой…
В одну секунду Макс принял решение: нельзя больше откладывать поездку в Рашков. Он должен был поехать туда сразу, лишь только прибыл в Польшу. Но все забывал, тянул время. Он просто боялся города, где у него близкие, и на кладбище, и живые.
Неужели человек может думать только о себе? Как это называется? Эгоизм. Ни один преступник не ведет себя так, как он. Даже грабителям и ворам не чужды родственные чувства.
— Какой же я подонок! — воскликнул Макс.
Он хотел распорядиться, чтобы прислуга спрашивала, кто звонит, если его будут звать к телефону. И тут же послышался стук в дверь. Вошла горничная.
— Пана просят к телефону.
— Кто?
— Какая-то панна Тереза.
— Тереза? — Макс не помнил, чтобы у него в Варшаве были знакомые с таким именем. — Наверно, какая-то ошибка, — сказал он, но все-таки вышел в коридор и взял трубку.
Где-то он определенно слышал этот голос. Молодой, но чуть с хрипотцой. Что-то говорит по-польски.
— Я плохо знаю польский язык, — ответил Макс. — Кто это?
В трубке стало тихо, будто женщина на том конце провода задумалась, не ошиблась ли она номером. Потом представилась:
— Это Тереза Школьникова с Длугой улицы.
— Тереза Школьникова! Медиум!
— Да.
— Горничная сказала — панна Тереза, а я не сообразил, что это вы. Откуда вы знаете мой адрес?
— Брат записал.
— Вы, наверно, удивились, что я не пришел на… как бы это сказать… Я был очень занят. Но почему вы звоните? Что-то случилось?
Снова молчание. Максу показалось, что Тереза раздумывает, говорить или повесить трубку. Наконец она продолжила:
— Мы удивились, что вы куда-то пропали… Вы же вчера должны были прийти. Мы вас ждали. Вчера был очень удачный сеанс… Необыкновенно удачный! Просто потрясающий!.. Ваш сын пытался вступить с вами в контакт.
— Мой сын? В контакт?
— Да, он пытался связаться с вами…
— За минуту до вашего звонка я думал и о нем, и о вас… Только забыл, что вас зовут Тереза.
— Да что вы? Это замечательно! Мысли передаются на расстояние. Брат о вас вспоминал, мы все вас ждали…
— А можно прийти сегодня вечером? — спросил Макс.
— Сегодня сеанса нет, но я хотела бы с вами поговорить. Мне надо сказать вам кое-что важное и…
— Тогда, может быть, сюда придете? Не возражаете, если я приглашу вас поужинать? Хотя вы витаете в облаках, вы же все равно едите, верно? Даже пророк Моисей должен был питаться.
— Разумеется, ем. Едят даже те, кто нас покинул, но совершенно другую пищу.
— Хотите сказать, мертвые едят?
— Да, но не так, как мы. Только…
— Я предложу вам еду для живых, а не для мертвых. — Макс даже удивился, откуда у него взялось такое игривое настроение.
Помолчав, панна Тереза спросила:
— Где мы встретимся?
— Если вы не против, у меня в гостинице.
— Может, лучше на улице?
— Хорошо. В восемь часов возле гостиницы вас устроит?